Кофе, пепельница, сигаретка. Что еще нужно для удовлетворения писательского зуда? (для удовлетворения в-аа-ще, нужно много чего). Вдохновение? Оно у меня симпатичное, (не далее, чем 10 минут назад трубку положил, не вслух будет сказано, на общее удовлетворение я ее безуспешно подписать пытался. Ладно, раз безуспешно, так никакое ты мне, киса, не вдохновение). Талант? Ну, с этим, предположим, посложнее. Причем гораздо. И вообще, мам, не надо. Ну да, ну лег под утро, ну встал далеко за полдень. Неправильный образ жизни? Верю, верю. Накурено? Так ведь…. проветрю, проветрю. Где? На лице? А, так, на тренировке. Это, мам, не шахматы. Когда? Что? Поумнею? Не знаю. Мне и так неплохо. С такого спрос меньше. Взрослый? У сверстников дети? Бывает, бывает. Аллах сахласын. Мне и так неплохо. Откуда ты знаешь? Нет, я не про то, что мне и так неплохо, я про то, что, может они мне завидуют? Чему? Вольному образу жизни. Свободе. Ага. Хлеб? Хорошо.

Сигареты, кстати, заканчиваются. Надо пройтись, (заодно и хлеб куплю, чем заслужу родительскую благодарность, выразив тем самым сыновнюю признательность. Как сказал, а? Добавлю еще что-нибудь «Ени Азербайджанское», и хоть сейчас в Страсбург. В самое в ПАСЕ, чтоб родную страну супостат не ОБСЕ. В общем, врагам — шиш, родине — польза, Европе — приятно, а мне командировочные). Бр-р-р, прохладно. Так, хлеб, пачку «Лаки Страйк», «Орбит», (и чтоб без сахара мне!). Спасибо. В прокат, что ли сходить? Да ну его. А вот это совершенно не «ну», ни при каких обстоятельствах. Девочки. И если я не ошибаюсь, из медицинского института. Какие, однако, студенточки…., ну, далеко не все, предположим, далеко не все, но….. Заболеть, что ли? Симулировать припадок в надежде на то, что кто-нибудь из них, то ли очарованный моим неотразимым носом, то ли из чувства сострадания (нет, не к носу, а вообще), то ли памятуя о клятве Геро… Гомо…. Гоно…. ах да, Гиппократа, начнет мне искусственное дыхание делать? А вдруг вот эта, с ярко выраженной необходимостью сходить в кабинет эпиляции (или для эпиляции? Да какая разница, раз страшненькая, и…. и вообще, не нравится?), вспомнит о вышеупомянутой клятве? Нет, не надо о страшном и нехорошем. И вообще, где уж вам уж выйти замуж. Вы уж так уж дайте нам уж. «Так мало девушек хороших, вот нас и тянет на плохих». Да, и с ними, между прочим, интереснее. Во всяком случае, толку намного больше. С точки зрения прилагаемых усилий. (Хотя, по совести, что так называемая порядочная, что так называемая не порядочная одно слово, баба. Какая разница?). И кто это мне звонит? Кому это я сдался? (Бездна самокритики). Привет, привет. Ничего, спасибо. Нет, не занят. На сколько дней? Когда? Куда? Да, конечно. А сколько заплатят? Нет, просто мне только это и важно. А куда и когда — это вторично. Как бытие. Какое? Мое, мое. А твое в особенности. Значить, дней на десять, на неделю, так? Вдоль всего трубопровода? Аж до самой до Супсы? Когда выезжаем? Хорошо, хорошо. Бывай. Спасибо.

Мам, я уезжаю. Помоги сумку собрать. Да нет, не эмигрирую, а так, короче, в Грузию. Чего туда эмигрировать-то? На недельку, ну, дней на десять. И сразу обратно. Завтра с утра. В 6:00 машина будет подана…. ну, не то, чтобы прям к подъезду, но….. Да, большой человек, раз машину присылают. Шеварднадзе пригласил. Покататься на новом лимузине. Так, мыло, смена носков, штуки четыре, или пять, (лучше лишняя пара носков, на случай, если порвутся, чем ножницы, чтоб ногти подстригать) зубная щетка, паста, водолазка, свитер, и т. д., и т. п., курево, с чего это грузинским товарищам деньги платить, а? Нечего в грузинскую экономику инвестировать. У нас своя имеется. Экономика, в смысле. А вы как думали? (Я прям в восторге от собственного кухонного патриотизма и защиты интересов родины).

Утро. 5:30. Умыт, одет, кофейку. Вниз, вниз, вниз. Вот и они. Джип «Галлопер». Не могли, скупердяи, на «Чероки» расщедриться. Ладно, довольно снобизма. Будем снисходительны. «Галлопер» так «Галлопер». Супса так Супса. А сейчас можно и вздремнуть. И не собираюсь я светский разговор поддерживать, да еще с этим козлом, который, насколько я знаю, очень высокого мнения о своей персоне, без каких-либо на то предпосылок, смотрит на всех местных, как на людей второго сорта, специально созданных для того, чтобы ему, гниде, угождать. Мне чихать, у меня оплата почасовая. Моя спит, таньга капает. И нехай с самого начала питает ко мне сыновнюю почтительность. Чего? Не курить? А ты чего, беременный? Нет? Вот и перебьешься. Не шуми, не шуми. Жаловаться? Фирме-подрядчику? Да хоть в «Ич хабар». Что такое «Ич хабар»? Ты не поймешь, ты не любил. Как к тебе обращаться? Сэр? А сколько же лет сенатору? 34? Одно из двух. Или срочно подрасти, в смысле, постарей, или будешь меня тоже «сэром» называть. Ладно, не ссорься. Достал. У нас и без тебя 20 % территории оккупировано, миллион беженцев, так если ко всем этим неприятностям прибавить синюю от побоев физиономию американца, все мировое сообщество, чего доброго, от нас отвернется, перестанет за руку здороваться, и на бедность больше не подаст. Ну, канадец, не американец, и что с того? Так то в Канаде в машине курить не принято, а здесь, лапа, не НХЛ. Я как погляжу, у вас там, пидеры имеют больше прав, чем курильщики. Мои соболезнования. Короче, заткнись, и обращайся ко мне, только если чего перевести надо. Спать не мешай. Приятная процедура зарабатывания денег несколько омрачена крикливым иностранным специалистом. Так ты не угомонился? И чего это тебе в родной Оттаве не сиделось? Да пусть в не в Оттаве, не сиделось-то чего? Ах, мастер своего дела…. То, что ты делаешь, наши и без тебя…., ну, может и не, так как у вас в Париже, но не хуже. Если б ту черту, да к черту отменить, я бы негра и догнал, и перегнал. В общем, это все придумал Черчилль, в восемнадцатом году. Не в Париже? А где же? В Труа-Ривер? Так ты и деревенщина, вдобавок ко всем своим достоинствам? Я вот в Ленкорани родился, нас весь бывший СССР знает, так что, провинциал, не шуми, спать мешаешь. И откуда ты такой взялся на мою голову? Ни совести, ни чувства юмора. Все, баиньки. Вот ведь поганец, изгадил все приятные ощущения от дороги. Это я люблю, (нет, не в смысле пошуметь, хотя и это тоже, но баб — особенно), дорогу люблю. Она дает ощущение того, что ты все еще жив, и не все еще закончилось, не все сгнило, что еще не Апокалипсис. Это ни с чем не сравнимое чувство, особенно, если смотреть на горизонт. Ощущение бесконечности. Я бы, наверное, всю жизнь так проездил бы. Если смотреть на линии электропередач, да телеграфные столбы, то они напоминают (мне напоминают) ребра жизни, объеденные временем. Когда я был ребенком, Время так и представлялось мне, в виде бесформенной массы, по консистенции напоминающей гоголь-моголь, сидящей у горизонта, там, где сходятся параллельные линии дорог, и пожирающей все, решительно все, попадающее ему в пасть: столбы, машины, людей, поезда, самолеты, деревья. Просто с возрастом до меня дошло, что в детстве я был не так уж далек от истины. Это оказалось не так буквально, как представлялось мне в более нежном возрасте. Кто его знает, ведь взросление это не только, и не столько прощание с иллюзиями, а скорее, умение посмотреть на вещи под другим углом. Или из другой клетки. И вообще, мне порой нравиться обходиться со встреченными мною углами не совсем почтительно. Прям как в том самом детстве. А насчет клетки…. Тоже относительно. Можно быть рабом, совершенно этого не осознавая, равно как и можно заболеть сифилисом, его латентной формой, и осознать это только тогда, когда провалится нос и небо, а слизистые оболочки расползутся в зловонную липкую массу, которая испачкает ваш выходной костюм. Правда, тогда будет несколько поздно. Непреложный факт — все живое воняет, не только умирая. Вонь иногда (гораздо чаще, чем хотелось бы), является свидетельством жизни, а точнее, ее неразлучным спутником. Мы пахнем — значит, мы существуем. Не отворачивайся же, читатель, и не надо подозрительно принюхиваться к окружающим. Ты тоже не пахнешь фиалками. (Как, однако, скачут мысли). Короче, перефразируем Хемингуэя: «Учуяв вонь, не спрашивай, кто перднул. Это был ты». И почему во мне столько злобы и склонности ко всему гадкому и грязному? Наверное, потому, что я еще не умер. Ничто так не наводит меня на декадентские рассуждения, как вид из окна. Причем, совершенно не имеет значения, из окна автомобиля, или из окна собственной кухни. Наверное, первым философом был наш пещерный пращур, который посмотрел на небо, задрав голову вверх, или посмотрел вниз, забравшись на какие-нибудь скалы. Скорее всего, его съели соплеменники. В назидание. Нечего, мол, на небо пялиться, когда все мамонта загоняют. Ишь, поганец. Повадился кверху пузом лежать. Ни толку, ни мясу. Одни дети внебрачные (контрацептивов не было, о Бенеттоне слыхом не слыхивали, жили бедно, без свету, без телевизеру, без 106 FM, без лекций Айгюн Кязимовой), да народу смущение. Если все в небо глядеть станут, да думать начнут, кто ж тогда на нас, на вождей с шаманами работать станет? Нам ведь без мяса да шкур зимой, совсем никуда. И никто не поверил его истошным воплям об общем благе, прогрессе, да торжестве демократии (вон, мол, соседнее племя само огонь добывает, да чегой-то там из меди мастерит). Забили. Во веки веков. А ведь интересно получается. Свобода — прекрасная штука, если есть у тебя, но она имеет обыкновение приводить обывателя в бешенство, особенно, если ею обладает сосед. Как красивая шлюха, которую очень хочется, но этому мешает тот, кто ею обладает в данный момент. И ведь не просто обладает, падла, а бережет да стережет. И авто у него, и манто у нее. Глаз не спускает. И ведь самый прикол-то в том и состоит, что быть абсолютно свободным попросту НЕЛЬЗЯ. (Обладай ты той бабой в манто, или нет). Хотя бы потому, что ты смертен. Хотя бы потому, что за попытку экстремально проявить ее, ее же можно лишиться. А если нельзя полностью, то чего, ее, лапушку, частями-то? Нет, ну до чего же поганая мысль. Правильно, правильно, Бог дает, а дьявол подсовывает. Он заслуженный работник театра человеческой драмы и комедии, он любит грим и умело им пользуется, порой выдавая за свободу, нечто, совсем ею не являющееся. (Как нельзя более уместно, в свете моих дурацких рассуждений о свободе, мы подъехали к границе с Грузией. КПП. Короче, самое, что ни на есть воплощение стремления к ней самой. Ну, в самом деле, что это за свобода без столбов с колючей проволокой?). Пересекли. Вот и Грузия. Здрасте, здрасте. Хоть и норовите вы на нашем горбу в нефтяной рай попасть, но все равно, здравствуйте. Господи, а пейзаж-то! Нет, зазря наши попо…, э-э-э, оппозиционеры (да ладно, с кем не бывает, оговорился. Уж больно созвучно, уж сильно похоже, да и рифмуется неплохо. Надо попытаться продать сию идею какому-нибудь обласканному властью поэту, или, в крайняк, «Парням из Баку». Власти приятно, ему (им) хорошо, да и я заодно порадуюсь полученной сумме в столь очаровательном окружении), жалуются на бедствующую экономику. Соседи-то, как при Советской власти живут. И на нее, покойницу, все свои проблемы валит. Да на происки враждебно настроенных государств (до боли знакомые мотивы). А глаз не радуется практически ничему. Даже баб симпатичных мало. И бензозаправки как при Брежневе. А носатые-то! Да, такой нос на семерых рос, а одной достался. Нет, это, конечно, на тяжелое наследие русской оккупации свалить несколько проблематично, но попытаться можно. Даже шанс есть. Сыграть на этом грамотно, глядишь, и в НАТО возьмут, и кредитов на развитие подкинут. (Сама процедура кредитования весьма забавна, заслуживает отдельной поэмы, и чем то напоминает бесплодную женщину. Вагон удовольствия, хорошее настроение, отсутствие психоза на почве воздержания, профилактическая забота о собственной предстательной железе, масса умных пособий с картинками, и «пшик» в итоге). А интересно, обрезание сойдет за дополнительное преимущество в аналогичной ситуации? Вот, мол, смотрите, что с нами сделали геополитические интересы, попытки восстановления былого влияния на территории бывшего СССР, и прочие имперские амбиции нашего агрессивного северного соседа. Короче, они меня пытали, а я им так ничего и не сказал. Примите, а? Не то и этого не останется. Возьмите в рай атлантический. Нет, не выйдет. Они в НАТО, хоть и военные, да не настолько прапорщики. Нет, не любят нашего брата (в смысле, тюрка-мусульманина), ох и не любят. То в Совет Европы со скрипом пускают, то трехзначные поправки принимают, и никак потом отменять не хотят, то кредиты не дают, то братьям-туркам какое-то дело пришить норовят. Ни стыда, ни совести. Уж мы ли не стараемся? Уж мы ли не тренируемся? Уж мы ли не подлизываемся? Контрактную площадь? Пожал-ста. Принять все рекомендации МВФ, да с голоду не подохнуть? За-ради Бога. Закон об уголовной ответственности за гомосексуализм отменить? С удовольствием. Хотите, оптом крещение примем, или еще чего-нибудь такого же? Даром не надо? Нет, мы тоже даром креститься не собираемся. Так что, нынче у нас консорциумы, монетаризм, (международное слово, бить будут.), пида….. простите, гомосексуализм, а 907, почему-то, как равнялось 907, так и до сих пор, ей, сволочи, равняется. И висит ей факт эдаким арифметическим нонсенсом. (Хотя, в сравнении с Туркменией, по поводу которой впору 1814-ю поправку принимать, нам в бюджет США по самые уши залезть полагается, и в Совете Европы самое место, и не как-нибудь сбоку, а в самом президиуме. И кроме того, фамилия у их президента неприличная, какая-то фалличная, (Фаллосоподобная? Фаллосообразная? В общем, ничего хорошего) донельзя безобразная, и повадки соответствующие.). А тебе чего, отрыжка капитала? Ишь, неугомонный. Я, кстати, сравнительно недавно о вони думал, так что, ты очень даже кстати. Ладно, не дуйся, мы народ гостеприимный, незлобивый, и очень добрый внутри. У нас с Канадой договор о ненападении. Слышь сюда, анекдот расскажу. В ознаменование разрядки и разоружения. ОСВ-2, короче. Так вот, встретились два еврея…. Чего? Как у меня язык поворачивается рассказывать такие анекдоты? Какие такие? А где ты здесь расизм пополам с антисемитизмом увидел? Так, так, так, а ты по происхождению кто? Француз из Квебека, говоришь…. Тогда слушай другую версию: «Встретились два француза из Квебека….». А это чего такое, по-твоему? Антиквебекизм? Или французофобия? А за что тебя любить? Ты же вроде бы, не баба? И слава Богу. Был бы ты Ба-альшой уродиной. С заглавной буквы. И тебя не то, что замуж, за задницу никто не взял бы. Так что, принимая во внимание признание армянского геноцида, о любви ва-а-ще не может быть и речи. Какой геноцид? Липовый. Каких армян? Таких, знаешь, тоже с носами. Нет, то грузины. У тебя по географии в школе, какая отметка была? А французы твои и приняли. Ты чего, газет не читаешь? Понятно, только биржевые сводки да спортивную страничку? «Плейбой», «Хастлер»? Ну, разумеется, конечно, недостойное чтиво, курил, но не затягивался. А карту мира хоть раз видел? Нет, за дурака не принимаю, хотя, если это будет способствовать взаимопониманию между народами…. Ладно, ладно, пожалуешься. Не сомневаюсь. Сомневаюсь в другом. Во-первых, возымеет ли это хоть какое-то действие, а во вторых, станешь ли ты от этого лучше географию знать.

Эти десять дней пролетели в мелких и непрекращающихся стычках с Полем, в бесконечных переговорах с грузинскими партнерами, в поглощении наперченных грузинских блюд, после которых надо вызвать пожарную команду, или впору покупать акции «Кока-Колы», чтоб не разориться на приобретении вышеупомянутого напитка мелкооптовыми партиями, не совсем невинном флирте с грузинскими красавицами (зря я так о носах), и прочих приятных, и не особенно, аспектах работы переводчика. Я возвращался домой, и вновь глядел на горизонт, только дорога на этот раз лежала в обратную сторону. Мною вновь овладели пессимистические настроения, и все мне представлялось тяжелым и сумрачным, как и ноябрьское небо, таким же липким, как и грязь, фонтанировавшая из-под колес автомобилей, таким же бессмысленным и безрезультатным, как и очередной раунд переговоров, таким же мимолетным и недолговечным, как и капли дождя, что, падая в лужи, оставляют недолговечные круги на серо-натянутой поверхности воды. По приезде в Баку, первое, что сделал Поль, так это накатал на меня телегу, на что мне, собственно говоря, было наплевать. Мне с ним не детей крестить, а в компании меня ценят (пока, во всяком случае), за мобильность и способность поехать на перевод даже в горы Таджикистана, за умение с заинтересованной физиономией выслушивать то, от чего болит живот даже у докладчика (до чего ж лицемерное создание!), и перевести речь Черномырдина с сохранением всех стилистических особенностей, спать в ужасных гостиницах, не ныть, что вода мокрая, ветер дует, а бабы дорогие, и, ссылаясь на особенности менталитета, отказывают в любви по тому самому способу, что приписывается стране, недавно признавшей геноцид армянского народа. Беспокойный специалист по всему тому, что у нас и без него умеют, жалобным голосом твердил о том, что я чуть было не сорвал ему всю поездку, курил в машине, и клеился к девушкам, работавшим в отеле. (Святая правда!). Я ожидал разноса, которого, к моему удивлению не последовало. Скорее всего, Поль успел достать даже свое начальство, сплошь состоящее из невозмутимых, флегматичных норвежцев. В принципе, мне уже было плевать, деньги за поездку я получил, и, рассмеявшись в лицо Полю, покинул гостеприимные своды здания, которое когда-то носило имя непримиримого борца с мировой контрреволюцией, а теперь, по сути, являлось основным гнездом вышеупомянутой сволочи в нашем городе, когда-то славном своими революционными традициями. Я ехал домой, и вдруг увидел ЕЕ. ОНА, я пишу это заглавными буквами, по сути, была моей единственной любовью. Настоящей и осознанной. Той, самой, которая так много для меня значила. Той, что бывает только раз. Когда ты готов принести ЕЙ в жертву все то, что до встречи с НЕЮ представляло собой твое Я. Я, и мое Я сходили с ума по ее прическе, ногам, запаху волос и вкусу губ, в ней мне нравилось решительно все, и даже больше. Даже ее недостатки, которые я на дух не переносил в других женщинах, придавали ей какое-то, присущее ей, и одной только ей очарование. Мы познакомились на дне рождения одной нашей общей знакомой. Тогда на ней была короткая юбка, открывавшая безупречно стройные ноги, стильный пиджак, копна каштановых, с легким, почти незаметным рыжеватым отливом волос, из которых торчал милый носик. Она носила очки. Это осталось со мною навсегда. Всех тех баб, которые были у меня после, я просил одевать точно такие же. И это у меня до сих пор. Женщины в очках — до сих пор моя слабость. Первое, что она сделала, когда нас представили друг другу, это прикололась над узлом моего галстука. Не скажу, что она очаровала меня именно этим, но того, что я испытывал к ней, я больше не испытывал ни к кому. И вряд ли когда-нибудь испытаю. С тех пор, я никогда не завязываю галстук так, как он был завязан в тот вечер, и не люблю ходить на дни рождения. И ловлю себя на мысли, что все мои прыжки, ужимки, весь кобеляж, представлял собой (и до сих пор представляет), безуспешную попытку вытравить ее из памяти. Забыть. Забавно, мы общались-то всего пару месяцев, но этого было достаточно. Когда мы расстались, для меня это не стало концом света, я просто остро прочувствовал ту тоску и пустоту, которая приходит внезапно, и заполняет всю твою жизнь, всю, без остатка, ту тоску, которая бросает нас, мужиков, в объятья первой попавшейся дырки. Смотри, мол, и без тебя все прекрасно. Нет, не все. И совсем не прекрасно. Потому, что без тебя. «Заполнен пустотой» — в этом выражении есть что-то сатанински абсурдно правильное. Что-то, что чревато бессмысленными поступками, потоком беспричинной злобы, которая сменяется безразличием ко всему, и всем тем, что в Библии называется «мерзостью запустения». Что-то сродни глазницам черепа, или окнам дома, в котором давным-давно никто не живет. ЕЕ мне уже никто и никогда не заменит, и никто и никогда не вернет. Не исключено, что я искал ее всю свою жизнь, и никогда не переставал ее любить, и люблю ее и сейчас. До сих пор. Бывает, бывает. Я медленно съезжал. Это походило на помешательство. Вечера без звонящего телефона потеряли всякий смысл. И мысль о том, что не стоит искать в женщинах индивидуальность, при всей ее глубине и огорчающей правильности, совершенно не успокаивала, и не грела мне душу. В каждой женщине ли, девушке, которая была у меня после нее, я искал знакомые черты, черты той, которая так проехалась по моей жизни. С тех самых пор катаюсь я. Не найдя их, я уходил. Или уходили от меня, что было мне абсолютно до лампочки. Все те девушки, которые были после нее, все мои взаимоотношения с ними, все это было не более чем, игрой. Игрой, достаточно скверной. Эдаким балаганом, дешевым театром, на представлениях которого, зрители заранее знают, чем все это закончится, а актеры откровенно зевают, и порой уходят со сцены, не доиграв все это дерьмо до конца, а посередине представления, на сцене появляется пьяный пожарник, просящий зрителей не курить, что оживляет весь этот глупейший фарс. Время раскололось для меня в тот самый момент, когда я ее потерял, и это стало своего рода точкой отсчета. Новым летоисчислением. Моей персональной Хиджрой. Рождеством Христовым. Ничего подобного я больше не испытывал, а если и было что-то, отдаленно напоминающее, так то было даже не бледным подобием, а дешевой подделкой. И какие бы девчонки меня не ласкали, целовали, и т. д., я всегда, будучи с ними, закрывал глаза. Нет, не потому, что мне было хорошо, и не потому, что так принято. Я лишь представлял себе ЕЕ на их месте. ЕЕ глаза, ЕЕ губы, ЕЕ тепло, ЕЕ руки, ЕЕ тело, ЕЕ глаза…. Тогда она жила на Монтина, и до сих пор, проезжая оттуда, я закрываю глаза, и все то, что с ней было связано, вновь проходит сквозь меня острой бритвой. А если по совести, так о ней мне напоминало решительно все, что было с ней связано так или иначе. Цифра 66, потому, что с нее начинался ЕЕ телефон, Девичья Башня, потому, что мы там целовались, белый цвет, потому, что ОНА любила белые розы, розы, потому, что я дарил их именно ЕЙ, все девушки мира, потому, что она тоже была девчонкой, весна, потому, что наша встреча, равно как и расставание, пришлось именно на весну, и кафе, в котором я так любил сидеть когда-то, а теперь стараюсь даже не проходить мимо него, потому, что был в нем с НЕЮ, и запах духов «Пикассо», потому, что это были ЕЕ любимые духи. Я понимаю, что все это сильно напоминает некий психоз, навязчивую идею, но это именно так. «Здравствуй» — сказал я. Она на ходу бросила мне «Привет», и прошла мимо, не остановившись, посмотрев сквозь меня, как смотрят на автобус не того маршрута, совершенно в данный момент не нужного, и едущего не в ту сторону, которая нужна тебе. И хоть солнце не зашло на востоке, не раздался трубный глас архангела, возвещающего о начале Судного Дня, и мертвые продолжали лежать в своих могилах тихо-тихо, у меня вдруг возникло ощущение, что перед глазами у меня темный экран, а светлые блики на иссиня-черном фоне, напоминающие вспышки магния, синхронизируются со стуком ЕЕ каблуков. Я никогда не занимал в ее жизни того места, которое она занимала, занимает, и, наверное, будет занимать в моей. Она уходила, а я стоял, и продолжал глядеть ей вслед, хотя по всем законам жанра должен был или пасть к ЕЕ ногам, и говорить что люблю ее, люблю ЕЕ, люблю ЕЕ. ТЕБЯ, ТЕБЯ, ТЕБЯ, ТЕБЯ…. ЛЮБЛЮ, ЛЮБЛЮ, ЛЮБЛЮ, ЛЮБЛЮ…… или же рассмеяться над всем этим скрежещущим смехом, скорее напоминающим визг тормозов, когда невнимательный пешеход выныривает из-за угла прямо перед капотом автомобиля. Может поэтому я сейчас столь циничен. Может, я растратил все с НЕЙ, для НЕЕ, и при НЕЙ. И меня не осталось для других. А может, я был априорно таким, отвязно-циничным, и встреча с НЕЮ послужила лишь спусковым крючком. Но как бы то ни было, все мое биологическое существо, все то плохое, что во мне было, и все то хорошее, что осталось, протестовало против того, что мы расстались, и не совру, сказав, что протестует до сих пор, но, увы, ничего не в силах ему противопоставить. Ни тогда, ни сейчас. Книги расплавились на колокола, нервная дрожь заменила ритм, слово «вера» стала похожа на нож. И все это брехня, утешение онаниста, насчет того, что время лечит. Оно способно выполнить лишь анестезиологическую функцию, обезболивает на определенный срок, до тех пор, пока что-то вновь не заденет этот спусковой крючок, и боль вернется, боль обязательно вернется, и с каждым разом будет сильнее и сильнее, до тех пор, пока не завладеет всем целиком. Тебе будет казаться, что все прошло, но это до поры до времени. Точно так, как это было со мной. Казалось, что я забыл ее, что все прошло, но я просто ошибался. ОНА подстерегала меня везде: на работе, с друзьями, и т. д… Я видел ЕЕ во всех девушках, с которыми был и не был, в каждой, кого видел на улице, в рекламных роликах, на обложках журналов, и т. д., и т. п. Или все это является продолжением игры, подсознательной попыткой найти себе оправдание, эдакое упоение собственными страданиями, ментальная разновидность мазохизма, вот, мол, как вы, бабы, со мной, вот я вас щас за это…. Нет, хватит. Считай, что этого не было. Прошлого не существует. Утро бесследно исчезает к вечеру, который растворяется в ночи, поглощаемой следующим утром. Есть сегодня, и будет завтра (наверное). Послезавтра исчезнет и оно. К черту эти сопли да слюни, самому не противно? Одна тоска от всего этого. Это так не похоже на тебя, ироничного злюку, самолюбивого скота, более склонного к ехидным усмешкам над всем и вся (включая свою обожаемую персону), нежели к слезливым сентиментальным монологам. Не твоя она, и все. Нечего зубами скрипеть. Поищешь, и найдешь другую. Не найдешь — так останешься, значить, судьба такой. (Если бы это было так же легко сделать, как и сказать). Ну что, домой, или как? Домой, домой. Куп-куп, ням-ням, бай-бай. Завтра рано вставать. Но я жестоко ошибался насчет покоя, который был в праве ожидать от грядущего вечера. Вполне заслуженного отдыха перед телевизором не получилось. Отец в вежливой и ненавязчивой форме попросил (это слово в данном контексте звучит несколько странно) меня помочь ему что-то там по дому починить. Под вежливой и ненавязчивой формой я подразумеваю, что обошлось без тычков и напоминаний о том, что в моем возрасте, он, и т. д., и т. п. Мало того, что я чуть не свернул себе шею, когда полез в антресоль за инструментами, мало того, что мне в нос набилась пыль, мало того, что вот-вот должна была кончиться вода, и, по всей видимости, мне предстояло лечь спать не искупавшись, так я еще подвергся оскорблениям. Оказывается, у меня не руки, а грабли (Руки как руки, и совсем даже не похожи на сельхозинвентарь). За самую малость. Ну, с кем не бывает? Ну выронил я ящик с инструментами, ну поцарапал дверь, и что с того? Разве это повод для шума? С кем не бывает? Мне сегодня решительно не везло. Чашу моего терпения переполнил какой-то латиноамериканский сериал. Сплошь Хуаны, Кончиты, да прочие Херардо. Безобразие. Сплошное сквернословие. Ну, скверноимие. О сюжете умолчу, но кое-что настолько привлекло мое внимание (помимо симпатичных телок), что я безмолвствовал на протяжении минут эдак 15-и. Одна (!) из главных героинь, соглашается выйти замуж за одного из главных героев, но при условии, что между ними не будет того самого, ради чего обычно и женятся, и что составляет одну из немногих радостей брака. Вот те на! Чтоб вот это, да не жениться, это я, конечно, понимаю, и, в общем, поддерживаю, и даже «за», а вот чтоб наоборот…. Я погрузился в столь глубокие размышления на эту тему, что и не заметил, как уснул. Сон был столь же глубок, сколь и сумбурен. Сначала мне приснилось, что я был избран Верховным Судьей Канады, и приговорил Поля к изучению азербайджанского и русского языков, с последующей работой переводчиком-синхронистом на семинаре, организованном Всемирным Банком, и посвященном развитию сельского хозяйства в странах СНГ (причем внезапно в кабинку синхрониста падает ящик с инструментами, и больно ударяет Поля по ноге), потом я стал председателем парламента Буркина-Фасо, и вынес на повестку дня вопрос о признании каннибализма французов в отношении лягушек, а затем я и сам очутился на скамье подсудимых, и героиня телесериала приговорила меня к женитьбе на Валерии Новодворской, с обязательным ежедневным исполнением супружеских обязанностей, отчего меня прошиб холодный пот, и я не мог заснуть до самого утра. Где-то в половине десятого, мне позвонили, и пригласили поработать на презентации какого-то то ли проекта, то ли еще чего-то с умным названием, но как всегда, с бессмысленным содержанием. Я быстренько оделся, времени на бритье не оставалось, (ничего, не на подиум иду. Тем более, что туда меня и не возьмут, не зовут, не хотят, не любят, не скучают, и платить не собираются. Красавицам, что по подиуму дефилируют, я даром не нужен, ну, нету у меня «джипа», нету. Усатые дяди, посещающие подобные вечеринки на предмет «кого пощупать», по причине моей единственно ПРАВИЛЬНОЙ ориентации, меня не интересуют, будь у них хоть персональные дельтапланы и право неограниченного вывоза стратегического сырья с территории Азербайджана, а не то, что отсутствующий у меня «джип». И, вообще, я ужасно гордый.), и хорошо поставленным, проникновенным, и внушающим доверие голосом, попросил отца меня подвезти. Презентация, вопреки моим ожиданиям затянулось примерно до четырех часов, (аккурат посередине презентации у меня зазвонил телефон, прозвучали торжественные звуки «Интернационала», что внесло некоторое разнообразие в скучное мероприятие, дремавшие граждане проснулись, проклятые буржуины оживились, а я им не сказал, отчего в разных странах, да в разных руках, но одни и те же знамена несут, и на разных языках, но одни и те же песни поют), после чего я решил пройтись по Торговой. Странная улица. Какая-то аномальная зона. Любая девушка, даже та, «которую никто нигде не ждет», ступив ножкой (идеально ли стройной, или, наоборот, весьма и весьма далекой от совершенства, весь парадокс заключается именно в этом) на плитки этой улицы, почему-то напускает на себя гордо-неприступный вид, даже если к ней никто приступать и не собирался. Сплошь и рядом, одни специалисты по живописи, я имею в виду, по рисованию. Однако, некоторые очень даже ничего. Почему-то на ум пришли несколько неуместные соображения насчет «Памятника освобожденной женщине», что возле метро «Низами». Леди в национальной одежде гордым движением сбрасывает с себя чадру, и это было только начало. Потом пришла очередь, скажем, менее верхней одежды. Короче, долой все, вплоть до исподнего (а мне нравится). Нет, я, конечно, не возражаю, а совсем даже наоборот. Ага, а мы посмотрим. Смотря, кто освобождается, ну, в смысле, раздевается. Как трогательно (кобелительно, хватательно, ласкательно, скакательно, пленительно)! Молодой человек, безуспешно пытается познакомиться с девушкой, а она его безжалостно отшивает. Да, и с каким выражением лица! Я то по наивности полагал, что право на такую надменность имеют девушки с не меньше, чем 3-им размером бюстгальтера, а вот оно, оказывается, как получается. Печально, печально. «А» любит «Б», «Б» любит «С», что делать «А»? Найти себе другую «Б». Видите, как просто? Как и все гениталь…., простите, гениальное. Нет, я положительно не перевариваю эту улицу. То ли здесь чего-то слишком много, то ли наоборот, чего-то не хватает. У кого-то. А здесь действительно всего очень много. Причем всего того, без чего можно прекрасно обойтись. (Нет, ну откуда у меня столько желчи и язвительности?! Я же, в сущности неплохой….ну, не настолько плохой. Или плохой, но не такой плохой. Бывают и хуже. Например, Пиночет, Дювалье, Пол Пот, Сомоса). Нет, это меня положительно забавляет. (В смысле, клал я на это, но все же, интересно). Сердце города, где карнавал не прекращается ни на минуту. Сплошные маски. Арлекины да Пульчинеллы. Дель-арте по жизни, 24 часа в сутки. Одни понты. Титаническая попытка выглядеть в глазах окружающих не таким, каким являешься на самом деле. Лучше, порядочнее (особенно), состоятельнее (определенная часть населения), и т. д. Лицемерные взгляды, лицемерные улыбки, лживые чувства, два мобильных телефона, брехливое отношение, лживые глаза, движения, намерения. Зазеркалье. Обиралье, Кидалье, Обманулье. Моральная гименопластика. Тщетная попытка скрыть язвы проказы косметикой от «Мери Кей». Или «Орифлейм». Да хоть «Елена Рубинштейн». Несущественно. У каждой собаки свои блохи. В России слишком много дураков, у нас слишком много лицемеров. Что может быть приятнее, чем обобрать своего ближнего, а затем прочитать ему Нагорную проповедь? Правда, есть в природе понятие баланса, и вообще, каждой гонорее свой канамицин. Существует вероятность нарваться на другого ближнего, который, в свою очередь зачитает тебе Уголовный Кодекс, Соглашение о Разделе Продукции, выдержки из Трудового Законодательства, предварительно тебя употребив. В пищу, или еще куда похуже.