Предлагаем вниманию читателя сборник сказок русского довоенного писателя Александра Валентиновича Амфитеатрова (1862–1938). Он начал печататься с 1882◦г. в юмористических журналах «Будильник» и «Осколки», где познакомился с А.Чеховым. В 1891–1899 был сотрудником газеты А.С.Суворина «Новое время», вышел из редакции. До революции Амфитеатров не раз подвергался преследованиям за свое критическое отношение к самодержавию. С 1904 по 1916 Амфитеатров, исключая его поездку на театр русско-японской войны, жил в эмиграции, так как в России ему была запрещена литературная деятельность. Издавал в Париже журнал «Красное знамя» (1906–1907), в Италии близко сошелся с М.Горьким, который впоследствии стал одной из основных мишеней его обличительной публицистики в связи с позицией, занятой «буревестником революции» после октябрьской революции. По возвращении в Петроград вновь преследовался за цикл Этюды, содержавший нападки на министра внутренних дел последнего царского правительства, был сослан в Иркутск и вернулся в столицу после февральских событий 1917. К тому времени многочисленные романы, пьесы, очерки, памфлеты принесли Амфитеатрову широкую известность, его называли «русским Золя». Четыре послеоктябрьских года Амфитеатров прожил в Петрограде, откуда 23 августа 1921 бежал с семьей в Финляндию. Отвергая иллюзии тех, кто сулил большевикам скорое падение, Амфитеатров доказывал, что этот режим, означающий «позорное мелочное рабство закабаленных масс», воцарился надолго и что, помимо многого другого, он сулит перспективу дегенерации русской культуры. Его немногочисленные сказки рисуют перед нами верования Европы и Кавказа, раскрывают мистические и реалистические черты в жизни различных народов.
От автора
Я не был бы «восьмидесятником», если бы не посвятил нескольких лет своей молодости изучению фольклора и сравнительной мифологии, если бы не дилетантствовал в свое время по части сравнительного языковедения, если бы не стремился написать диссертацию о «Русалиях» и т. д. Кто знаком с моей книжкой «Старое в новом» (СПБ. «Общественная Польза», 3-е издание, 1907 г.) тот видел там некоторые результаты и осколки этого, довольно продолжительного, моего увлечения. Оно держалось тем прочнее, что много было житейского материала к нему. Моя беспокойная, пестрая жизнь проходила международно, бросая меня из страны в страну, от племени к племени; я годами жил в нижних наддонных слоях цивилизации, где еще не замерли отголоски средневековых колоколов и не вовсе расточились черные демонические тени. Основы легенд, включенных в этот сборник, слышаны и записаны мною в разных моих скитаниях по белому свету; лишь немногое обработано по книжному материалу. Интересовали меня, преимущественно, те народные верования и предания, в которых звучат пантеистические и гуманистические ноты. Многое в материале этом казалось мне красивым, иногда и глубоким; когда я печатал некоторые легенды, публика и критика принимали их с любопытством и сочувствием. Так, например, много читались «Мертвые боги», «Черный всадник» легенды горной Грузии, «Царевна Аделюц» и др. Думаю, что поэтому не будет лишним собрать во едино эти наброски, раскиданные по журналам, из которых многие давно уже смертью умерли, и по отдельным изданиям, давно исчезнувшим из продажи.
Александр Амфитеатров
Саѵi di Lavagna. 1907. XI. 12.
Предисловие
Мне попался у букиниста сборник фламандских легенд (Henri Berthoud), давно уже ставший библиографическою редкостью. Средневековая Фландрия – страна чудес по преимуществу, чудес мрачных и жестоких. На её сказаниях отразились её туманная атмосфера, её холодный и суровый пейзаж. В пламенном климате Андалузии, среди виноградников, не требуя обильного питания и довольствуясь тем природным плодородием, что дает сама земля, крестьянин создал веселые, сладострастные сегедильи
[1]
. Лазурное небо и нежное море Италии отразились, как в зеркале, в любовных канцонеттах
[2]
крестьян Тосканы и Сицилии, в баркаролах
[3]
венецианских гондольеров, в живых речитативах и нежных серенадах Неаполя. Но во Фландрии искони все угрюмо, однообразно, просто и скудно. Куда глаз хватит, стелются болота, долины, да поля богатой культуры, но совсем не живописные. Человек здесь закостенел в бою с природою, которая вознаграждает его труд только после упорной борьбы. Суеверный, но крепкий нервами, фламандский крестьянин нуждается в фантастических представлениях совсем иного сорта, чем дети светлого Юга. Как все северные католики, он любит сказки с ужасами и населил ими все урочища своей страны. Быть может, не было в средние века края в Европе, более населенного всякою чертовщиною, чем Фландрия. Даже её современное фабричное население далеко не так плотно и густо, как, во время оно, кишели её деревни «воздушным народцем», вылетавшим из бесчисленных легенд, поверий и преданий.
Многие из последних показались мне интересными и новыми, т. е. я не встречал их на русском языке. Сперва я хотел просто перевести доставленную мне книгу, но, приступив к работе, увидал, что игра не стоит свеч. Огромное большинство легенд в ней немилосердно – как говорится – размазано и передано с несносною слащавостью, с претензиями «облитературить» грубый, первобытный памятник. Это – недостаток, вообще, свойственный французам в их отношениях к старине: им все как будто хочется высечь из друидического камня игривую статуэтку на письменный стол. Поэтому, бросив мысль о переводе, я решил, освободив наиболее интересные легенды от искусственного пафоса, рассказать их русскому читателю от себя. Разумеется, я пользовался при этом каждою блесткою первобытного золота, какую мог заметить под скучным риторическим наносом бездарного сборника. Блесток этих было, впрочем, очень мало. Достаточно сказать, что основного, действительно народного материала из легенды, размазанной в сборнике Berthoud на 60 страниц, мне едва хватало на 100–200 строк.
Главный герой фламандской легенды – чёрт, угрюмый католический чёрт, который доставил столько хлопот инквизиторам Спренглеру и Бодэну. Им полны фламандские туманы… Они – как будто его дыхание. Он стережет фламандца повсюду, во всякий час, следит за ним, невидимый, но зоркий, и когда пробьет «злой час» – он уже тут как тут, со своими ужасными вилами.
