С радостию прочитал я в 46-й книжке «Сына отечества» под статьею: «Российский театр» известие о блистательном появлении русской «Федры» на петербургской сцене, с замечаниями г. сочинителя об игре актеров и о самом переводе. Давно носился слух, что г. Лобанов им занимается; давно уже любители словесности нетерпеливо ожидали окончания труда его, а прекрасный перевод «Ифигении в Авлиде»

[1]

увеличивал сие нетерпение. Из отрывков, помещенных в «Сыне отечества», должно заключить, что перевод «Федры» в целом – прекрасен; но позвольте мне, милостивый государь, предложить мои замечания, посредством вашего журнала, на некоторые стихи, единственно в том отношении, что они выставлены сочинителем «Разбора» за лучшие, даже за превосходящие оригинал. В первом действии (явление третье) Федра, открыв ужасную тайну Еноне, говорит:

Первый стих не имеет определенности стиха Расинова:

я его увидела; я краснела, я бледнела от его взгляда;

притом непременно должно было сказать

краснела;

пылать здесь еще не место. У Расина везде соблюдены постепенность и приличие; да и

пылала

– совсем не одно и то же, что

краснела

. Вместо стиха Расинова:

смятение восстало в изумленной душе моей

, переводчик говорит:

вдруг сердце замерло, вдруг грудь затрепетала;

но стих сей слишком сильное показывает действие, а потому, мне кажется, погрешает против быстрого, но постепенного действия любви, везде прекрасно выдержанного у Расина; еще ж и стих не гладок: верно, не для подражательной гармонии составлено последнее полустишие. После слов:

я вся

не нужно говорить:

весь мой состав

, ибо в слове

вся

, верно, заключается и состав Федры.

И дрогнул и горел

– дрогнуть не всегда значит хладеть; например:

дрогнули сердца в Новегороде

и пр.

Я крылась от него…

Скрывалась, убегала, кажется, было бы лучше.

Федра, увлекаясь страстию (действие второе, явление пятое), говорит Ипполиту: