Мне больше не нравилось в собственной комнате, поэтому у нас дома не осталось места, где я мог бы почувствовать себя как дома. Раньше, особенно если прибраться, было уютно сидеть у себя и что-нибудь читать или печатать на компьютере. А если говорить о том моменте, когда прибрался только-только, то тогда я мог просто целый час сидеть или лежать да думать о всяком. Хотя один раз два года назад у меня завелись такие маленькие мошки, из-за того, что я оставил грязную посуду на несколько дней. Это была какая-то необычная разновидность, чрезвычайно коварная и кровожадная: когда мошки съели остатки пищи в тарелках – начали кусать меня. Я тогда очень сердился, пока не убил всех —до последней мошки, жестоко убивал их свернутой в трубку газетой, – ох и поединок это был! И даже тогда, хоть уюта тоже было немного, здесь мне нравилось.

Сейчас здесь стало плохо. Пусть – из-за очередной попытки расстаться с отчим домом – меня не было всего-то пару месяцев, что-то изменилось; к тому же отсюда убрали журнальный столик, на котором раньше стоял монитор. Теперь монитор стоял на полу. Когда я, приехав, включил компьютер, помню, очень волновался: а заработает ли это изваяние? Компьютер заработал, но ненадолго. Признаться, я только и успел пересмотреть заново фотографии голых женщин, сохраненные в памяти, – по которым, как оказалось, сильно соскучился, – как монитор погас и начал издавать смертоносные звуки, будто загадочный псих поселился внутри во время моего отсутствия, а теперь лупит с обратной стороны по кинескопу, пытаясь прогнать меня. Как будто ничего больше тут не принадлежит мне: ни эти голые женщины, ни само пространство. Тогда я испуганно выключил компьютер из розетки и больше его не включал, благо в зале теперь стоял новый, мощный, с процессором в три тысячи двести мегагерц.

Переставлять предметы с места на место в комнате теперь мне даже не захотелось, хотя можно было попробовать как-то снова подчинить себе свой угол. Но я решил, что не нужно этого, что, если мне будет не так уютно здесь, может, я быстрее куда-нибудь уеду, и тем быстрее в моей жизни начнет что-нибудь происходить. А так я занимался только тем, что играл на новом компьютере ночи напролет, хотя не только играл, а напополам с этим осваивал программу десятипальцевого метода печати на клавиатуре, изредка пытался придумать рассказ (но мне не хватало мужества даже на одну страницу) и ездил к урологу. У меня были какие-то неполадки с простатой из-за перенесенного немногим раньше венерического заболевания, с которым я проходил дольше, чем следовало. Родители (отец и мачеха) не сильно намекали на мое безделье, и отец давал мне деньги, чтобы я лечился. Но я старался покупать газету и пытался найти работу, все высматривал что-то. Не только для успокоения совести – я всерьез полагал поработать несколько месяцев и заработать чуть денег перед тем, как опять уехать в Москву.

Только почему-то я не мог уверенно говорить и когда звонил по телефону, спрашивал о наличии свободной вакансии, то чувствовал непонятное унижение и еще больше – растерянность. Например, я хотел устроиться оператором фотопечати, когда увидел, что они требуются туда-то и туда-то. Это, должно быть, несложная работа, подумал я. Хотя за нее и платят немного. Я позвонил по первому номеру. После вопроса об образовании и возрасте женщина спросила у меня:

– Вы умеете пользоваться компьютером?

Годом раньше я учился на отделении режиссуры любительского театра. Я как будто упал с неба прямо в институт культуры на вступительные экзамены и зачем-то сдал их. В жизни я не видел ни одного спектакля, но тут из меня якобы собирались сделать театрального режиссера. Из шести учебных дней у нас четыре раза в неделю было мастерство, на котором нас заставляли делать непонятные вещи. Наш преподаватель по мастерству, он же куратор, Басалаев со своим конским хвостом волос, бородой и бородавкой на носу сидел в центре аудитории и говорил нам: почувствуйте круги внимания…

Внутренний круг внимания, вслушайтесь в себя…

Услышьте, как работает ваше тело, как работает ваш организм, как циркулирует кровь, почувствуйте каждую клеточку вашего тела…

Это вы.

А теперь обратите внимание на то, что происходит вокруг, попытайтесь понять происхождение каждого звука, даже самого тихого скрипа из коридора, наделите каждый звук, цвет, неуловимый запах своей историей. Вслушайтесь во внешний круг внимания. В голос города за пределами института. Услышьте его, почувствуйте, пропустите его через себя, пропустите через себя весь окружающий мир.

Год назад я был всего лишь маленьким игрушечным солдатиком в компьютерной игре. Мне предстояло пройти долгий путь, пройти уровни различной сложности, и в финале меня ждало поражение или слава писателя. Я держал в руках джойстик (с английского – «палка радости»). Я жал стрелочку вправо и шел вперед, жал вверх и перепрыгивал через барьеры, потом жал кнопку «A» – «о, этот солдатик может бухать!»; жал кнопку «B» – «о, этот солдатик может трахаться!»; жал кнопку «C» – и солдатик мог даже написать стихотворение или рассказ.

Однако все оказалось не так просто, как я ожидал. Солдатик оказался не таким крутым, потому что скоро его физическое и психическое здоровье иссякло, силы не восстанавливались, очки опыта было сложно добывать. И теперь прошел всего лишь год, а я уже плавал в мутной луже, пытаясь подкопить уровень жизненной силы, и неизвестно было, когда я снова решусь выйти на внешний круг. И решусь ли вообще, честно говоря. И только Алиса стала для меня несомненной королевой в этом мелком отстойнике.

Мне оставалось три дня до конца курса, когда она позвонила и, открыв второе дно во всем этом нашем романе, сказала:

– Если тебе что-то интересно, ты можешь спрашивать у меня. – Алиса была недовольна.

Я впервые был в Москве.

Наконец-то вручение премий и дипломов закончилось, наконец-то фуршет закончился. На меня алкоголь уже почти не действовал, а когда я оказался на улице, протрезвел окончательно. Было свежо и хорошо. Я решил больше не пить этой ночью.

Мы спустились в метро, держась за руки, вышли из метро, держась за руки. И мне показалось, что, пока мы ехали в метро, стало еще холоднее; Надя сказала, что в этом году в Москве не было еще такого холода. Мы шли вдоль дороги и каждые несколько секунд целовались сквозь мороз. Надя тянула руку – пыталась поймать машину. Нужно было еще проехать на машине – было уже поздно, и автобусы не ходили. К тому же у нас был праздник жизни, и мы могли себе позволить поймать частника или даже такси.

Мы собирались ехать к Наде домой.

– Скажи, а твоя мама куда денется? – спросил я в очередном приступе паранойи.

Я посидел на лавочке возле цирка, пересматривая всю свою жизнь, пересматривая всю свою жизнь и последний год, пытаясь найти причинно-следственные связи, но потом страдать надоело. Решил пойти к Игорю. Приятная погода, приятная пустота, черт, да успокойся ты, прогулялся четыре остановки, чтобы гул немного поутих. Странно, я так намаялся проверяться на все эти венерические болезни… А у Алисы мама работала в центре борьбы со СПИДом, вдруг вспомнил я. Я просто был подсознательно уверен, что у Алисы не должно быть никаких инфекций. Вот вам ирония судьбы. Я дошел до дома Игоря, подъезд был закрыт. Я проорал его имя ввысь. Он тут же выглянул в окно, а через минуту уже спустился.

Игорь спросил, сколько у меня есть денег, мы сходили в аптеку и купили четыре маленьких бутылочки можжевелового спирта; смешали с водой, получилось что-то вроде ароматной водки. Пить это предстояло не мне, так что я особо не волновался по поводу качества продукта. До конца курса три дня, значит, еще три дня не буду пить спиртного, нужно хоть в чем-то дойти до конца.

Меня подмывало рассказать Игорю насчет Алисы, но я удержался. Мы сидели у него, слушали музыку, он пригубил получившийся напиток. Я просто курил.

Каждую минуту я принимал новое решение, естественно, ничего не озвучивая. Все происходило только внутри: я прикидывал варианты, писал романы в голове, бросал Алису, женился на Алисе, уезжал в Москву с Алисой и без нее, становился богатым, и мы излечивались. Или вдруг тут же мне казалось, что не надо быть с ней, но секунду спустя я уверен на сто процентов, что должен принимать все сваливающееся на мою голову – это и есть единственно верное решение. Я написал ей сообщение с мобильника Игоря (своего у меня до сих пор не было), чтобы с поэтической встречи ехала прямо к нам. Она ответила, что сначала должна встретиться с подругой. В итоге приехала вместе с подругой, которую звали Светой. Подруга рассталась с парнем, и ей было некуда идти.

– Оставайся у меня, – обрадовался Игорь, – моя мама уехала в Анжерку, а Таня ушла, теперь мне одному плохо…

Значит, так: мы вдвоем были в кабинете. Этот лысый мужик, лет пятидесяти пяти, говорил по телефону с батиной (моего бати) женой:

– Здравствуйте… Тут у нас Евгений Алехин сидит… Это вас беспокоит Управление служб безопасности университета… а он пьяный здесь… да, вел себя неадекватно на территории университета… вы не могли бы забрать его?.. Ну а что мне с ним делать?

Он еще чего-то поговорил, потом положил трубку:

– Не хотят тебя забирать.

– Правильно, я уже большой мальчик. К тому же до моего дома полчаса ехать. А туда и обратно – совсем долго. В самом деле, она небось удивилась, чего это вы ее просили меня забрать…

Утром я увидел рядом с собой Сперанского на диване, растолкал его. На подоконнике бодрым строем стояли пустые пивные бутылки. Много. Я начал собирать вещи в пакет – насобирал большой пакет. Потом сходил в кладовку и нашел большую продуктовую сумку. Отец уехал на работу уже. Люба (жена бати) и мой младший сводный брат еще спали. Я начал засовывать в сумку системный блок.

– Ты что, всерьез собрался? – Сперанский сидел на диване и смотрел на меня сквозь дым в своей голове. Наверное, сквозь очень плотный дым смотрел, как, когда жгут листья в школе на субботниках.

– Мы отвезем к тебе мои вещи? И компьютер. Ладно? – спросил я.

– Хорошо.

– Тебе же ко второй паре?

В триста тридцать пятой комнате на третьем этаже жили историки: Андрей Проказов, или – Дрюча, Юра, такой большой толстоватый, грубоватый, добрый и симпатичный парень, Миша, губастенький, с чудесной фигурой человека из рекламы трусов; с Мишей я знакомился, по его словам, раз восемь, прежде чем запомнил его. Он обычно ночевал в четыреста двадцать шестой, спал с Юлей на полу.

Юра учился на втором курсе. Миша был отчислен, и в общаге находиться не имел права. Но охранники об этом не знали. Они его запомнили в лицо с прошлого года и пропускали.

Дрюча учился второй раз на втором курсе. Его тоже отчисляли год назад. Познакомился же я с ним, когда еще только поступил в универ первый раз, то есть больше года назад. Я проснулся у Базана в комнате пьяный. Там были Базан и Дрюча. Я удивился в Андрее сочетанию небритости и смазливости. Дрюча чего-то там жаловался Базану на несчастную любовь. Я вспомнил, что у меня еще есть водка, и сказал ему:

– Ну так, на, выпей, несчастный.

И налил ему две трети стакана. Он, сохраняя трагедию на лице и не морщась, выпил. Этим он покорил мое сердце.

– Евген, приятно видеть тебя трезвым, – сказал мне Миша на следующий день.

Мы говорили и пили чай.

Мне не нужно было пьянствовать теперь. Любовь, все такое, да и денег не было. Я мечтал, валялся полдня на кровати, Миша то уходил, то приходил, Юра был на учебе. Проказова не было. Миша сказал мне:

– Евген, ты был отвратителен вчера. Зачем-то пристал к Наде и начал говорить ей в таких жутких словах, мол, почему не всем девушкам нравится сосать. И прочую гадость. Она в шоке была.

– Да ладно, Миш.

Я проснулся рано и спать больше не мог. Я все думал о том, как я влюблен, и, чтобы совсем себя не насиловать, решил сходить на лекцию, но и там думал о том же.

На перемене я спросил у Вовы Радайкина, моего однокурсника, который живет в одной комнате с Базаном:

– Что там случилось у нас с Ваней?

– То есть?

– Ну, я не очень помню. Вот, на днях мы повздорили.