По утрам Игорь Митрофанов ходил на работу пешком. Институт Физики пространства, выстроенный ещё в хорошие времена, располагался на окраине городка, там, где тихие деревянные улочки, с песчаными дорожками вдоль окружённых садами домиков, переходили в овраги и буераки, заросшие дикой бурьянной травой. Городок приходилось пересекать по диагонали - два высотных дома для сотрудников были выстроены тоже на окраине, и пешая ходьба занимала около сорока минут.

 Это время Игорь не считал потерянным, поскольку неспешное передвижение мимо знакомых, потемневших от времени домов было приятным. Он сам родился в глухом сибирском селе и, хотя лет с четырнадцати жил в городе, тихая сонная жизнь этих подворий, неспешное течение времени над ними будили в его душе светлую и лёгкую печаль о днях, давно прошедших и невозвратных. Впрочем, невозвратных ли? Иногда, как, например, сегодня утром, Игорь готов был признаться себе, что выбор научного направления, которым он вот уже более десяти лет занимался, в немалой степени определялся этим стремлением вернуться в прошлое.

 Во время таких прогулок хорошо думалось, и Игорь, умиротворённый окружающим, не просто подводил итоги или намечал планы на предстоящий день, но обдумывал философские аспекты единой теории времени, пытался увязать её с конкретными формулами матриц пространственных возмущений - словом, делал всё то, без чего его работа как теоретика была бы немыслимой. Конечно, все расчёты он проводил на компьютере, но без этих «отвлечённых» рассуждений все расчёты теряли смысл. Зорину хорошо: его интересовала чистая теория (Игорь всегда говорил «голая», чем выводил из себя Зорина), этой чистой теории он посвятил всю свою жизнь, а для этого кроме компьютера да бумаги с карандашом ничего не нужно. Конечно, он и сам пытался интерпретировать результаты своих выкладок, но всё это получалось достаточно беспомощно, и года через три с того момента, как начал сотрудничать с Игорем, он во всех случаях требующих решения прикладных проблем, отсылал интересующихся к Игорю. В том, что теория времени была официально выделена в отдельное научное направление и создана группа, этим занимающаяся, немалая заслуга оказалась и Игоря.

 В это утро погода была как раз такой, какая особенно нравилась Игорю. Небо было затянуто сплошным белесым покровом, сквозь который едва угадывалось солнце. На всё окружающее был накинут лёгкий флёр тумана, не скрывающий окружающего, а лишь слегка растушевывающий контуры и приглушающий краски. Сады за потемневшими от времени, сырыми до черноты дощатыми заборами почти потеряли листву. Лишь поздние яблоки зеленели на оголившихся ветвях; летом их было незаметно. Как обычно, мысли Игоря текли неспешно, легко переходя от одной к другой: работа, давно перешедшая в стадию эксперимента, близилась к завершению, после чего придётся её передавать в Академию, которая либо форсирует её, вплоть до создания отдельной лаборатории или даже Института, либо тихо прикроет: Не забыть попросить Виктора повторить последние спектрограммы, они заметно выпадают из серии... В последнее время я что-то очень уж уставать стал, даже просыпаюсь с несвежей головой, видимо, справедлива невесёлая шутка, что если вам за сорок, и у вас по утрам ничего не болит, то вы, скорее всего, уже умерли: Вот и дом с балкончиком, здесь обычно Татьяна присоединяется, а сегодня её что-то не видать...

 Татьяна Сергеевна, научный сотрудник их группы, вот уже полгода тоже каждое утро добиралась до института пешком, присоединяясь к Игорю на середине пути. Её специализацией были побочные явления хронокластового пробоя, все те электромагнитные излучения, которые, собственно, и вызывали сброс автоматики. Экранироваться от них было в принципе невозможно, поскольку экраны защищают от излучения извне. Наоборот, хронокластовый перенос вызывал всплеск излучения изнутри. Вплотную это с теорией завязано не было, поэтому по работе близко они не контачили.

 Девушка она была спокойная, разговорами особенно не надоедала, не мешала думать о своём, и он довольно скоро перестал раздражаться её присутствием, и только сейчас, когда её на обычном месте не оказалось, ему вроде стало чего-то недоставать. Это ощущение минуты через три забылось, и он опять полностью отдался своим мыслям. Впереди меж домами то появлялось, то вновь исчезало, заслонённое тёмными от сырости крышами, стеклянное здание института.

 Зорин, как только Игорь появился, кинулся к нему. Вид у него был трагический, и Игорь не сразу понял, что речь идёт всего лишь о том, что в электронной почте оказалось уведомление Вычислительного центра Академии наук о том, что их расчёты включены в очередь на начало следующего полугодия. Это конечно было неприятно, от результата расчётов зависело составление планов работ группы не только на ближайшее время, но и на несколько ближайших лет. Игорь и сам приуныл, но Зорина успокаивал и предложил собрать всю группу - может быть, вместе удастся что-нибудь придумать. Зычный голос аспиранта Виктора раскатился, удаляясь, по коридору и через несколько минут все пятнадцать человек собрались в общей комнате. Действительно, выход нашли - кто-то вспомнил, что у Петра Мерзлякова из Лаборатории сильных взаимодействий друг работает на ВЦ геофизики, поэтому Людочке поручили обаять Петра и пристроить к геофизикам внеплановую работу. Как только всё утряслось, Зорин потерял к происходящему интерес, ему не терпелось вернуться к компьютеру. А Игорь заметил вдруг, что в комнате нет Татьяны Сергеевны, и поинтересовался:

 - Кто-нибудь знает, что стряслось с Татьяной?

 - Она звонила, с матерью плохо. Скорую дожидается.

Игорь кивнул головой и тут же забыл об этом. Подозвав Яниса Круминьша, он пошёл с ним в пристрой, где находились мастерские и экспериментальная лаборатория.

Несмотря на то, что это был экспериментальный образец, выглядел он просто замечательно.

 Это целиком была заслуга Круминьша. Хотя в Институте была своя неплохая база, Круминьш заказывал детали на заводах - с хромировкой, со всяческими прибамбасами. Подумать только, что всего два года назад, собрав на живую нитку из стандартных приборов макет, они впервые отправили на четыре минуты вперёд мышонка - обычного серого мышонка, домовую мышь. На радостях они с неделю закармливали его сыром и начинкой из пирожков, а потом торжественно отпустили на свободу.

 Сейчас это даже внешне была вполне нормальная установка, и не подумаешь, что самодельная. Модерновые автомобильные сиденья (установка задумывалась двухместной) были обнесены лёгкими ажурными поручнями и снабжены плавно выгибающимися плексигласовыми колпаками. Они словно всегда здесь были, хотя Игорь знал, что Круминьш притащил откуда-то старинные телефонные будки, с которых и снял колпаки. Игорь, а ещё более Зорин, выходили из себя, считая что работы идут слишком медленно, но Яниса Круминьша заставить сделать на скорую руку, или «на соп-плях», как он со вкусом по-русски это называл, было невозможно. Вообще он по-русски говорил хорошо, только слишком твёрдо выговаривал слова. Внешне он не очень соответствовал общепринятому представлению о прибалтах - жгучий брюнет, смуглой кожей он скорее напоминал южанина. Теперь, конечно же, Игорь доволен был, что они не сумели настоять на своём - так оно было гораздо лучше. Серьёзнее. Солиднее.

 В группу хроноисследований Круминьша привёл именно он, Игорь. Зорин, руководитель группы, взял Яниса нехотя, что-то он имел против прибалтов, и мнение своё изменил лишь через полгода, когда убедился, что Янис не помышляет о возвращении в Латвию, принял Российское гражданство и вот-вот женится. Решающую роль всё же сыграло то, что Круминьш чутьём улавливал, что от него требуется - матрицу хроноуравнений зачастую сами авторы истолковать не могли. У Яниса, к тому же оказался врождённый инстинкт ко всякого рода технике. Даже старый осциллограф при нём не барахлил. Так что «установка направленного хронокластового пробоя» (машина времени, как иногда про себя называл её Игорь) была в такой же мере детищем Яниса, как и Игоря с Зориным. Янис сумел разобраться в расчётах Игоря, точно так же, как Игорь разобрался в зубодробительной теории единого времени, предложенной Зориным (и до сих пор, между прочим, официально не признанной). Игорь иногда думал, что втроём они составили неплохую команду, обрамлённую к тому же хорошо притёртым коллективом лаборантов, монтажников и математиков - то, что и называется «группой».

 Эксперименты на мышах и на морских свинках продолжались все два года, вплоть до последнего времени. Поначалу отрабатывали методику, потом совершенствовали аппаратуру. Очень много времени у них отняла градуировка шкалы времени, причём Игорь до сих пор не был уверен, что шкала соответствует действительности, ведь работать пришлось на маленьких отрезках времени, не более нескольких дней. Свинка или хомячок ведь не могут сами управлять установкой и вернуться обратно, поэтому приходилось пересылать их лишь вблизи точки текущего времени.

 Большую установку собрали, отладили и даже обкатали, поначалу без людей, затем с Янисом в качестве испытателя. Зорин строго настрого запретил, во избежание самой возможности каких- либо сбоев, устанавливать интервал времени для возврата отличающимся от интервала времени прямого броска. Всё работало безупречно, правда все перемещения были в пределах всего двух- трёх дней. Увеличивать интервал запретил всё тот же Зорин. Игорь считал, что тот перестраховывается, но Янис, в силу своей педантичности, скрупулёзно следовал указаниям шефа.

 Положительные результаты испытаний «большого ЗЯМа», как назвали установку местные острословы по инициалам «Зорин- Янис-Митрофанов», привели всю группу в состояние перманентной эйфории. После первого же удачного запуска, в мастерской после работы собрался импровизированный банкет, на котором Зорин окосел с двух рюмочек и принялся рассказывать Людочке какую-то невнятную физическую теорию, время от времени прерываясь от неудержимого хохота - по его понятиям, это было невообразимо смешно. Татьяна Сергеевна уселась поближе к Игорю и ненавязчиво ухаживала за ним, передавая ему колбасу, сыр, помидоры чуть ли не раньше, чем он решал их взять. Она скоро убежала с вечеринки - мать что-то неважно себя чувствовала. Виктор прошёлся было на её счёт, что подсела к Игорю, но его резко оборвал Янис. Игорь почувствовал смущение, вместо благодарности за вмешательство. Невеста Яниса была подругой Татьяны, тоже местная, уроженка городка. Здесь все друг друга знали, сотрудников института городок ассимилировал в себе, и они вроде как бы стали местными, оставаясь всё же немножко наособицу из-за непонятных своих научных занятий.

 В результате всеобщего душевного подъёма работы пошли ещё быстрее, а главное, что неудачи, по-видимому, совсем забыли дорогу в их группу.

 В это же время вовсю шли дипломатическая переговоры по узакониванию результатов работы группы. Дело в том, что большой прыжок с людьми можно было осуществить лишь с разрешения директора института, с обеспечением максимально возможных мер безопасности. А для этого требовалось убедить множество начальников, что здесь не некий опасный фокус проводится, а идёт нормальная научная работа. Зорин дрогнул было, в лабораторию повалил поток любопытствующих экскурсантов, но Игорь добрался до директора, и их оградили от зевак. Комиссия, работавшая чуть не месяц, всё же дала разрешение на эксперимент, но с некоторыми, весьма существенными, уточнениями.

 Во первых, они потребовали, чтобы испытателем был человек, который мог бы отремонтировать установку, буде с ней что-то случится. Во вторых, они предложили расширить перечень возможных неисправностей установки таким образом, что под это понятие подпадали и нарушение фокусировки, и зависание на узлах пространства-времени и многое другое, словом, для испытателя оказалось необходимым глубокое знание теории. Конечно же, такого человека, который и паяльник в руках держать умеет, и систему хронокластовых уравнений решит, найти было невозможно, так что пришлось готовить к запуску сразу двоих. Кроме Яниса Круминьша и Игоря идти на эксперимент было некому. Янис, видимо, настоял на изготовлении двухместной установки по наитию свыше, иначе её пришлось бы переделывать. А так оставалось подобрать необходимый комплект запасных частей и аптечку, взять справочники, пищу и воду, и можно отправляться...