– В каком ухе у меня звенит? – требовательный Наташкин голос выбил меня из колеи раздумий, по которой я брела в поисках твердой почвы под ногами, спотыкаясь и шарахаясь из стороны в сторону от собственных мыслей.

– В левом крайнем, – мгновенно отреагировала я, памятуя, что нельзя проявлять явное неуважение к приятельнице деланным интересом к излагаемым ею прописным истинам на тему морали. Неприятностей не оберешься.

– Блин! Ну что бы тебе ответить – правое! – с досадой заявила подруга.

– Так оно же у тебя не крайнее. Справа я сижу. Зато левое, как локатор, настроено на прослушивание мимолетных уличных новостей.

– А тебе не все равно? Теперь моя мечта точно не сбудется.

Домой я заявилась сама не своя. Димка, считая мое состояние результатом чрезмерного раскаяния, ограничился только коротким вступлением к основной теме нотации. Оно уложилось в одну фразу: «У тебя все, не как у людей».

– «А у людей бывает и похуже», – мысленно огрызнулась я, машинально пытаясь повесить сапожки на вешалку. Раза три и безуспешно. Пока сознательно не отследила ход процесса. Все это время старалась не смотреть на мужа, что давалось с трудом. Его крупная фигура была везде. Во всяком случае, мне так казалось. Поэтому не очень удивилась, когда его голос прозвучал из кухни. Я же говорила, он везде.

– Иришка, я тут без тебя котлеты пожарил. Попробуешь, или сразу выкинуть? Честно говоря, мне они что-то не очень… Но есть можно. Ребята заявились, попробовали и отказались. Не очень голодные, иначе бы нос не воротили. Побежали объедать бабулю. Завтра она на дачу возвращается. Кошки заждались. Ну, словом, сама разберешься. А мне еще поработать нужно.

Обсуждая с заглянувшей в гости свекровью все текущие новости, я не стала отвлекаться на посторонние разговоры и упрекать мужа за перевод фарша, смешанного с сырым рисом в качестве заготовки для «ежиков». Просто взяла и побросала готовые котлеты в кипящую воду, от души надеясь, что они не развалятся на составляющие. Легко отделалась. Пословица «век живи – век учись» по отношению ко мне сегодня дала сбой. Хорошо, что Дмитрий Николаевич в свое время не выбрал профессию педагога. Детей жалко. Впрочем, ко всему привыкаешь.

Около одиннадцати, когда я, устав от одиночества вдвоем (дети еще не вернулись, неужели все отъедаются?), почти уговорила себя заснуть пораньше, явилась Наташка. Димка лишь выглянул из комнаты – завяз во всемирной паутине. Кисло поздравив ее с прибытием, тут же закрыл дверь.

Дом, в котором жили Петуховы, как две капли воды походил на тот, в котором до обмена жила наша бабуля. И только внутри подъезда, куда мы попали без проблем благодаря неисправному домофону, повеяло отчуждением.

До десятого этажа добирались в три приема – никак не могли определить, где находится Дашкина квартира. Тем более что по Натальиным подсчетам ей следовало оказаться либо на двенадцатом, либо на восьмом. В дверь звонили без всякой надежды на то, что ее откроют, но громко возмущались тем, что хозяева ухитряются приглашать к себе исключительно в тот момент, когда их нет дома. Прием сработал. Сразу в двух соседних квартирах завозились с замками. Выглянули две женщины разных возрастных категорий, но, увидев не только нас, но и друг друга, одинаково поджали губы и предприняли попытку скрыться.

– А вы не знаете, куда делись Петуховы? – заорали мы хором, но вразнобой – я запаздывала. Вопрос адресовался обеим. Обе и ответили. Мне – та, что справа, постарше и пополнее: «Их нет, уехали». Наташке – та, что слева. Моложе и стройнее: «А их нет». Первая показалась более осведомленной. Я тут же поинтересовалась у «правши», куда уехали супруги и надолго ли.

– Спросите у «этой», – сделала она переадресовку, для наглядности мотнув головой в сторону соседки, после чего демонстративно удалилась, хлопнув дверью и яростно закрыв ее изнутри на замок. Уверена, после таких действий бабенция наверняка прилипла ухом к замочной скважине в надежде услышать продолжение.

Оставшаяся молодая женщина возмущенно развела руками и изобразила на физиономии полное непонимание поведения соседки.

Все-таки не зря говорят, что если о чем-то очень мечтаешь, желание непременно сбудется. Похоже, желание частного детектива было искренним и сверхсильным. Вторично войдя в квартиру, разумеется, не без дрожи в ногах, мы с удивлением обнаружили: труп и в самом деле куда-то провалился. На прежнем месте его не оказалось. Плохо соображая, я пялилась на то место ковра, где недавно покоилось тело женщины.

– Ну и где труп? – язвительно поинтересовался Миша, успевший дважды обежать всю двухкомнатную квартиру, включая места общего пользования. – Только бардак везде вижу. Он говорит о спешных сборах и безалаберности людей здесь проживающих. А мертвых женщин нигде нет. Даже в шкафах.

– А это кто? – не своим голосом поинтересовалась Наташка, ткнув указательным пальцем в большую свадебную фотографию на стене.

– Как это «кто»? – возмутилась Леся, собиравшаяся было уверить Михаила в том, что отмеченная коллективным разумом женщина на полу миражом не была, но отвлеклась на Натальин вопрос. – Ты что, Дашку с мужем не узнала?

– Ну-у-у… – неопределенно протянула Наташка. – …Дашку я и с мужем легко узнаю. Все-таки не один год вместе работаем.

Проехав несколько километров, Наталья ожила, притормозила у фирменного магазина запчастей для «Мицубиси» и принялась рассуждать:

– Тебе не показалось странным, что маскировавшаяся под мертвое тело воровка со спины походила на девицу, с которой путался Дашкин муж? Или не муж… Честно говоря, мужик, которого украли, мало походил на Петухова с фотографии, а вот девица, которая валялась на полу… Особенно ее лохматые волосы. – Наталья глянула на себя в зеркало и поправила и без того идеальную прическу. Это ж надо так умело пользоваться феном! – Зря мы не поинтересовались у бабусек, может, они видели, как эта лахудра удирала? Ах, да! Нам детектив помешал. Как-то странно он себя ведет… И откуда на ковре мокрое пятно с кровавыми разводами? И зачем Миша-плутиша спрятал заколку этой воровки? Ты что молчишь?

– Жду, когда удастся хоть слово молвить.

– Ну, молвила… И что дальше?

– А дальше – думаю, с чего начать. Пожалуй, со странного поведения детектива. Если тебе не изменяет память, ты должна вспомнить, что именно он обегал всю квартиру Петуховых вдоль и поперек. Не хотел, чтобы этим занимались мы.

– На курчонка похож, – ловко собирая на стол и с жалостью поглядывая на детектива, отметила Танечка. – Значит, тебя Мишей зовут. Ща мы тебя, Миша, приведем в человеческий вид. – Она уверенно водрузила на стол полуторалитровую бутылку с самогоном. – На травках настояна, такую только для своих подаю. – И перевела взгляд на меня. Я шмыгнула носом и постаралась улыбнуться как можно приветливее. По-моему, Танечка испугалась. Во всяком случае, она переменилась в лице и со словами «я мигом!» вылетела из кухни.

– Хорошо-то как, – томно вздохнула Наташка, наревевшаяся досыта. Было видно, что подруге стало жарко. Она даже стянула с себя свитер.

Из соседней комнаты донесся призыв Татьяны:

– Михаил, дуй сюда. Я тебе подходящие штанцы отыскала. После мужа остались. Они стираные. Только ремня нет. Будут велики, можно веревочкой подвязать.

Детектив пожал плечами, но покорно поплелся в комнату, откуда Татьяна уже тащила мне теплый махровый халат.

– Не знаю, что там конкретно нам подбросили. Когда садился в машину, оно уже там лежало. Сначала решил – труп лилипута в стадии окоченения. На самом деле, какая-то деревянная фигня с руками и ногами, я толком не видел. – Михаил откинул переднее сиденье. – Полезайте назад, возьмете это чучело на колени. Я – за рулем. Отъедем в безопасное место – разберемся. Быстро, я сказал!

Повторного приглашения мы ждать не стали. На улице после топтания в луже стало невыносимо холодно. Логика подсказывала, что грядущих неприятностей лучше ждать в машине с включенной печкой.

«Ставрида» летела вперед так, как будто Михаил понятия не имел о тормозах. Пока асфальт отличался ровностью, было просто немного страшновато. А вот когда мы свернули на какую-то проселочную дорогу, отмеченную, в основном, лужами, в каждой из которых мерещился котлован, накатила волна ужаса. Мы подпрыгивали до крыши, безуспешно хватались за передние кресла, валились друг на друга, а в промежутках просто качались в разные стороны, как деревья при ураганном ветре. Было не до «вождя», он валялся сам по себе в ногах и тихо постукивал от возмущения. В отличие от Наташки, оравшей на всю округу.

Остановилась машина неожиданно. Можно сказать, «на полном скаку». Наташка – нет. С минуту она еще визжала и требовала от детектива денег на ремонт своей раритетной «иномарки». Я, долбанувшись лбом о спинку водительского кресла, радовалась уже тому, что «Ставрида» не двигается. Не важно, по каким причинам. Кругом был лес. Удивительно, как мы вообще в него заехали – память такого момента не сохранила. А еще удивительнее то, что никакой дороги в нем не было. Наталья умолкла, пораженная тишиной. Солировать в такой обстановке было невозможно. Нельзя обижать матушку-природу и выпячивать себя на передний план.

Мы сидели и тупо наблюдали, как с берез слетают желтые листья. Медленно и тихо. Вместе с нами за этим завораживающим действом наблюдали сосны и ели. Вылитые охранники. Точнее, хранители покоя.

Михаил якобы обнаружил Дарью при осмотре квартиры Петуховых, настороженный нашим сообщением о наличии в ней трупа. На этих словах детектив слегка запнулся, прокашлялся, глубокомысленно протянул: «Да-а-а»… Затем немного помолчал и продолжил…

Донельзя перепуганная Дашка, одетая совершенно не по форме собственного тела, причем в какое-то старье, в парике, напяленном задом наперед – так, что приятные черты лица были скрыты за рыжими лохмами, тряслась в углу за дверью спальни. Стащив с нее парик, он невольно выронил его из рук – не ожидал увидеть именно Дарью, да еще в таком виде. Лицо у нее было в крови. Ему пришла в голову мысль, что Илья зря опасался конкурентов больше собственной жены. Ей настолько не понравились новые паспортные данные, что в результате «разбора» несостоявшегося полета она Илью либо убила, либо капитально покалечила. Но вытаскивать Дашку из облюбованного ею угла он не стал – она умоляюще пыталась прижать трясущийся указательный палец к трясущимся губам. Палец все время норовил попасть в правое ухо. Оно, в отличие от губ, само по себе не тряслось – только вместе с головой.

Выпроводив Лесю домой, а нас из подъезда, он шмыгнул назад в квартиру и выяснил у Дарьи отдельные подробности ее сообщения по телефону, включая продолжение. А оно было таковым: Илья поджидал Дашку на выходе из туалетной комнаты и потребовал выдать ему мобильник. Результат проверки сделанных звонков его не устроил. Подхватив жену под руку и насильно оттащив в сторонку, он предоставил ей последнее слово для оправдания мобильной связи с соседом – частным сыщиком. И тут Дарью понесло! Да так, что у Ильи выкатились из орбит глаза…

Открытие было ошеломляющим: жена-то не совсем дура! Вернее, совсем не дура. Он быстро оборвал ее маловразумительную речь, в которой правда перемежалась с домыслами, и предложил остаться на родной земле, чтобы в тоске и одиночестве прочувствовать свое неправильное поведение. Он готов принять жену в супружеские объятья, когда она будет к этому готова. Иными словами, когда приползет на коленях с повинной головой.

Дарья стояла на втором этаже, наклонившись вниз в ожидании возвращения мужа, отправившегося за ее вещами, не сообразив, что ей тоже следовало спуститься. Зачем Илье тащиться с чемоданом наверх? Но затруднять свои ноги Дарье не пришлось. Она так и не поняла, каким образом они потеряли опору, а тело, перекувыркнувшись через перила, полетело вниз. Даже крикнуть не успела. За нее это сделали другие – внизу. Особенно старалась какая-то носатая баба. Дашка сразу обросла толпой сочувствующих граждан, которые сами себя убедили, что у женщины просто закружилась голова. И носатой бабе надо благодарить судьбу за то, что головокружительный результат привел только к лопнувшим сумкам со шмотками, а не изменил ей радикально форму «источника знаний», который, судя по его длине, она привыкла совать не в свое дело. Кто-то протянул Дашке платок, чтобы она вытерла размазавшуюся по лицу кровь. Несколько ссадин на лбу были заработаны с помощью металлической застежки сумки, неосознанно подложенной под голову при падении.

Домой мы приехали довольно поздно. Борис от возмущения «стоял на ушах». Во-первых, Наташка, отправляясь в Грачики, выключила свой мобильник – не желала преждевременных разбирательств с мужем по поводу «бесконечных задержек ефимовского отлета». А мой, хлебнувший в кармане старой куртки горя вместе с потоками дождевой воды еще на крыльце Танюшиного дома, вышел из строя. Подмокшая симкарта капитально подмочила репутацию мобильника.

У Дмитрия Николаевича, пытавшегося по моей же слезной просьбе успокоить меня своим благополучным приземлением в берлинском аэропорту, настроение испортилось сразу после того, как он понял, что я его обманула. Не сижу дома, как обещала, на одном месте, с тоской глядя на темный экран молчащего мобильника. Он дозвонился детям – им было не до него. Тепло поздравили его с прилетом и попросили передать привет мне. Когда дозвонится.

Вежливый Борис тоже порадовался Димкиному благополучному приземлению в точном соответствии с расписанием и позволил себе пошутить, не улетели ли мы с Наташкой вместе с ним. При выяснении некоторых деталей выяснилось, что улететь вместе с Димкой мы никак не могли, ибо в тот момент, когда он уже был в воздухе, я и Наташка еще только собирались заезжать с вещами к нему на работу, дабы отвезти в Шереметьево…

Честно говоря, мне было не до разборок Бориса с женой. Следовало подготовиться к разговору с Димкой. А тут еще Горицвет. Как я его не прикрывала собой, просто не желал стоять в углу, прислонившись к общекоридорной двери. Так и норовил выпасть на передний план и познакомиться с новым человеком. Пришлось снова взять его на руки. Не заметить тотем было просто невозможно.

– Чей это ребенок? – дрогнувшим голосом поинтересовался Борис, когда Горицвет, добившись своего, ловко вывернулся и был подхвачен мною на руки. – Зачем вы «это» сюда притащили?

Неприятности начались в очень неудобное для нас время. То есть когда их совсем не ждали, а следовательно, к ним не подготовились. На тот момент были готовы только к стандартной еженедельной ситуации – грядущему понедельнику. Почему-то именно вечером воскресного дня ужасно не хочется выходить на работу в понедельник. Потом это проходит. Мы как раз хохотали над старым комедийным фильмом, просмотром которого старались унять думы о завтрашнем дне. Сначала принеслась Наташка с пультом от телевизора и печатью замешательства на лице.

– Хватит ржать! Мне на городской номер идут какие-то странные звонки. Звонят и молчат, звонят и молчат… Я три раза высказала свою точку зрения звонившему на это дело, но ему все мало. Звонит, слушает и молчит. Какой-то телефонный маньяк. Вот, сейчас и тебе позвонит… – Подруга застыла в ожидании. Мы тоже.

Звонок и в самом деле раздался. На наш городской номер. Я схватила трубку и алекнула. Звонил Борис и раздраженным голосом попросил напомнить жене, чтобы она, уходя, брала с собой телефон. А лучше – два. Мобильный пока молчит, но уж лучше пусть молчит в ее кармане. Борис вынужден отрываться от работы, чтобы отвечать на звонки ее невежливых приятельниц, не удосуживающихся не только поздороваться, но и представиться. Если, конечно, это приятельницы.

– Наталья Николаевна, а вы высказывали свое мнение абоненту по аппарату, который держите в руках? – улыбаясь, поинтересовался Славка.

– На дурацкие вопросы не отвечаю! – заявила Наталья. Выдержала паузу и все-таки ответила: – Разумеется, по этому аппарату!