— Нельзя тебе улетать сейчас, — сказал сыну Дэниел Холм. — Война может начаться со дня на день. Возможно, она уже началась.

— Именно поэтому мне и надо лететь, — ответил молодой человек. — Из-за войны созываются круаты по всей планете. Где же мне быть в это время, как не в своем чоте?

В его речи не только проскальзывали птичьи слова — у него даже произношение изменилось. Англик, язык Авалона, складывавшийся под влиянием планха — чистые гласные, переливчатое «р», приглушенные «м» и «н», глубокий, медленный и распевный, — звучал в его устах так, будто он пытался довести до человеческого понимания ифрийские мысли.

Человек на экране воздержался от ответа, который непременно высказал бы в прежние годы: «Ты мог бы побыть и со своей семьей», — и вместо этого спокойно ответил:

— Понятно. Ты сейчас не Крис, ты Аринниан. — Отец выглядел очень старым, когда говорил это, и взволнованный сын потянулся к нему, но наткнулся на экран.

Авалон совершает оборот за И часов 22 минуты и 12 секунд, а ось его наклонена к плоскости орбиты на 21 градус по сравнению с нормой. Поэтому в Грее, который стоит примерно на 43-м градусе северной широты, ночи всегда коротки, а летом и вовсе длятся какой-то миг. Дэниел Холм спрашивал себя, не оттого ли он так устает.

Вряд ли. Ведь он здесь родился. И его предки, прибывшие вместе с Фолкейном, жили здесь на протяжении нескольких веков. И если отдельные люди способны менять свой суточный ритм — он сам не раз проделывал это в космосе, — то и вся раса, безусловно, способна. Медики говорят, что куда опаснее жить при силе тяжести, составляющей всего восемьдесят процентов от земной: это требует перестройки всего жидкостного баланса и кинестезии. Впрочем, испытания людей несравнимы с теми, которым подверглись колонисты другого вида. Ифрианам пришлось заново приспосабливать свой цикл воспроизводства к иному дню, году, весу, климату, режиму питания — к иному миру. Неудивительно, что в первые несколько поколений их прирост был невелик. Однако они выжили — и теперь процветают.

Поэтому нелепо полагать, что человек может устать от чего-нибудь, кроме избытка работы — ну и возраст сказывается, несмотря на антисенильные препараты. Впрочем, так ли уж нелепо? Может быть, когда ты стареешь, приближаясь к своим усопшим и ко всем, что ушли раньше их, — ты приближаешься к своему началу, к родине человека, которую ты никогда не видел, но все же помнишь?

«Хватит, перестань! Кто сказал, что восемьдесят четыре — это старость?»

Холм достал из кармана сигару и обрезал кончик, а потом сделал излишне сильную затяжку, раскуривая ее.

Он был невысокого роста и крепкого сложения, носил оливковый мундир и мешковатые брюки — форма людей, служащих в ифрийских вооруженных силах. На примесь монголоидной расы в его крови указывали круглая голова, широкое лицо, высокие скулы, полные губы и короткий нос; кавказской расе он был обязан серыми глазами, кожей, которая была бы светлой, если бы он не отдавал все свободное время охоте и садоводству, а также волосами, которые, хоть и седели на голове, на груди оставались густыми и черными. Бороду он сводил, как большинство мужчин на планете.

Машина вычислила место своего назначения и снизилась. С высоты ее полета пассажир мог наблюдать дюжину островков, рассеянных в сверкающем море. При снижении они все ушли за горизонт, и в пределах видимости остался только зубчатый конус Сент-Ли.

Экваториальный диаметр Авалона всего 11 308 километров, и его жидкое ядро меньше терранского — масса, равная 0,635 терранской, не может содержать в себе столько же тепла. Поэтому горообразующие силы планеты невелики. Эрозия же происходит быстро. Атмосферное давление планеты на уровне моря равно терранскому и с высотой понижается медленнее из-за иного градиента тяжести; а быстрое вращение Авалона вызывает частые бури. Вследствие всего этого на планете преобладает низкий рельеф, и самая высокая гора в Андромедах насчитывает всего 4500 метров. Нет на Авалоне и больших массивов суши. Площадь Короны, которая тянется от Северного полюса до тропика Мечей, — всего восемь миллионов квадратных километров, примерно как у Австралии. Экваторию, Новую Африку и Новую Гайилу, расположенные в другом полушарии, следует скорее считать крупными островами, чем мелкими континентами. Вся остальная суша Авалона состоит из островов гораздо меньше этих.

Но существует одно явление гигантского масштаба. В двух тысячах километрах к западу от Грея начинается затонувший горный хребет, вершины которого, выступающие над водой, известны как Оронезия. Хребет тянется на юг, пересекает тропик Копий и доходит до самого Антарктического круга. Таким образом он служит естественным гидрологическим барьером: его западная сторона является границей Среднего океана, восточная — границей Гесперийского моря в Северном полушарии и Южного океана за экватором. Экология этого архипелага невероятно богата — и это сделало его после колонизации социологическим феноменом. Любые эксцентричные индивидуумы, будь то люди или ифриане, могли без помех заселить один или несколько островов и жить так, как им хочется.

Материковые чоты неодинаковы по размеру, организованы по-разному, и у всех разные традиции. Но что бы ни напоминали они собой: кланы, племена, баронства, религиозные общины или республики — в них состоит по многу тысяч членов, В Оронезии чотами порой назывались отдельные семьи; а дети, вырастая и обзаводясь своими семьями, создавали свои, независимые общины.

Для кампании против Ифри требовался огромнейший флот, который следовало собрать со всей Империи. Эта операция не бросалась в глаза, и о ней не объявляли официально, хотя слухи ходили. Однако эскадры, охранявшие пограничные системы, ввиду обострения кризиса открыто укреплялись, и там постоянно шли учения.

На орбите в десяти астрономических единицах от Пакса крейсеры планетного класса «Тор» и «Анса» пускали друг другу холостые снаряды в силовые экраны и направляли на них лазерные лучи, держа луч на месте прицела столько времени, сколько нужно, чтобы расплавить броню; сверкали магниевые вспышки, обозначающие смертельную дозу радиации; корабли то и дело включали гравитягу, входили в гиперрежим и выходили из него; пробовались все трюки, какие только были в книгах, и даже те, которые, как надеялось командование, в ифрийские книги еще не вошли. Не менее активно действовали катера класса «комета» и «метеор», носителями которых были крейсеры.

Для стимулирования учений была обещана награда. Тот корабль, который компьютеры объявят победителем, пойдет вместе со всеми катерами на Эсперансу, где весь экипаж отпустят на неделю в увольнение.

Победила «Анса». По всему сектору понеслись извещающие об этом сигналы, и в полумиллионе километров включался двигатель «метеора», который его капитан назвал «Звездный Филин».

— Наконец-то воскресли! — возликовал лейтенант Филипп Рошфор. — Да еще со славой.

Выдержка из «Руководства для пилотов с астрономическими таблицами»: Бетельгейзианский сектор Ориона, 53-е изд., кассета III, кадр 28:

Вечер на Терре.

Его Императорское Величество Георгиос Мануэль Кришна Мурасаки, четвертый в династии Ванг, Великий Хранитель Мира, председатель Звездного Совета, главнокомандующий, верховный арбитр, признанный властителем в большинстве миров, и почетный глава несметного количества организаций, праздновал свой день рождения. На планетах столь далеких, что простой глаз не способен различить их солнца среди Множества звезд, мерцающих над Океанией, люди, высохшие дочерна или отекшие от жизни в чуждой среде, поднимали бокалы за его здоровье. Световые волны, несущие их заздравные слова, достигнут разве что гробницы императора.

Сама Терра не слишком стесняла себя церемониями. Для всех, кроме придворных, которые все еще по обычаю, следуя за солнцем, облетали планету ради участия в ряде утомительных торжеств, тезоименитство стало всего лишь поводом для карнавала. Летя в своем аэрокаре над темнеющими водами океана, лорд Маркус Хауксберг видел зарево, стоявшее на востоке, — разноцветные световые занавеси дрожали там, где взрывались фейерверки. Сегодня темная сторона планеты сияет так, что с Луны нельзя различить даже огни величайших городов. На какую станцию ни настроишь видео — повсюду толпы народу заполняют увеселительные заведения и бурно ликуют среди празднично украшенных башен.

Супруга лорда нарушила молчание, и он вздрогнул.

— Хотела бы я сейчас оказаться за сотню лет в прошлом.

Ночь на Старкаде.

Нарпа — самая высокая гора центрального хребта на острове Курсовики. Ее высота почти двенадцать километров. На таком расстоянии над уровнем моря атмосферное давление приближается к стандарту Терры — человек может дышать без помех, и люди построили здесь свой Хайпорт. Пока что все поселение состояло из космодрома и нескольких десятков сборных бараков, вмещавших не более пяти тысяч человек, но оно постоянно росло. Сквозь стены кабинета командора Макса Абрамса, офицера разведкорпуса Имперского Флота, слышался лязг металла и рокот строительных машин.

Его сигара опять погасла. Жуя окурок, Абрамс дочитал рапорт, которым был занят, потом откинулся назад и щелкнул зажигалкой. Дым поплыл вверх, к голубой завесе, которая уже образовалась под потолком неуютной клетушки Абрамса. В комнате стало нечем дышать. Командор не замечал этого.

— Черт! — произнес он. И добавил, будучи верующим на свой лад: — Господи помилуй!

Стараясь успокоиться, он взглянул на карточку жены и детей. Да что там — они ведь дома, на Дейане, в регионе Веги, за столько парсеков от него, что и думать не хочется. И время тоже отделяет их от него. Он не видел их больше года. Марта пишет, что маленькая Мириам меняется так, что он ее не узнает, Давид вымахал длинный-предлинный, а Иаэль уж очень часто встречается с Аббой Перльмуттер, хотя вообще-то хороший мальчик… Они — только фигуры на снимке, отгороженные от него кипой бумаг и баррикадой канцелярских машин. Абрамс не решился оживить карточку.

Утро на Мерсейе.

Брехдан Железный Рок, Рука ваха Инвори, шагал по террасе замка Дхангодхан. Часовой хлестнул хвостом по сапогам и приложил бластер к груди. Садовник в коричневой робе, подстригавший карликовые деревца койра, насаженные между плит, сложил руки и склонился в поклоне. Брехдан ответил тому и другому, коснувшись лба. Они не рабы — их семьи были вассалами Инвори целые века до того, как все нации слились в одну; как им гордиться этим, если глава клана не станет воздавать им должного уважения?

Однако он не произнес ни слова и молча прошел между рядами желтых соцветий к парапету. Там он остановился и стал смотреть на свои земли.

Позади поднимались серые каменные башни замка. Флаги хлопали на холодном ветру под бесконечным голубым небом. Впереди стены спускались к садам, а за садами лесистые склоны Бедх-Ивриха шли все вниз и вниз, теряясь в туманах и тенях, все еще окутывавших долину. Поэтому Брехдан не видел усадеб и сел, принадлежавших Дхангодхану, — видел только горы по ту сторону долины. Их зеленые откосы постепенно уступали место гранитным скалам и утесам, снежным полям и далекому блеску ледников. Солнце, Корих, как раз вышло из-за восточных вершин и пронзило мир своими ослепительными копьями. Брехдан приветствовал его по своему наследственному праву. Высоко над головой кружил, высматривая добычу, фан-гриф, и свет зажигал его перья золотом.

Замок жужжал, просыпаясь — звучали шаги, запел рожок, послышался оклик и обрывок песни. Ветер нес запах древесного дыма. Река Ойсс не видна была с террасы, но рокот ее порогов доносился далеко. Трудно себе представить, что через каких-то двести километров к востоку она бежит по землям, которые слились в один огромный город, раскинувшийся от подножия гор до Вилвидского океана. И трудно представить себе все эти городки, шахты, заводы, земельные угодья, что покрывают равнину к востоку от Тунского хребта.

Мичман Доминик Флэндри из летного корпуса Имперского Флота сам не знал, чему обязан своим спасением: удаче или собственной прыти. В возрасте девятнадцати лет, когда на твоем офицерском свидетельстве еще не улеглись кодовые молекулы, естественно склоняться к последнему. Однако если бы один из этих факторов подвел… Мичман предпочитал не задумываться над этим.

Кроме того, его злоключения далеко не окончены. На «Стрельце», как и на многих торговых судах, принадлежащих Сестрам Курсовиков, благодетели-терране установили радио. Но оно не работало — какой-то недоумок попользовался им сообразно понятиям железного века. Драгойка согласилась повернуть домой. Но ветер не благоприятствует им — кто знает, сколько они еще проболтаются в море на этой проклятой шаткой посудине, пока им попадется судно, на котором передатчик работает. Это, положим, не смертельно. Флэндри мог потреблять местную пищу через ротовой клапан своего шлема; старкадийская биохимия достаточно сходна с терранской, и почти все здешние продукты для него не ядовиты, а витамины у него есть при себе. Но вкус, Бог мой, вкус!

Больше всего тревожил тот факт, что его машину определенно сбили — и не так уж далеко отсюда. Оставалось надеяться, что водяные — и мерсейцы — не тронут это тигранское судно. Если они еще не готовы играть в открытую, то, возможно, и не тронут. Однако то, что случилось с ним, указывает, что их приготовления почти завершены. Когда он случайно оказался над их новейшим адовым котлом, у них хватило смелости, чтобы обстрелять его.

— И тогда чужаки напали на тебя? — спрашивал Ферок. Его голос едва пробивался сквозь свист ветра, плеск волн о борта, скрип снастей — густой воздух планеты усиливал и искажал все звуки.

— Да. — Флэндри не хватало слов. Летя сюда на транса порте с Терры, он прошел энцефалографический курс языка и курсовикских обычаев. Но некоторые вещи трудно объяснить в терминах доиндустриальной эры. — Из воды поднялось судно, способное и погружаться, и летать. Его радио заглушило мой призыв, а его огненные лучи поразили мою машину, прежде чем мои лучи успели пробить его более прочную броню. Я с трудом выбрался из своей затонувшей развалины и отсиживался под водой, пока враг не ушел прочь. Тогда я взлетел и стал искать помощь. Маленький мотор, который держал меня в воздухе, почти истощился, когда я увидел ваш корабль.

Перед вами история о таинственном сокровище, которое охраняют странные чудовища, о муках плена на окраине Вселенной и об отчаянной гонке среди рифов и отмелей с риском разбить корабль. В ней будут прекрасная девушка, волшебник, один или два шпиона и, конечно, борьба империй. Поэтому, как позднее любил говаривать Флэндри, она не может не начаться с совпадения.

Впрочем, некоторая доля вероятности того, что он встретит Тахвира Темного, все же была. В силу своей профессии они могли бывать в одних и тех же местах, и, кроме того, им, как и всем молодым людям, был присущ дух авантюризма. С тех пор как империализм вышел на межзвездный уровень, военный флот разросся настолько, что случайно столкнуться друг с другом двум случайно взятым звездоплавателям было почти невозможно. И все же такое бывало. Было так и в тот день, когда мерсейский боевой корабль нанес визит планете терран. Воистину жизнь, которая исключает невероятные события, статистически невозможна.

Планета звалась Ирумкло и находилась на расстоянии примерно двухсот световых лет от Солнца в приграничном районе той части Терранской Империи, которая обращена к Бетельгейзе. Лейтенант Доминик Флэндри был прислан сюда недавно. Вначале он горько сетовал на судьбу, но вскоре понял, что даже у жалкого комка глины могут быть свои достоинства. Мерсейское судно называлось «Бритиох». Этому крейсеру пришлось пересечь буферный регион безымянных, по большей части неисследованных звезд, расположенный между двумя пространствами, одно из которых управлялось от имени императора, а другое — от имени ройдхуна. Центральное правительство никогда бы не позволило вражескому кораблю, да еще с ядерными зарядами на борту, приблизиться к своей территории. А вот местные власти могли иной раз решиться на «визит доброй воли». Таким образом они нарушали однообразное течение жизни и получали слабую надежду подсмотреть некоторые мелочи, которые, собранные вместе, иной раз высвечивали то, что противная сторона предпочла бы держать в секрете.

На сей раз в выгоде оказалась Мерсейя. По крайней мере, вначале.

Церемония началась с официального обмена приветствиями. Пока исполнялись принятые в таких случаях формальности, терране, может быть сами того не сознавая, испытывали приятное напряжение от факта встречи с теми, кого считали своими врагами. Дипломатическая вежливость никого не могла обмануть, в том числе и Флэндри. Дожив до двадцати одного года, этот юноша был опытнее большинства сверстников. Он прекрасно знал, что в известных случаях на вольных вечеринках в Старом Городе можно и выпить, и поразвлечься.

Такова была предыстория. Впрочем, ее никто и не вспомнил, когда однажды ночью, восемь месяцев спустя, началось самое главное.

Едва зашло красно-оранжевое солнце, Флэндри вышел за территорию базы и направился вниз по склону холма. Никто не обратил на него никакого внимания. Прежний командующий попытался было отбить у своих подчиненных охоту искать приключения — иной раз смертельно опасные приключения — в Старом Городе. Он объявил запрет на большую часть этого подозрительного места и решил даже построить на базе центр отдыха, вложив в него значительную сумму из собственных средств. Предполагалось, что в распоряжение офицеров будут предоставлены все возможности для занятий спортом, искусством и ремеслами, разрешенные азартные игры, а также прошедшие медицинский осмотр девицы. Однако городские боссы знали, как использовать влияние и деньги. Строптивец был переведен в более отдаленное и не столь значительное место. Новый командующий быстро демонтировал то, что было уже построено, и благодушно заявил, что его совершенно не интересует, чем занимаются пилоты в свободное от службы время. Поговаривали, что он получает не только должностной оклад.

Флэндри выглядел элегантно. Судя по новым, сиявшим на плечах кометам, его можно было принять за новичка. Однако берет, игриво надетый набекрень и нарушавший особенно строгие на этот счет правила, говорил об обратном. Фигуру юноши обтягивал мундир, который горел золотом и оттого казался каким-то нереальным. Белоснежные брюки ниспадали на полуботинки из великолепно выделанной кожи. Сзади развевался плащ, украшенный ярким рисунком, который фосфоресцировал в морозных сумерках. На ходу молодой искатель приключений напевал народную балладу о шотландце-лудильщике.

Неплохая маскировка для того, кто отнюдь не собирался развлекаться.

По дороге то и дело встречались заброшенные особняки, стоявшие посреди обширных парков. Флэндри подумал, что на этом клочке земли в каком-то смысле повторяется история человечества. Новые поселения растут и развиваются, получают некоторый вес в империи и затем начинают притягивать не только коммерсантов, но и аристократов. В Старом Городе кипела деловая и культурная жизнь. Провинциальная, конечно, жизнь, если принять во внимание отдаленность от центра. И все же в ней была настоящая энергия, вызывавшая чувство зависти у автохтонов.

Джана была не из тех людей, кого можно легко смутить. Однако когда дверь позади захлопнулась и она увидела, что ее ожидает, резкое «нет» вырвалось из груди девушки и прозвучало как крик о помощи.

— Не нужно пугаться, — произнесло нечто, похожее на чудаковатого коротышку. Транслятор преобразовывал шипение и свист, исходящие из нижнего клюва странного существа, в привычные звуки англика. — Никто не причинит вам вреда. Скорее наоборот, вам желают помочь.

— Вы… со мной говорил человек.

— Подставное лицо. Не хочется, чтобы Аммон прознал о нашей встрече, а уж он, конечно, постарался установить за вами наблюдение.

Джана незаметно ощупала дверь за спиной. Как и следовало ожидать, замок закрылся автоматически. Девушка схватилась за свою яркую объемистую сумку. На свет появился пистолет. Очаровательной пленнице и прежде приходилось видывать всякие виды.

Следующий этап нашей истории начался месяц спустя. Именно тогда участие в ней стало смертельно опасным.

Звезда, которую люди назвали Мимир, горит в четыре раза интенсивнее, чем Сол. Однако на расстоянии в пять астрономических единиц это светило представляет собой безобидный бледно-голубой шар, разве что слишком яркий для незащищенного глаза. Прикрыв светящийся диск пальцем, можно увидеть, что со всех сторон он окутан дымкой: газ, пыль, скопления метеоритов — одним словом, туманность, миниатюрная по размеру, но вместе с тем такая же плотная, как и везде во Вселенной. Туманную оболочку то и дело пронзают вспышки света — результат отражений внутри газообразного вещества. В остальной части неба царит тьма, разбавленная мерцанием отдаленных звезд и пенистой линией Млечного Пути.

Примерно за четыре миллиона километров от разведывательного корабля виден массивный шар планеты Регин, по диаметру в два с половиной раза превышающий размеры Луны, если смотреть на нее с Терры. Дневная сторона гигантской планеты светится отраженным светом, который едва пробивается сквозь облачный покров плотной атмосферы. Ночная сторона испускает слабое багрово-красное сияние: то ли там занимается заря, то ли несколько лун отражают лучи Мимира.

В число этих лун входит и Велунд

[103]

. Несмотря на свой малый размер, спутник занимает собой главный смотровой экран. Из этого следует, что корабль сошел с орбиты и прямиком направляется к Велунду. Тонкая воздушная оболочка не в состоянии смягчить пугающей картины голых пиков, ледяных полей, пустынных равнин и кратеров — старых, изъеденных эрозией, и новых, с более ровными краями.

Пальцы Флэндри танцевали по панели управления. Судно, хотя и принадлежало к классу «комета», давно устарело. За отсутствием хорошего бортового компьютера пилоту приходилось вручную управлять посадкой. Впрочем, задача особых трудностей не представляла. Во время свободного падения вокруг Регина Флэндри получил все необходимые данные, и теперь ему оставалось только внимательно следить за приборами и направлять соответствующим образом гравитационный ускоритель. Корабль был его партнером, вместе они исполняли космический танец, а Вселенная аккомпанировала им. За работой Доминик и вправду насвистывал мелодию вальса.

Создай единство.

Я/мы: ноги Хранителя Северных Врат и других, которые могут быть, а также Плотогона и Исполненного Печали, которых уже никогда не будет, и Многомудрого, Открывателя Пещер и Великого Песнопевца, которые тоже оставили нас навсегда; крылья Знающего Руды, и Молнии, Которая Попала в Дом, и тех, что будут потом, и Многомудрого, которому уже не быть; а вот руки — те совсем еще юные, им только предстоит разделить воспоминания и вступить в единство.

(О свет, о ветер, о река! Они несутся слишком быстро, они рвут меня/нас на части.)

Могущество. Это не первые юные руки, которые приходят сюда, чтобы вспомнить о странствии, проделанном столько лет назад, задолго до того, как он/она были рождены на свет. Да наверняка и далеко не последние. Думай же упорно. Не торопись.

(Смутно, смутно… Пара ног, лица не различишь… а может быть, у них клювы?)

Спутник-тюрьма вращался по широкой вытянутой орбите вокруг Ллинатавра, расположенного вдали от оживленных космических трасс. В иллюминаторе камеры Хью Мак-Кормака эта планета была видна в различных фазах. Иногда это было лишь темное пятно, слегка тронутое по краям розово-золотистой краской рассвета, с яркой звездочкой — столицей Катавраяннисом, — сияющей в ночи. Иногда же планета походила на изогнутый турецкий ятаган, рядом с которым ослепительно сверкало солнце этой системы. Когда же она была видна целиком, то напоминала круглый щит, расписанный лазурью океанов, над которыми стремительно проносились серебристые гряды облаков, пересекая континенты, окрашенные в коричневато-желтые и зеленые тона.

На таком расстоянии Терра выглядела бы точно так же (только на ней с приближением все четче проступали бы следы разрушения, как то бывает с красотками, которые в юности слишком увлекались мужчинами), но Терра находилась в двухстах световых годах отсюда. К тому же оба эти мира нисколько не походили на ржаво-красный и желто-бурый Эней, по которому так истомились глаза Мак-Кормака.

Спутник не вращался вокруг своей оси. Нужная сила тяжести внутри него обеспечивалась специальными генераторами, создающими гравитационное поле. Однако благодаря движению по орбите небеса величественно проплывали мимо иллюминатора камеры адмирала. Когда Ллинатавр и его солнце исчезали, глаза наблюдателя привыкали к новому освещению: в небе появлялись другие звезды. Они покрывали все видимое пространство — немигающие, сверкающие, как разноцветные драгоценные камни, острые, как осколки льда. Ярче всего горела альфа Южного Креста — двойной бело-голубой гигант, находившийся отсюда всего лишь в десяти парсеках. Немногим дальше была и бета Креста — звезда того же типа, но одиночная. А в другой части небесной сферы опытный глаз мог обнаружить красное свечение Альдебарана и Арктура. Они напоминали узнику о далеких кострах, согревающих людские становища. Отсюда взор сам собой скользил к Денебу и Полярной — несказанно далеким от Империи и ее извечных противников. Они вызывали ощущение вечного космического холода.

Легкая усмешка искривила губы Мак-Кормака. «Если бы Кэтрин настроилась на волну моего мозга, — подумал он, — она наверняка сказала бы, что в Книге Левит можно отыскать предостережения против подобного нагромождения метафор».

Он не мог себе позволить долго думать о Кэтрин. «Мне повезло, что камера расположена на внешней поверхности спутника. Да тут и достаточно комфортабельно. Что навряд ли соответствует намерениям Снелунда».

Адмиралтейство представляло собой целый город, поднимавшийся высоко-высоко над той частью Скалистых гор Северной Америки, где он был расположен. На память невольно приходили мифические титаны, взгромоздившие Пелион на Оссу, когда штурмовали Олимп.

— И в один прекрасный день, — шепнул Доминик Флэндри юной даме, которой он показывал Адмиралтейство (сравнение должно было продемонстрировать его высочайшую эрудицию), — боги могут разгневаться так же, как гневались в прошлом. Но будем надеяться, последствия их ярости на этот раз будут менее плачевны.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила она. Поскольку цель Флэндри заключалась вовсе не в просвещении дамы, а в том, чтобы соблазнить ее, он лихо закрутил ус и вкрадчиво произнес:

— Я хочу сказать: вы слишком очаровательны, чтобы обременять вас моими глупыми предчувствиями. Вы хотели посмотреть звездный глобус, с помощью которого прокладывают курс в космосе, это здесь — пойдемте.

Он не стал объяснять ей, что великолепные трехмерные изображения звезд предназначены только для туристов. Ведь даже самые ничтожные астрономические расстояния слишком велики, чтобы карты, каковы бы они ни были, могли принести хоть какую-нибудь пользу. Реальная же информация хранилась в огромных банках памяти весьма непрезентабельных компьютеров, которых обычным гражданам видеть не полагалось.

Третья остановка, которую сделала «Азиенна» на своем пути к Ллинатавру, была последней. Флэндри прекрасно понимал, что надо торопиться. По прямой и на полном гиперприводе его кораблю потребовалось бы чуть больше двух недель, чтоб достигнуть места назначения. Возможно, ему следовало бы положиться на те письменные и устные материалы, которые он соберет там. Однако, с другой стороны, этот шанс может и улетучиться, если Снелунду удастся каким-то образом скрыть правду о том, что происходит за пределами его столичной планеты. Это выглядело вполне реальным, а следовательно, с такой возможностью приходилось считаться. Полученные Флэндри инструкции давали ему весьма широкие полномочия в выборе способов действия. Ему было приказано прибыть на Ллинатавр и поступить в распоряжение нового верховного командования сектора альфы Креста «с максимальной поспешностью, но с учетом вашего истинного задания». Содержимое запечатанного пакета, врученного ему Херасковым, давало ему право вести независимые операции, не подчиняясь командованию Флота. Но этот приказ он мог предъявить только в случае чрезвычайных обстоятельств и нес за подобный поступок личную ответственность.

Поэтому Флэндри пошел на компромисс и решил сделать остановки на трех планетах, выбранных наудачу в пределах губернаторства Снелунда и не требовавших серьезного изменения курса. Остановки добавляли к пути десять дней. Две планеты были колонизованы людьми. Третья же планета, населенная аборигенами, называлась Шалму.

Название происходило от одного из языков, на которых говорили представители самой технологически развитой цивилизации планеты. Эти аборигены к моменту открытия планеты терранами находились на стадии бронзового века, под влиянием спорадических контактов с торговцами достигли железного века, а в настоящее время научились использовать примитивные двигатели внутреннего сгорания, в связи с чем и установили гегемонию над всей планетой. Процесс развития шел медленнее, чем на Терре: шалмуанцы, в отличие от людей, были менее свирепы и не смотрели на своих сопланетян как на вредных паразитов или бездушные механизмы.

Шалму добровольно вошла в состав Империи. Это давало ее жителям защиту от варваров — скитальцев космоса, которые наносили им немалый ущерб. Базу Космофлота, охранявшую шалмуанцев, они даже видеть не могли, так как она болталась совсем в другом месте этой звездной системы. Зачем рисковать обитаемой планетой в случае возникновения локальной драчки, если необитаемая может послужить ничуть не хуже? Но на Шалму разместился небольшой гарнизон морских пехотинцев, сюда приезжали провести отпуск астронавты, что привлекало и гражданскую имперскую публику, охотно торговавшую с аборигенами и с местным обслуживающим персоналом. Шалмуанцы с радостью нанимались на работу к новоприбывшим. Кое-кто из аборигенов даже покидал свою систему. Небольшое, но все возраставшее число их получало рекомендации от терранских друзей для получения образования. Возникли мечты о том, чтобы шалмуанская цивилизация приобрела статус равноправного субъекта Империи. В обмен на защиту Шалму платила весьма скромные налоги в виде металлов, топлива, продовольствия, пользующихся спросом произведений ремесла и искусства и других предметов роскоши, в зависимости от того, чем были богаты те или иные части планеты. Налоги собирались имперским резидентом, чье слово было непреложно, но который практически не вмешивался в повседневную жизнь местных культур. Подчиненное резиденту подразделение морской пехоты подавляло вспыхивавшие локальные войны и защищало население от бандитов, насколько это было возможно, так что большинство аборигенов считало его деятельность полезной. Как гуманоидная, так и негуманоидная молодежь иногда вела себя нагло, но ущерб, который они причиняли мирным шалмуанцам, как правило, влек за собой справедливое возмездие.

Короче, эта планета была типичной представительницей миров, чья независимость пала под натиском терран. В прошлом они выигрывали от этого больше, чем теряли: они видели преимущественно светлую сторону имперской медали.