На обедѣ, въ одной франко-русской организаціи, покойному Сергѣю Андреевичу и мнѣ случилось сидѣть рядомъ съ французомъ, съ которымъ мы тутъ же и познакомились. Сосѣдъ нашъ, очень благодушный человѣкъ (по профессіи, какъ оказалось, промышленникъ) былъ человѣкъ «лѣвыхъ устремленій». Какихъ именно, не знаю : вѣроятно radical-socialiste avancé. Особенно «avancé» онъ былъ, я думаю, за счетъ Россіи; а у себя дома, должно быть, нѣсколько меньше. Между банкирами нерѣдко попадаются люди совершенно потрясающей лѣвизны, но среди промышленниковъ они встрѣчаются гораздо рѣже (и это довольно понятно). Какъ бы то ни было, изъ разговора за обѣдомъ выяснилось, что къ намъ, эмигрантамъ, сосѣдъ нашъ относится съ учтивой снисходительностью, нынѣ очень модной, а въ извѣстныхъ кругахъ запада даже совершенно обязательной, какъ необходимая принадлежность прогрессивнаго мундира. Промышленникъ мягко далъ намъ понять, что ему тяжело спорить съ людьми, лично пострадавшими отъ новаго строя въ Россіи, и что онъ искренно сожалѣетъ объ участи многихъ изъ нихъ : ему хорошо извѣстно, что между «кзаристами» есть въ сущности хорошіе люди, — вѣдь попадались же они и между эмигрантами Французской Революціи. Но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ не скрылъ отъ насъ и того, что люди, отвѣтственные за грѣхи «кзарисма» и реакціи, должны, по его мнѣнію, терпѣливо нести свой крестъ, за бывъ объ «эгоистическихъ интересахъ». Крайностей большевистскаго управленія сосѣдъ нашъ отнюдь не одобрялъ; но просто по чувству безпристрастія онъ признавалъ и все то доброе, что было сдѣлано большевиками. Дальше слѣдовала обычная въ такихъ случаяхъ ерунда, отъ которой у насъ вянутъ уши, а у нихъ глаза сіяютъ блескомъ умственнаго удовлетворенія. Конечно, нами достигнуты нѣкоторые успѣхи въ дѣлѣ ознакомленія европейскаго общественнаго мнѣнія съ русскими дѣлами. Весной 1917 года иностранныя газеты сообщали своимъ читателямъ, что Е. К. Брешковская всего 17 лѣтъ отроду была избрана «бабушей всѣхъ казаковъ». За послѣднее десятилѣтіе средній уровень эрудиціи по русскому вопросу несомнѣнно повысился на Западѣ. Мы идемъ впередъ, но не очень быстро. И подобно тому, какъ многіе изъ насъ теперь въ разговорѣ о китайскихъ событіяхъ увѣренно выкладываютъ сразу весь свой запасъ: Ву-Пей-Фу, и Чангъ-Солина, сѣверянъ и южанъ, — такъ и сосѣдъ нашъ нс замедлилъ блеснуть освѣдомленностью въ дѣлахъ Россіи: les soviets для него приблизительно то же, что для насъ «гоминданъ».

Покойный Сергѣй Андреевичъ слушалъ все это какъ-то безпомощно растерянно. Онъ не свободно говорилъ по французски; можетъ быть, поэтому и не возражалъ. Да возражать собственно и не стоило Но ужъ слишкомъ хорошо было сочетаніе собесѣдниковъ — и я кратко сообщилъ передовому промышленнику біографію человѣка, котораго онъ такъ учтиво и мягко порицалъ за «эгоистическіе интересы» и за «кзарисмъ». Эффектъ былъ менѣе значительный, чѣмъ можно было бы предположить. Думаю, что, несмотря на всю свою лѣвизну, нашъ сосѣдъ почувствовалъ нѣкоторый недостатокъ уюта въ неожиданномъ общеніи съ человѣкомъ, изготовлявшимъ динамитныя бомбы, приговореннымъ къ смертной казни и просидѣвшимъ болѣе двадцати лѣтъ въ тюрьмѣ (въ тюрьму вѣдь, все же, такъ спроста не сажаютъ порядочныхъ людей). А, можетъ быть, онъ просто и не очень повѣрилъ. Намъ извѣстно, что китайцы дѣлятся на сѣверянъ и южанъ, а онъ зналъ твердо, что въ Россіи есть большевики и «кзаристы».

Долженъ сказать: и повѣрить было не легко. Жизнь С. А. Иванова — увлекательный романъ съ приключеніями, которыя могли бы дать сюжетъ самому Морису Декобра. Но такова была простота характера и скромность этого удивительнаго человѣка, что очень трудно было увидѣть въ немъ новаго Сильвіо Пеллико. Авторъ «Моихъ тюремъ», кстати сказать, и въ заключеніи провелъ гораздо меньше времени, чѣмъ Сергѣй Андреевичъ, да и опыта не имѣлъ такого разнообразнаго: кого только не встрѣчалъ С. А. Ивановъ! Онъ зналъ Дегаева — и зналъ Л.Н. Толстого

Онъ былъ членомъ Исполнительнаго Комитета Народной Воли, вёлъ дѣла съ Андреемъ Желябовымъ

Я встрѣчалъ многихъ изъ людей 70-хъ годовъ (чувствую неточность и условность этого опредѣленія), хорошо зналъ трехъ: Г. А. Лопатина, Н. В. Чайковскаго и С. А. Иванова. Общая родовая черта у нихъ была, кажется, только одна - - чувство долга. Были среди нихъ и исключительно добрые люди (какъ покойный Сергѣй Андреевичъ). были и вовсе недобрые. Но эта общая черта въ нихъ преобладала. У людей внутренно незначительныхъ она могла бы быть очень скучной (соотвѣтственные художественные образы оставилъ намъ Чеховъ). У нихъ она была истинно трогательной и прекрасной.