Тысяча девятьсот двадцать второй год… Год первых комсомольских мобилизаций на морскую, службу.

В октябре V Всероссийский съезд РКСМ принял шефство над Красным Флотом. Помню плакаты на московских заборах: «Готовь защиту против морских разбойников капитала! Укрепляй Красный флот!»

Райкомы комсомола буквально ломились от напора желающих откликнуться на этот призыв.

Когда мы с моим другом Колей Овчинниковым оказались на пороге комнаты секретаря Хамовнического райкома комсомола, он сказал:

— Братцы, опоздали! Путевок на корабли нет. — И, увидев, как мы обескуражены, добавил: — Остались две путевки в Военно-морское подготовительное училище. Хотите? Подумайте и завтра утречком заходите.

Мы с Николаем Овчинниковым поехали вместе в Москву, благо обоим предстояло одолевать морскую науку в одном училище.

В одном вагоне наших ребят ехало человек двадцать. И почти всю дорогу мы пели. Удивительная сила в пеоне. Даже людей, доселе не знавших друг друга, они сближает. Проще и душевнее становятся взаимоотношения. Рассеивается печаль, грусть…

Когда поезд подкатил к перрону Московского вокзала, мы распрощались со своими попутчиками, как со старыми друзьями…

Мы с Николаем жили в Москве недалеко друг от друга. Он — на углу Арбатской площади, я — у Никитских ворот. Поэтому, условившись с ребятами о завтрашней встрече у коменданта города, вместе с Николаем втиснулись в вагон пятого номера трамвая и укатили на Арбатскую площадь с ее еще булыжной тогда мостовой.

Утром явились в Хамовнический райком комсомола. Когда стали рассказывать о нашем походе вокруг Скандинавии, народу в комнату набилось до отказа. Часа два рассказывали и отвечали на бесчисленные вопросы. И это была не просто беседа, рассказ о занимательном, а самый настоящий отчет комсомольцев перед своей организацией.

Поскольку Военно-морское училище помещалось на Васильевском острове, поддерживать наши старые связи с комсомольцами Центрального района стало несколько затруднительным, а новые — с рабочей молодежью Васильевского района — еще не завязались.

Комсомольское бюро училища решило всех комсомольцев первого курса прикрепить к комсомольским организациям заводов и фабрик и обязать принимать самое активное участие во всей их работе. Как правило, наши комсомольцы входили в состав бюро производственных коллективов. Так была установлена связь с судостроительными заводами, текстильными, кондитерскими, табачными и другими фабриками.

Наш хормейстер Саша Сигачев на фабрике имени Веры Слуцкой помогал заводской самодеятельности, руководил хоровым кружком. Меня прикрепили к конфетно-шоколадной фабрике имени Конкордии Самойловой.

Решение о прикреплении комсомольцев нашего курса к заводским комсомольским организациям было очень мудрым. Общаясь с молодыми рабочими, мы приобретали определенную закалку, а это главное! Теперь при увольнении на берег курсанты спешили не на танцульки, а в новые рабочие коллективы — на спевку, в драматический кружок, в редколлегию стенной газеты, в струнный оркестр… Устанавливались тесные контакты с ленинградскими ребятами и девчатами.

Через несколько месяцев училище стало приобретать среди рабочей молодежи известность. И вот тогда родилась идея — организовать вечер смычки с комсомольцами города Ленина. Образовали комиссию, было нас в ней десять человек.

Дни учебы тянулись чередой, принося то радости, то огорчения… Уже уверенно расправлялись мы с интегралами, дифференциалами. Холодецкий был нами доволен, но для поддержания должного математического тонуса давал все более трудные задачи. Некоторые явно преуспевали в искусстве разгадывания математических головоломок и отдавали этому увлечению даже вечерние часы. Иные — особенно те, кто был прикреплен к фабрикам, где преобладал женский персонал, — вдруг обнаруживали у себя певческие или драматические таланты… и часто вечерами пропадали в заводских кружках.

Мне же пришлось делить свою любовь между, самой сладчайшей фабрикой имени Конкордии Самойловой и, стенной газетой училища, в редколлегии которой, как и в подготовительном училище, я состоял, выполняя партийное поручение. А тут еще увлечение штурманским делом…

Посвящал нас в тайны мореходных наук «штурманский бог» Н. А. Сакеллари.

— Человек, не освоивший навигацию, пренебрегающий лоцией, не владеющий всеми методами кораблевождения, никогда не может стать настоящим, высококультурным, образованным морским командиром, — внушал нам Сакеллари. Скажу больше: всякий не сведущий в делах кораблевождения и навигации человек па море опасен. Опасен для встречных судов, для корабля, на котором он несет службу, для экипажа. Флотский артиллерист, торпедист, минер, вахтенный начальник, не говоря уж о старшем помощнике и командире корабля, без знания штурманского дела не смогут решить ни одной боевой задачи в море, не смогут добиться боевого успеха…

После лекций Сакеллари аудитория и коридоры гудели: впечатление они производили сильное. Горячие дебаты шли не только о том, что было так просто, ярко и глубоко по содержанию нам преподано, но и о самой сути командирского долга, о квалификации командира, о каждодневной ее проверке на море.

Несмотря на соблазны и очарование белых ночей, курсовые экзамены сданы. Через несколько дней все курсы отправляются на летнюю практику на боевых кораблях флота.

Первокурсники будут проходить практику на крейсере «Аврора». Во время заграничного похода в 1924 году мы на шлюпке «Комсомольца» бывали у борта крейсера не раз, а вот попасть на сам корабль, хотя бы на верхнюю палубу, счастья не выпадало. Теперь мечта сбывалась. «Водолей» № 1 швартуется к борту «Авроры». С душевным трепетом ступаем на верхнюю, до белизны надраенную песком деревянную палубу.

В памяти словно затянуло дымкой, проводы в Ленинграде, где, как бы по неведомому нам сигналу, на стенке набережной собрались девчата с судостроительного и других заводов, с фабрик… Стираются в памяти черты их милых лиц, печалью расставания полные глаза… Все затмил крейсер.

На корабль перегружены штурманские столики, ящики со штурманскими пособиями и инструментом, наши личные вещи, а также огромнейшие узлы с чистым бельем и форменками. Признак неплохой: очевидно, стиркой нам заниматься не придется.

Все привезенное сложено на палубе. Мы в строю. На правом фланге начальник курса П. А. Кожевников, преподаватель А. П. Гедримович, обеспечивающий штурманскую практику, и лаборант главный старшина Никанор Игнатьевич Сурьянинов, которого мы крепко полюбили за заботу, за помощь в скитаниях по штурманским дебрям и поистине отеческое отношение ко всей курсантской братии.

В электролинией школе я представился начальнику эшелона Николаю Ефремовичу Басистому. Оказалось, что он начальник штаба 1-й Морской бригады Морских сил Дальнего Востока, а я назначен флагманским штурманом этой же бригады.

В эшелоне же на меня возлагалось заведование… хозяйством. Это последнее сообщение заставило мою штурманскую душу вскипеть… Свое недовольство я тут же высказал Басистому. И получил спокойный ответ:

— Приказ подписан, в пути на вас возлагаются обязанности, о которых вам уже было сказано. Через трое суток, данных на устройство личных дел, вы с вещами должны быть в электроминной школе. Семьи брать запрещено. Ознакомьтесь с составом хозяйственной команды и можете быть свободны.

…Путь начался с непогоды.

В день отправки личный состав вышел из Кронштадта в Ораниенбаум пешком, по льду. Было морозное мартовское утро. Шли весело, с песнями, но, видимо, неторопливо: к железнодорожному составу, стоявшему на путях Ораниенбаумской гавани, подошли с запозданием. Часть людей прыгала в теплушки уже на ходу.

Декабрь 1932 года выдался суровым. Дули сильные норд-весты. На подходе к Владивостоку торговые суда обмерзали, превращались прямо-таки в айсберги. Кораблям поменьше приходилось и того хуже.

Мы тоже хлебнули лиха, возвращаясь и последней пятидневке декабря из очередного похода в Малый Улисс. Еле очистили «Томск» ото льда и стали готовиться к Новому году.

Накануне праздника под вечер норд-вест завыл с особым усердием. На «Томске» завели дополнительные швартовы. Начальство отпустило меня на берег только после ужина. А в два часа ночи раздался настойчивый стук в дверь и требовательный голос:

— Товарищ флагштур!.. Товарищ флагштур!.. Комбриг срочно вызывает вас на корабль.

Вышли вместе с рассыльным. Ночь темная. В городе идти было еще сносно: из окон падал свет. Зато, как только пошли через Гнилой угол, окунулись в полную темноту. Вот и причал. «Томск» дымит, из трубы стоящего у борта тральщика тоже валит дым. Бегом по трапу. В каюте комбрига кроме него самого Григорьев и Басистый. Оказывается, в море пропал сторожевой корабль «Красный вымпел». И нам предстоит выйти на поиск вместе с тральщиком «Геркулес». В море выйдем, как только на борт «Томска» прибудет начальник Морских сил.

В один из сентябрьских дней 1933 года вместе с флагманским связистом Парийским и флагманским механиком Соколовым я был вызван к Басистому.

— Доложите, в каком состоянии находятся боевые части заградителя «Эривань», подчиненные вам как специалистам, можно ли послать «Эривань» в поход до де-Кастри с членом Военного совета Морских сил Дальнего Востока Булыжкиным? Хоть стоит осень — пора на Японском море приятная, — но от туманов и штормов гарантий нет.

Мы подробно доложили Басистому обо всем.

Выслушав нас, Николай Ефремович задал последний вопрос:

— Сколько потребуется времени, чтобы подготовить «Эривань» к походу?

Мы с Арсением Григорьевичем Головко благополучно выдержали предварительные испытания перед поступлением в Военно-морскую академию. Но мандатная комиссия нам отказала из-за отсутствия «замены».

Летняя кампания закончилась успешно. Нас не ругали. «Томск» стал в ремонт, другие минзаги остались в строю.

Как-то сижу в каюте, навожу порядок в своем штурманском хозяйстве… Неожиданно появляется рассыльный:

— Вас вызывает начальник штаба.

А ведь я всего два часа назад был у Басистого! Значит, что-то срочное.

Привычка вставать в 5.30 мне не изменила. И другие командиры, мои подчиненные, тоже стали вставать очень рано. Сигнала побудки еще нет, а командный состав уже на ногах.

Во время физической зарядки командир корабля, командиры подразделений всегда со своими подчиненными. Организованное проведение физзарядки задавало нужный ритм всей корабельной жизни.

Хоть и невелика была вначале на корабле партийная организация, но именно коммунисты во всех хороших делах и начинаниях, были первыми. За ними во всем следовали комсомольцы. Возглавлял их неутомимый, энергичный Турусин. А когда на корабль пришел заместителем по политической части Сергей Баляскин, с которым мы вместе ехали из Кронштадта на Дальний Восток в 1932 году, воспитательная работа стала еще действенней.

С. С. Баляскин — личность примечательная; Обликом и характером — чистый россиянин. Лицо открытое, глаза серо-синие с поволокой, глубокие, проницательные, рост богатырский. Его внешность и открытый, доброжелательный характер удивительно располагали к нему. Баляскин любил рассказывать о природе, обо всем увиденном в детстве, о встречах с Пришвиным. Одним словом, был он человеком компанейским, начитанным, умел притягивать к себе людей, зажигать их своей увлеченностью.

У нас с Сергеем вскоре установились дружеские отношения, и мы нередко заглядывали друг к другу в каюты — поделиться мыслями, а то и просто поговорить. Бывало, Баляскин, не стесняясь, прямо говорил мне о моих промахах и даже ошибках. Кто их не совершает, особенно на первых порах командования?! Однако кому приятно слышать о них?! Видя мою реакцию, Баляскин высказывал все, что нужно, и уходил к себе в каюту. А потом через час-другой заходил снова и приветливо говорил: