Будильник нагло вторгся в предрассветную тишину, прорезая своим унылым сигналом просторную комнату. Лариса с трудом разлепила глаза, протянула руку и нажала на кнопку. Вторжение было с успехом подавлено, но сон уже был безнадежно прерван.

Несмотря на то, что Лариса не отводила свою дочь Настю до школы — ее подвозил на машине шофер, — она считала своим долгом пообщаться с девочкой за завтраком и проводить ее до машины.

Электронные часы, стоящие на телевизоре, показывали шесть пятьдесят.

«Может быть, понежиться еще пять минут в постели?» — спросила сама себя Лариса и тут же отбросила эту мысль. Если она поддастся минутной слабости, то проснется только через час. И хотя живущая в доме гувернантка, разумеется, разбудит Настю, приготовит ей завтрак и соберет в школу, все же Лариса предпочитала сделать все это сама.

Она решительно откинула теплое ворсистое одеяло и, как всегда по утрам, ощутила во всем теле ужасный озноб. И это несмотря на то, что весь ее дом прекрасно отапливался. Как у всех уважающих себя «новых русских», система отопления в доме была автономной и не зависела от капризов начальства городской теплосети.

Университетский преподаватель философии, кандидат наук Александр Добров уже неделю находился в состоянии прострации. Для этого были весьма веские причины.

Два месяца назад он получил от одной зарубежной организации грант на написание ряда политологических статей. По условиям гранта на покупку компьютера и другие накладные расходы он получил около полутора тысяч долларов. Наличными.

Однако жизнь сложилась так, что технику Добров так и не купил.

В этом была виновата его страсть. К сорока годам он был в расцвете своих интеллектуальных и сексуальных сил. Однако зарплата преподавателя университета не позволяла рожденному быть жуиром и плейбоем Доброву менять женщин как перчатки, как он привык это делать в молодости. Ко всему прочему он был женат, у него был сын девяти лет, и эта сфера его жизнедеятельности также требовала инвестиций.

Был, конечно, иногда на его улице праздник. Но в основном праздничные карнавалы Добров устраивал осенью, после окончания вступительных экзаменов. Тогда его карманы наполнялись щедрыми подношениями от благодарных представителей юга России.

«Вольво» подкатил к набережной Волги без пяти три. Добров в своем письме назначил встречу именно здесь, на аллее второго яруса, на третьей скамейке.

Лариса припарковала машину на площадке перед памятником Гагарину, рванула на себя рычаг ручного тормоза и сказала:

— Ну, с Богом!

Светлана, которая всю дорогу курила не переставая, умоляюще прошептала:

— Лара, у нас есть время еще на одну сигарету.

— Ты что же меня так подставил, интриган несчастный? — шумел широкоплечий философ Добров, танком надвигаясь на тщедушного историка Семечкина.

— Неважно, какого цвета кошка, лишь бы мышей ловила! — метафорично отвечал ему Семечкин. — Ты доллары получил — получил! И нечего на меня бочку катить! Что бы ты без меня делал, кто бы тебе эти деньги дал?

— Какая разница?! Это мое дело! Мне, думаешь, приятно было выглядеть на этой встрече бесформенной массой? — не унимался Добров.

— Не будет из тебя толку, Добров! — качал ему в ответ головой Семечкин, отодвигаясь к окну кабинета. — Ох, не будет! Как идиотом родился, так и умрешь! Только и умеешь, что на женщин залезать… — А вот это уже совсем не твое дело! Как будто сам лучше. Тебе-то вообще никто не дает. Попомни мои слова — через пять лет совсем упадет, и вспомнить нечего будет! Впрочем, нет, гораздо раньше, — вдруг спохватился Добров.

И пообещал тот самый важный орган, который должен у Семечкина упасть лет через пять, прямо сейчас оторвать и прибить ко лбу гвоздями.

Ольга Доброва собрала в сумку тетради, сложила туда же ручки, книги и косметичку и сказала:

— До завтра, Наталья Юрьевна.

Женщина средних лет оторвала лицо от журнала и ответила:

— Всего хорошего, Ольга Николаевна.

Уже когда Ольга подходила к двери учительской, ее окликнули:

Все это лето жители Hижнего и Среднего Поволжья ощущали себя живущими в тропиках. Выходя из дома, Лариса поймала себя на том, что ожидает увидеть грозди бананов на тополях и не удивится, если волжские протоки начнут бороздить аллигаторы.

Лариса зарулила свой «Вольво» на стоянку перед супермаркетом. Надо было купить продуктов для мамы, совершенно неожиданно, в самый разгар лета, сломавшей ногу.

Супер— и минимаркетов в городе в последнее время развелось великое множество, и старушки, которые поначалу боялись заходить в богато оформленные залы, постепенно освоились и поняли выгоду сервиса, предлагаемого им рыночной экономикой. Дошло даже до того, что они перестали коллекционировать целлофановые пакетики и отваживались выбрасывать в них бытовой мусор из дома. В супермаркете-то пакетики были дармовыми!..

Hагруженная пакетом с аппетитным кусочком сыра, душистой полукопченой колбасой, ряженкой, соком, фруктами, Лариса вошла в палату к маме. Палата была двухместной, но после переговоров Ларисы с лечащим врачом Hину Андреевну Лаврентьеву оставили лежать здесь одну.

Чмокнув маму в щеку, Лариса спросила о состоянии ее здоровья.

Утро следующего дня было не менее, а скорее всего даже более жарким, чем предыдущее. Асфальт и городские здания источали какой-то совершенно безумный жар, и Лариса поймала себя на мысли о том, что только ответственность перед семьей заставит ее покинуть прохладу собственного дома, поддерживаемую мощным кондиционером. И лучше всего было бы сделать это именно сейчас, после завтрака, — в половине девятого утра на улице еще сохранялось хоть какое-то подобие прохлады.

Она спустилась на первый этаж, зашла в гараж и завела машину. Когда она выехала, впечатление от жары еще более усилилось, и Лариса мысленно вознесла хвалу своему современному, соответствующему мировым стандартам средству передвижения — серебристому «Вольво-450», потому как все прочие колымаги, насколько она успела заметить по дороге, постоянно глохли, создавая своим владельцам массу неприятностей. Они буквально изнывали от жары в многочисленных дорожных пробках.

Поднимаясь по уже знакомой лестнице, Лариса подумала, что когда-то до революции эти ступени скорее всего были устланы коврами, а в дверях стоял внушительного вида царственный швейцар, которому жильцы наверняка по праздникам подносили рюмку-другую за усердную службу. Сейчас же подъезд, в котором несколько квартир, судя по железным дверям, было выкуплено состоятельными российскими гражданами, все равно производил удручающее впечатление заплеванными углами и нецензурными надписями на стенах.

Дверь ей открыли довольно быстро. Лариса поздоровалась и в ответ услышала характерное местечково-раскатистое «Здр-равствуйте!» Перед ней была пожилая женщина крупного телосложения в халате с драконами.

— Я к вам по поводу квартиры, — сказала Лариса.

Доблестная милиция, как капризная девица, некоторое время заставила себя ждать. Все это время Лариса пребывала в обществе Сарры Исааковны, из которой так и лился словесный поток на совершенно различные темы — от политики внешней до политики коммунальной.

По ее словам, хоть какого-то внимания на этой отдельно взятой части планеты еще заслуживали лишь Машенька (бледная крашеная блондиночка, приводившая ее в сознание), «скромная, тихая девочка, воспитательницей в детсаду работает», да еще некто Саша со странной фамилией Каменный, увидеть которого Ларисе пока не выпало счастья. Также, по выражению Сарры Исааковны, «скромный юноша, и непьющий, что нынче вовсе уж редко встречается».

Впрочем, Лариса почти не обращала внимания на эти словоизвержения. Вопрос покупки именно этой квартиры был уже ею практически решен. Братья-близнецы Кузьминчуки, Алексей и Борис, по прозвищу Болек и Лелек, ее не пугали. Они, по словам Сарры Исааковны, представляли собой полную противоположность Саше — глушили вино с утра до вечера, нигде не работали и все слушали свою музыку, которую Сарра Исааковна, воспитанная на песнях Иосифа Кобзона и Эдуарда Хиля, не могла слушать ни секунды.

С этими ребятами легко смогут «договориться» ее помощники из охранного агентства (в их умении наводить необходимую тишину она ни секунды не сомневалась).

Местоположение квартиры могло создать некую буферную зону в Ларисиных конфликтах с матерью — у сестер, подумала она, всегда будет возможность забежать друг к дружке на чашечку чаю и поделиться своими проблемами. Острый ум Ларисы уже начал работу в направлении расчетов первоочередных минимальных затрат на ведение ремонта.

Саша Каменный проснулся с тяжелой головой и привычным ощущением сухости во рту. Приоткрыв один глаз, попытался восстановить события прошедшей ночи. «Вот зараза, — лениво подумал про себя. — Hадо же было так нажраться!»

А впрочем, что еще ему оставалось делать? Мячик опять вчера повел себя как форменная скотина. Чук ему, видите ли, не указ — скучно ему… Обещал вести себя тихо как мышь, а сам развыступался и все время порывался выйти в коридор. А эти любопытные соседи только и ждут новой пищи для пересудов. Hу не скотина ли?! А тут, из-за их разговорчивости, беды не избежать.

Драться с ним, конечно, не имело никакого смысла. Такой хряк, как Мячик, мог просто размазать его по стенке. Саше ничего не оставалось делать, как послать все к чертовой матери, уйти в бар и напиться там до поросячьего визга.

Изрядная доза алкоголя справиться с застенчивостью, особенно в присутствии девушек, увы, далеко не всегда помогала. Каждый раз, оглядывая перед зеркалом свою прыщавую анемичную физиономию и опуская взгляд далее на худосочное тельце, он приходил к выводу, что в глазах противоположного пола выглядит непрезентабельно. Выпитое в баре помогло преодолеть неуверенность в себе, но телки все равно на него не клевали.

Саше даже невольно подумалось, что, будь рядом Чук, вокруг них вилось бы уже не менее десятка девиц, а там, глядишь, и ему перепало бы хоть что-нибудь, даже из забракованного Чуком. В конце концов он с легкостью мог бы и оплатить услуги продажной любви. Сашу передернуло.

Рабочие, которых Лариса пригласила для ремонта новой теткиной квартиры, были ее старыми знакомыми. В свое время они принимали участие в обустройстве их с Евгением нынешних апартаментов. Это были двое мужчин средних лет, Сергей Арчевский и Валерий Милованов.

Достоинство этой пары заключалось в том, что, будучи по своей природе абсолютно разными людьми, они прекрасно дополняли друг друга.

Арчевский, высокий хмурый мужчина с пышными усами, кого в простонародье называют «тормозом», был из тех людей, которые, если на них неожиданно валится ведро с краской по вине напарника, говорит: «Валер, ты не прав!..» Что-либо связанное со сферой, где он не был докой, доходило до него раза с десятого. Вместе с тем он знал свое дело и, когда у других кончалось терпение, продолжал спокойно работать.

Милованов, невысокого роста бородатенький мужичок, являл собой абсолютную противоположность своему напарнику. Он был заводным и импульсивным и в ситуации с падающим ведром развешивал гирлянды сложноматерноподчиненных предложений, сопряженных с угрозами физического воздействия. Но когда следовало проявить смекалку и творческий подход, он был незаменим рядом с недалеким, более склонным к кропотливой нудятине Арчевским.

Они явились в коммунальную квартиру через два дня после случившегося там трагического происшествия и сразу же попали в поле зрения Наташи Дебревой. Эта достойная дама либо перебрала по части кофеина (что в принципе было объяснимо на фоне нервной обстановки, царившей в квартире), либо оба пролетария не были мужчинами ее мечты, но так или иначе оба ей не понравились. Может быть, просто потому, что работали они в комнате, находившейся в непосредственном соседстве с жильем медсестры и мешали ей отдыхать после трудов праведных на поприще здравоохранения.