Ванзамия

Ахшарумов Николай Дмитриевич

«…я оставался в покое, а быстро растущий в диаметре солнечный диск летел мне навстречу. Навстречу нам приближался с страшною быстротою бледный серп какой-то, ранее не замеченной мною сферы, имевшей вид месяца на рассвете. Судя по слабому свету и по тому как быстро он увеличивался в размере, можно уж было понять, что это планета… Скоро она заняла полнеба и заслонила от нас свое солнце; потом заслонила все; но наступившая на ней ночь не позволяла мне разглядеть ничего на ее поверхности. Мы были уж в сфере ее притяжения и, судя по всему, очень близко, когда я вдруг услыхал: «Держись!..» Толчок, и мы опустились во что-то мягкое, наполнявшее воздух кругом незнакомым, но упоительным ароматом».

I

Назад тому несколько лет, в начал августа, я гостил у приятеля моего, военного землемера Б**, в ту пору работавшего на Пулковской обсерватории. Это был один из милейших людей и большой хлебосол, но человек по горло занятый своим делом и не имевший досуга, который он мог бы со мной разделить. В течение первого дня, однако, он показал мне все сколько-нибудь замечательное в этом святилище недоступной профанам науки и с большим терпением объяснял мне множество сложных, в последнее время высокоусовершенствованных приспособлений. Но это видимо было с его стороны не больше как вежливое внимание к гостю; ибо он мог понять, что самая ценная часть его объяснения потрачена даром вследствие почти полного моего незнакомства с практикою астрономических наблюдений и бесчисленными ее затруднениями. К утешению моего приятеля, некоторые из виденных мною предметов и помещений все-таки интересовали, или, вернее сказать, забавляли меня своею необычайностью. Так, например, я помню и до сих пор стеклянный купол одной из башен, диаметром сажени в три, который весь, с защищенными им инструментами и площадкой обсерватории, вращался очень легко, по воле занятого в нем наблюдателя. Помню часы, занимающие своим механизмом около четырех кубических саженей и помещенные, во избежание колебаний температуры, в глубоком подземном склепе, — часы с электрическим проводом в Петербург, регулирующим там выстрел полуденной пушки. Помню оптический инструмент такого размера, что в нем, по нужде, уместился бы рельсовый путь… И помню еще, как курьез, просторный стол, покрытый ватным, стеганым одеялом, под которым явственно слышно было, немало интриговавшее меня стрекотанье, словно там квартировал целый полк сверчков. Когда мой приятель снял одеяло, я увидал под ним штук 50 хронометров, большая часть которых шла в ногу, как рота пехотных солдат на плацу.

Но в результате трехчасового осмотра и объяснения, я остался все-таки недоволен, ибо приятель мой, по какому-то странному, как казалось мне, опущению, не дал себе труда показать мне самое для меня интересное, — а я молчал из вежливости, воображая, что он бережет это самое интересное, как эффект, для конца; и только когда осмотр был уже явно кончен, я не без некоторого укора решился его спросить:

— А звезды-то, Александр Иваныч?

— Звезды? — отвечал он, с оскорбительным равнодушием. — Да разве они у нас тут спрятаны? Звезды вы можете видеть из окон вашей квартиры.

— Но в ваши сильные телескопы?..

II

В одну из моих уединенных прогулок я был недалеко от здания главной обсерватории, когда внимание мое остановил на себе какой-то рослый и изжелта-смуглый мужчина, лет под сорок, с посохом и с котомкой через плечо. Он был очень скромно одет, но фигура его бросалась в глаза чужеземным костюмом и типом лица. «Где-то я видел такое лицо?» — думал я вглядываясь. Он тоже смотрел на меня по-видимому неравнодушно и, поравнявшись, коснулся рукою своей широкополой шляпы.

— Не нужно ли, господин капитан, чего-нибудь из моего товара? Лорнеты, очки, бинокли, монокли, лупы, подзорные трубы, — заговорил он по-русски, с каким-то совсем незнакомым, странным акцептом.

— Трубы? — переспросил я, несколько удивленный таким предметом бродячей торговли.

— Хорошие, очень хорошие, редкие трубы! Der gnädige Herr spricht Deutsch?

[2]

— и получив ответ, он бегло заговорил по-немецки, но тоже с каким-то своеобразным произношением.

— Мои инструменты не велики, но вы увидите в них кое-что, чего вы наверное не видали здесь, даже в самые сильные телескопы. Полюбопытствуйте, господин капитан, посмотрите.