Горячий ветер гнал по безжизненному пространству степи высохшую траву, так похожую на скелеты невиданных существ. Наперегонки с травой извивались змеями потоки красного песка, струящиеся меж камней, в трещинах и колеях, оставленных колесами многочисленных повозок. Бесконечная вереница людей тянулась с юга на север широкой лентой, в которой перемешалось все: пешие, всадники на некрупных скакунах, телеги и вагоны, запряженные в мулов. Пыль поднималась от ленты каравана, взметалась удушливым облаком, уносилась прочь.

Люди — и те, что шли пешком, и те, которым удалось раздобыть скакунов или мулов, выглядели до смерти уставшими, вымотанными долгим переходом. Они и были уставшими, вымотанными. До смерти. Потому не проходило и двух минут, чтобы то здесь, то там в бесконечной ленте каравана не валились в песок и пыль потерявшие сознание несчастные; большая их часть умирала, даже не достигнув земли. Глаза людей и животных одинаково бессмысленно и тупо смотрели вниз, на красноту степи, никому не хотелось издавать лишних звуков или совершать ненужные движения. Все понимали: сил дойти до конца пути может не хватить.

На высоте вились в воздухе стаи падальщиков. Они тоже сохраняли молчание, беспристрастно наблюдая за тем, как солдаты вытаскивают из людского потока мертвецов и относят их подальше от каравана. Тогда падальщики спускались вниз, облепляли труп плотным покрывалом черно-серых перьев и с невероятной скоростью пожирали, скорбно взмахивая короткими широкими хвостами. Через пять минут на месте мертвого человека не оставалось ничего — мощные челюсти прожорливых птиц могли перемолоть даже самые прочные кости.

Незачем было разводить погребальные костры…

На падальщиков перестали обращать внимание еще неделю назад. До того времени солдаты старались не подпускать их к трупам, пока караван не пройдет мимо. Но солдаты устали. Все устали. Горошина солнца, стоящего в зените, буквально жарила степь, уничтожая последние признаки некогда богатой растительности, умертвляя последних животных, убивая людей. Ветер нисколько не помогал от жары, но наоборот, он делал ее еще невыносимее, хлестал по открытым частям тела песком и сводил с ума. Перед началом перехода людям раздали специальные костюмы, якобы сводящие губительные последствия жары на нет, и так на самом деле и было. Костюмы помогали, но помогали лишь несколько первых дней. А потом они превратились в бесформенное тряпье, сидящее сейчас на телах измученных людей грязными мешками, отягощающее, но не избавляющее от мук.

Колонна мчалась по асфальтированному шоссе на максимальной скорости. Грохот техники разносился по округе на добрых полтора километра — дальше его глушили покрытые зарослями холмы. Впереди шли два скоростных танка советского производства Т-80, ревя тысячастосильными газотурбинными двигателями. За ними едва поспевали нагруженные до отказа фуры «КАМАЗ», с форсированными двигателями и дополнительными бронепластинами на кабине водителя и над колесами. Подобные «КАМАЗы» использовались автогонщиками на ралли вроде «Париж — Дакар» и на всевозможных трофи. А сейчас эти машины мобилизовали сюда, в осиное гнездо Ирака. За фурами прикрывали тыл трофейный «Хаммер» с пулеметным гнездом на крыше и черный фургон «Мерседес».

В «Мерседесе» помимо водителя и прикрывающего его стрелка-автоматчика сидели на мягких, но неимоверно запыленных сиденьях майор в отставке Виктор Семенов, сержант в отставке Сергей Пономаренко и рядовой в отставке Ренат Майбеков. Каждый держал в руках оружие: ручной пулемет, автомат, бронебойную винтовку. Каждый внимательно смотрел на холмы, напряженно разглядывал освещенное палящим солнцем пространство по обе стороны от черной ленты шоссе. Со времени вторжения в Ирак войск НАТО, а в особенности — военных сил Соединенных Штатов и Соединенного Королевства, прошло уже больше года, но в стране не стало спокойней. Радикально настроенные иракские группировки, во всем цивилизованном мире называющиеся террористическими организациями, противясь оккупации и неминуемо последующей за ней американизацией собственной родины изменили тактику ведения освободительной войны. Теперь иракские солдаты не вступали в открытые бои с силами Альянса, а применили то же самое, что в свое время применили финны против советских армий, а советские армии — против Третьего Рейха. Ирак стал зоной партизанской войны.

Колонна хранила радиотишину. Зачастую этот трюк спасал жизни тех, кто сейчас, рискуя собственными задницами, перевозил от относительно спокойных северных границ Ирака гуманитарные грузы ООН и Красного Креста. Вряд ли многие люди в Европе или в Штатах знают, какими трудностями сопровождается доставка таких грузов.

Виктор Семенов разглядывал холмы, ставшие ближе, через тонированное стекло фургона-микроавтобуса. Сейчас колонна будет въезжать на особо опасную территорию, потому майор в отставке хранил бдительность. Скоро по обочинам дорог появились признаки того, что началась та самая опасная часть маршрута — зона обстрела партизанских минометов. По обе стороны шоссе лежали искореженные остовы грузовиков, легковых автомобилей, бронетранспортеров и даже танков. Майор смог различить знаменитый французский «Леклерк» с почерневшей башней и порванными траками-гусеницами, а чуть поодаль, в поле просел в минометной воронке английский «Челленджер». На «Челленджере» еще сохранилась маскировочная сеть песочного цвета, что красноречиво свидетельствовало о недавней гибели танка. Кроме бронированных военных машин тут и там попадались выгоревшие дотла корпуса легковых автомобилей: седанов, пикапов, джипов. Пронесся мимо скелет рейсового автобуса, по другую сторону дороги мертво обвисли лопасти вертолета.

Христианский мир никогда не сможет управлять арабами. Мы утратили все преимущества, которыми обладали, и теперь вынуждены в финальной попытке сопротивляться растущему влиянию арабской культуры. Христианский мир погряз во грехе, черт бы все побрал…

Внутри геликоптера было прохладно и темно. После степной жары шламан Каций ощутил приступ чего-то, близко напоминающего клаустрофобию, и моментально замерз. Усевшийся напротив советник Саил, заметив, как шламан зябко передернул плечами, обернулся и приказал пилоту:

— Отключи кондиционирование. — Затем советник взглядом указал на термокостюм шламана. — Я думал, ваша одежда не пропускает тепло и холод.

Шламан не стал отвечать.

Геликоптер плавно поднялся в воздух, залег на крыло и стал быстро набирать скорость. Внутри, в салоне шум двигателей почти не ощущался, и об их работе говорила лишь мелкая вибрация корпуса. Шламан в обзорный иллюминатор долго смотрел на длинную ленту каравана, застрявшую в облаке пыли и безысходности. Покидая свой народ, верховный жрец испытал острую боль.

Да помогут им всем боги, благословил Каций караван.

Майор ГРУ в отставке Виктор Степанович Семенов шел по длинному коридору Главного управления. Подошвы его ботинок бесшумно ступали по красной ковровой дорожке, а глаза привычно выхватывали из окружающей обстановки предметы интерьера: унылые одинаковые двери темного дерева, невыразительные таблички на них, матовые плафоны ламп дневного освещения, редкие кадки с цветами. Последние оказались нововведением; в свою бытность сотрудника разведки Семенов не видел здесь этих кадок.

Путь свой Семенов держал в кабинет заместителя начальника управления по оперативным делам господина Сорокина И.Б. Пятый этаж, кабинет номер 22. Ни фамилия, ни должность господина Сорокина ничего не говорили Семенову.

Остановившись у двери с табличкой, содержащей номер 22 и искомую фамилию, Семенов трижды коротко постучал. Дождавшись приглашения, он отворил дверь и оказался в тесном кабинете не больше двенадцати метров площади, с низким потолком и коротким древним столом, небольшим, но в тесноте кабинета вызывающим впечатление излишне крикливой роскоши. За столом сидел человек, о внешности которого можно сказать коротко: она ничем не примечательна. Такое лицо невозможно запомнить, заметив его случайно и даже разглядывая длительное время. Простой серый пиджак, чуть ослабленный серый галстук, белая сорочка. Единственное, что выдавало в господине Сорокине принадлежность к спецслужбам — его глаза, колющие, с «пронзающим насквозь взглядом, вызывающим чувство, будто все твои тайны отныне стали достоянием гласности», как выразились бы писатели детективного жанра.

Семенов коротко приветствовал того, к кому его направили люди, доставившие в Москву прямиком из Ирака. Господин Сорокин кивнул в приветствии, следующим кивком указал на стул напротив своего стола. Когда Семенов сел, господин Сорокин отложил в сторону занимавшие его доселе бумаги, аккуратно сложил их стопочкой, затем поместил в папку и спрятал в выдвижном ящике стола. А затем сухо представился:

— Сорокин Илья Борисович. Заместитель по оперативным делам.

— Итак, уважаемый ин-шламан, три тысячи двести двадцать три года назад поверхности Калиса коснулся посадочный модуль межпланетного корабля людей. В архивах Терсы-нова сохранилось упоминание о том корабле как о «чрезвычайно ненадежном, отнюдь не приспособленном для межпланетных перелетов механизме». Не буду судить, насколько это утверждение справедливо. Повторюсь лишь, что люди все же достигли третьей планеты Ариола. На это им понадобилось четыре неудачных запуска, ставших трагическими. И только с пятой попытки мечта древних осуществилась.

— Вы упоминали о переселении, — указал шламан Каций.

То, что говорил ему император Ануэр, не было тайной, пожалуй, ни для кого. Любой человек, будь он подданный Империи Терса-нова или любого иного государства, мог порыться в архивах ближайшей библиотеки или музея естественной истории и отыскать среди покрытых пылью времен папок и на жестких дисках древних компьютеров информацию о тех межпланетных экспедициях. Шламан считал, что человек всегда будет стремиться попасть в космос, исследовать космическое пространство вокруг Терсы и далее — сквозь миллионы километров вечной пустоты и ледяного холода — устремит пытливый взгляд на соседние планеты, звезды и, быть может, даже галактики. Человек тут подобен малышу, с завидным старанием и любопытством открывающему окружающий его мир. Человеку свойственно искать ручки, потянув за которые, можно было бы приоткрыть занавес перед той или иной тайной мироздания. И космос для человека всегда будет самой притягательной, самой интересной игрушкой, с которой во что бы то ни стало хочется играть.

— Наши предки понимали, что Терса обречена, — кивнул император Ануэр. — Потому они искали способ покинуть опасную планету. Как нельзя более подходящей на роль новой родины терсиан оказался Калис, мир девственных лесов и просторных океанов. Но найти подходящее место для новой жизни — это даже не полдела, это всего лишь первый шаг на невероятно сложном, трудном, опасном пути. Вы понимаете, о чем я?

Шламан Каций понимал.