Холодно! Минус пятьдесят по Цельсию. Последние дни Июля. Мы плывем.

Справа голубизна: синь, синь, до самого горизонта, до бесконечности. Но уже через несколько минут на нас надвигается ледник. Покрытый белым снегом, он такой плоский, какой встречаешь на берегу Байкала в середине Зимы, когда Славное море уже встало, и ветра, ненадолго успокоившись в бесконечных торосах, слегка колышут твердые и горячие солнечные лучи. Смотри. Здесь, похоже, кто-то глушил рыбу: взрыхленный кругом участок оригинально выпадает из общей картины. И мы пронесемся дальше, и опять вокруг белое и ровное. И опять, как на Байкале, постепенно все четче вырисовывается полынья. Перед нами нарисовалась огромная полынья, настолько огромная, что по ее пологим, но полностью лишенным трения скатам-берегам в глубину можно скатить целый аэропорт. Как положено полынье, центр относительно краев сильно провалился, на поверхности недвижима чистейшая вода, прозрачна до умопомрачения, дно в мельчайших подробностях.

Там на дне тепло. Это видно по мелким зеленым растениям, редко где имеющим небольшие плешины. Наверное, подобное видно и через вон ту трещину, что разделила белизну чернотой. Плавно, по-змеиному изгибаясь, она ускользает дальше - нам не по пути. Впереди бушевавшие ветры смели белый снег, окантовали края, и под нами прозрачное стекло.

И мы скользим дальше…

«…через три минуты начинаем снижение…» - голос динамика выводит из очарованного состояния. К салонному коктейлю звуков, где смешаны детское верещание, приглушенный мерный звук турбин и уговоры неопытных родителей, примешиваются легкие щелчки ремней безопасности. Пассажиры приводят спинки кресел в вертикальное состояние, а своей мимике придают определенную форму, с чем молча соглашается стюардесса легкой одобряющей улыбкой ненавязчивого надсмотрщика.