Задачи предисловий бывают разные. Чаще всего автор стремится объяснить, почему он затратил время и труд на создание своего произведения. Этим он одновременно и оправдывается перед читателем, затратившим время и труд на его прочтение. Что побудило меня на восьмидесятом году жизни, когда времени впереди осталось так мало, а недоделанного по научной работе так много, отвлечься от нее и обратиться к воспоминаниям о трагических годах нашей биологии? Причины были и внутренние, и внешние. Потребность пересмотреть прожитое, попытаться задним числом понять «смысл жизни», своей и общества, по-видимому, сопутствует старости. Сыграли свою роль и многократные просьбы младших товарищей рассказать, как рушилась и возрождалась советская биология, как вели себя в то время люди. С годами, по мере ухода из жизни биологов моего поколения эти просьбы учащались.

Информация, получаемая от тех, кто сам пережил события, качественно отличается от той, которую могут дать историки, черпающие ее из документов. Дело не в достоверности и анализе фактов — здесь историки могут иметь преимущество, — а в том, что дух эпохи легче почувствовать и понять со слов очевидца. Так или иначе, но в последние годы во мне начало созревать чувство долга перед собой и перед другими, заставившее взяться за эту книгу.

Если автор исторических воспоминаний неверно истолковывает изложенные им факты, — это еще полбеды, читатель может прийти к собственным выводам. Но плохо, когда изложенные события не соответствуют тому, что было в действительности. Основной источник подобного греха кроется в излишнем доверии к человеческой памяти. Такая опасность для меня была в значительной мере снижена тем, что в критические периоды своей жизни я старался по горячим следам подробно записывать происходящие события, включая диалоги. Это дало мне возможность при изложении почти не полагаться на подводящую память. Для проверки приводимых фактов я широко использовал публикации тех давних времен и материалы, хранящиеся в Ленинградском государственном архиве научной и технической информации. Многие факты я извлек из документов, подчас уникальных, скопившихся за долгие годы в моем личном архиве. Многих обуревает страсть к коллекционированию. Одни собирают марки, другие — пивные кружки. Я знал фотокорреспондента, хранившего в бутылочках воды морей, рек и озер, где ему удалось побывать. История моего архива такова. Еще со студенческих лет я собирал труды по биологии и медицине психически ненормальных авторов. Когда же в печати стали появляться «труды» Лепешинской, а затем публикации, связанные с борьбой лысенковщины против науки, я начал коллекционировать связанные с этим материалы. Переход произошел как-то естественно, сам собой. Друзья и коллеги-биологи, зная о моем увлечении, присылали мне попадавшую им в руки печатную продукцию, разные документы, письма и т. д., относящиеся к этой теме. Среди них многие представляют существенный интерес. Особенно ценные материалы я получил от одного из лучших людей — Бориса Львовича Астаурова, который в течение многих лет дарил мне свою дружбу.

Для чего нужно вспоминать и анализировать события прежних лет? Обычно мы слышим такой ответ: «Это нужно, чтобы не повторять ошибок прошлого». Возможно, теоретически это и так. Но часто ли правители да и мы сами, делая шаг вперед, оглядываемся назад? Есть более основательные доводы, оправдывающие «копание в прошлом». Не зная прошлого, невозможно понять происходящее в настоящее время. Ведь настоящее создается на базе прошлого, оно производное прошлого. Особое значение имеет изучение поведения людей в трагические периоды истории. Это необходимо для понимания природы человека, для уяснения диапазона реакций людей в экстремальных условиях, для изучения групповой психологии в крайних ситуациях. Без знания прошлого не понять роли отдельных людей в историческом процессе и влияния исторических событий на человека.

Предлагаемые записки — это не труд историка науки, они не претендуют на систематическое изложение истории лысенковщины. Записки в значительной мере отражают положение, в котором находился автор в тот период, и его участие в происходивших событиях. Это сказалось прежде всего на подборе материала, на более подробном рассказе об одних сторонах лысенковской эпопеи и на кратком упоминании о других, иногда без соответствия с их исторической значимостью. Особое внимание я уделял поведению людей и их роли в процессе распада и становления нашей биологии.

Трагедия, постигшая советскую биологию, была результатом ее использования в качестве одного из фронтов идеологической борьбы и противопоставления советской биологии «буржуазной». Делались попытки вовлечь в политическую борьбу и другие науки — физику, химию, однако они были отбиты представителями этих дисциплин. Биология же была разгромлена в основных своих разделах — генетике, цитологии, эволюционном учении, физиологии, биохимии, что не могло не отразиться самым пагубным образом и на других ее областях. Почему же среди естественных наук именно на биологию пал этот тяжелый жребий? Биология ближе других естественнонаучных дисциплин стоит к гуманитарным наукам, основой которых у нас служила партийность. К биологии тесно примыкает комплекс агрономических и зоотехнических наук, от которого власти ждали спасения нашего разрушенного сельского хозяйства и, как тяжелобольной, готовы были довериться любому знахарю. В области биологии выдать себя за специалиста гораздо легче, чем в математике, астрономии или физике.

Кроме этих объективных причин, зловещую роль сыграл Т. Д. Лысенко, организовавший и возглавивший силы, приведшие к разгрому биологии. На научном горизонте он появился в 1928 г. Родился он в крестьянской семье в 1898 г. Заочное обучение в Киевском сельскохозяйственном институте не очень отяготило Лысенко научным багажом. Поначалу его приняли за одаренного, энергичного, многообещающего самородка. Его работы по яровизации и стадийному развитию были высоко оценены рядом ученых и настойчиво поддерживались Н. И. Вавиловым. Казалось, что, войдя в научную среду, взаимодействуя с крупными специалистами по физиологии растений и сельскохозяйственной биологии, Лысенко сможет принести большую пользу и теории и практике. Однако личные качества Лысенко в условиях сталинской диктатуры в скором времени направили его деятельность в иное русло. Выходец из народа, молодой, инициативный, целеустремленный ученый импонировал партийным и правительственным деятелям. Обласканный специалистами и начальством, нетерпимо относящийся к любой критике, обуреваемый безграничным честолюбием, Лысенко рано понял, что вместо роли ученого-исполнителя он может добиться положения руководителя науки. Однако для того чтобы узурпировать власть над учеными, нужно было создать свою биологию и устранить тех, кто ее не примет и не станет под его начало. Этого можно было добиться, лишь заручившись решительной поддержкой партийного и государственного руководства. Чтобы заполучить ее, следовало действовать в двух направлениях: сулить материальные выгоды для сельского хозяйства и убедить власти в том, что создаваемая им биология единственно методологически правильная, тогда как классическая биология, исповедуемая учеными не его лагеря, методологически порочна. идеалистична, враждебна диалектическому материализму. Продвижению в этих направлениях способствовали большой талант организатора и демагога и полное игнорирование Лысенко каких-либо моральных запретов.

Для того чтобы укрепить создаваемую им новую биологию, необходимо было осенить ее благодатью какого-либо ученого, причисленного к лику святых. Лысенко чрезвычайно удачно выбрал в качестве такового широко известного селекционера И. В. Мичурина, скончавшегося в 1935 г. Роль канонизированного покровителя второго ранга была вручена К. А. Тимирязеву. Используя некоторые высказывания Мичурина, а если нужно, и извращая их, Лысенко всю свою деятельность выдавал за развитие несуществующего учения Мичурина, за создание «передовой советской мичуринской биологии», а как известно,

Правильно учтя ситуацию того времени, Лысенко начал осуществлять свои планы, разросшиеся в дальнейшем в грандиозную эпопею разгрома нашей науки, принесшую неисчислимый урон нашему сельскому хозяйству.

Свою мичуринскую биологию Лысенко создавал на двух устоях: на эволюционном учении и на учении о наследственности. Оба этих учения строились на принципах, полностью противоречащих современной науке. Основными догмами мичуринской биологии стали признание передачи по наследству приобретенных свойств, что подменяло дарвинизм ламаркизмом, признание скачкообразного зарождения одного вида в недрах другого и отрицание внутривидовой борьбы за существование. Все это Лысенко называл «советским мичуринским дарвинизмом» или просто «творческим дарвинизмом», хотя ничего общего с истинным дарвинизмом это не имело. Мичуринская генетика отрицала существование генов или какого-либо другого особого субстрата, выполняющего функцию передачи по наследству свойств организма. Открытое Менделем расщепление признаков в потомстве гибридов рассматривалось как проявление «расшатанной» наследственности. Декларировалось, что наследственность можно расшатать и внешними воздействиями, и прививками растения на растение другой породы. Считалось, что прививки приводят к вегетативной гибридизации, сходной с половой гибридизацией. Не признавалось существование гормонов у растений. В систему мичуринской биологии включался еще ряд положений, находившихся в непримиримом противоречии с тем, что было известно современной науке.