Если бы Василий Иванович Мошкин знал, какой оборот примут события, он ни за что бы не пошел в ГУМ. (прочем, если уж искать первопричину, то ему не надо было жениться. Анна Леонидовна имела характер столь неколебимый и с такой яростью отстаивала свои позиции, будто она взаправду была дочерью царя Леонида. Битву в Фермопилах Василий Иванович смотрел по телевизору. Спартанцы вызывали недоумение и сожаление. Они точно знали, что им несдобровать, и все-таки вязались в драку со всей персидской армией. Идиоты!

Итак, Мошкин попал в ГУМ не по своей воле. Народу была тьма. Его толкали со всех сторон, тискали в очередях, наступали на ноги. От хождения по лестничным маршам ныла поясница, трехмерная сумка оттягивала руку, на губах запеклись разные нехорошие слова. Анна же Леонидовна двигалась правым плечом вперед, проходя сквозь толпу как раскаленный утюг. Спартанские глаза ее сверкали грозным весельем, овальная сумочка напоминала щит. Она вламывалась в очереди, как в персидские колонны, вела ожесточенные сражения одна против десяти и с боями отступала, прижимая добычу к груди. Из одной, особенно густой толпы, она вырвалась без пуговицы, неся в руках что-то темное и замысловатое. Мошкин пригляделся и понял, что это чугунный чертик. Нечистая сила дразнила его, высунув узкий черный язык и приставив к носу растопыренные пальцы.

— Какая прелесть! — восторгалась Анна Леонидовна. — Поставим на телевизор — Кашеедовы умрут от зависти.

Дома Мошкин опасливо посмотрел на жену — не пошлет ли еще куда, воровато включил телевизор и спрятался в кресле. Анна Леонидовна утвердила черта среди слонов, жирафов и оленей, пригвоздила слабо пискнувшего Мошкина к креслу дротиком и удалилась в сторону кухни.

— Если бы я знал, — тоскливо шептал Мошкин. — Если бы я знал…