Олег Павлович Ивин работал инструктором парткома (в тот год так назывались райкомы) в одном из районов Челябинской области.

Весной его послали уполномоченным в Медведевский совхоз. И вот однажды договорились с директором совхоза Иваном Михайловичем Медведевым вместе поехать на пятое отделение.

Накануне Олег Павлович вернулся на квартиру поздно ночью усталый донельзя и завалился спать, не поужинав. Не проспать бы завтра. Можно, конечно, попросить хозяйку, чтобы разбудила — она вставала чуть свет. Но она уже спала, а тревожить ее было неловко.

Хозяйка попалась хорошая. Заботливо готовила ему завтрак и ужин. По утрам одежду свою находил очищенной от пыли и грязи, сапоги — тщательно вымытыми. В первый день смутился, сказал:

В конторе совхоза никого не было, кроме Медведева. Его рокочущий бас Ивин услышал в коридоре. Директор разговаривал по телефону, слышимость, видимо, была никудышная, вот Иван Михайлович и напрягал голос, а он у него — дай боже такой оперному певцу. В приемной позвякивало плохо укрепленное стекло.

Кабинет Медведева маленький, но уютный, светло-желтые с коричневыми разводами гардины, что ли, создавали этот уют. Иван Михайлович протянул Олегу Павловичу левую руку и глазами пригласил сесть на стул.

Сложения Медведев могучего, от плеча до плеча чуть не метр. Брови густые, кустистые, и когда Иван Михайлович сердился, то прятал в них синеватые пристальные глаза. Сейчас он монотонно поддакивал невидимому собеседнику и от нечего делать принялся закуривать. Вытащил из стола папиросу, прижал грудью к кромке стола коробок спичек и, переложив трубку из правой руки в левую, чиркнул спичку и прикурил. Только после этого достал пачку «Беломора» и пододвинул ее по настольному стеклу к Олегу Павловичу — мол, закуривай и ты за компанию.

Ивин закурил с удовольствием. Свои кончились днем, пробавлялся у Лихарева вонючей и деручей махоркой, от нее во рту устоялась противная кислость.

Ивин проснулся рано, но вставать не спешил. Первый рейсовый автобус из Медведевки выходит в половине девятого. Можно, конечно, попросить у Ивана Михайловича машину, но после вчерашнего разговора не хотелось.

Олег Павлович лежал с закрытыми глазами, но чувствовал, что погода испортилась. Обычно в этот час в окошки робко проникают красноватые лучи раннего солнца, мозаикой ложатся на домотканые половики. Тогда в воздухе виснет легкая теплота. Тело, отдохнувшее за ночь, нежится в ласковом и веселом тепле солнечных лучей. Сегодня этого не было.

На кухне слышались шаркающие шаги хозяйки, она удивительно рано встает, непонятно даже, когда спит. Он уедет, и она снова целыми неделями не будет заглядывать в горницу — одной хватало и кухни. О чем думает целыми днями? Какие мысли тревожат ее? Живет надеждой, что когда-нибудь восстановят доброе имя сына. Питается надежда, вероятнее всего, воспоминаниями. Может, вспоминает давние-давние времена, когда этот дом не был пустым и она сама еще была молода и муж был жив. Он помер перед войной — лег спать и не проснулся. Может, вспоминает Гришку маленьким, еще когда делал первые робкие шаги от старенькой табуретки до матери, которая звала к себе, протягивая добрую руку. И тогда на руках еще не вздулись вены, как сейчас. Она видела его первые шаги, но не видела, какими были последние. Кто бы ей рассказал, какие же это были шаги. И расскажут ли при жизни, ведь вечно жить она не будет, а люди не всегда торопятся разгадывать чужие тайны.

Мысли текут неторопливые, а тело нежится в теплой глубине постели. Спешить сегодня некуда.

Ровно в девять Ивин был в парткоме. В прихожей стряхнулся от воды, как гусь, о руку выколотил кепку.

Торопился в партком и ни о чем не думал, а сейчас вдруг что-то поднялось снизу, к сердцу подступило. Чувствовал, трудный предстоит разговор с секретарем, но почему и на какую тему, не знал. Если Ярин к чему-либо прицепится, то разговаривать будет трудно. В таких случаях секретарь, собственно, не разговаривает, а допрашивает и дает с ходу указания, оценивает твои поступки, будто он самый высший судья и самый справедливый. Ивин обычно тоже щетинится, Ярин негодует, и они расходятся. Домашнев не смеет вступать в пререкания, молчит или поддакивает: «Будет сделано. Вы правильно сказали».

Какое у Ярина сегодня настроение? Насмешливое? Добродушное? Один дьявол. Ярин обладал талантом быстро и без оглядки переходить из одного настроения в другое.

В приемной от Ниночки узнал, что у Ярина сидит Грайский. До обеда просидят: дождь, ехать нельзя, значит и торопиться не надо. Чего Грайского бояться? Не съест. Другое дело — захочет ли Антон Матвеевич при нем объясняться, но то забота Антона Матвеевича.

Ивин трясся в автобусе и заново переживал спор с Яриным. Хотя Грайский ничем не выдавал своего отношения к предмету спора, тем не менее, молчание его казалось более опасным, нежели угроза Ярина дать нахлобучку на бюро. Ясное дело, что секретарь обкома встанет на сторону секретаря парткома, не будет же он защищать инструктора. К тому же инструктор слишком далеко замахнулся — написал письмо первому секретарю.

Ничего, обойдется. Если потребуется, сам поедет в обком, в ЦК, там-то выслушают, поймут, там поумнее Ярина работают люди и не все такие равнодушные и дипломатичные, как Грайский. Не старые времена, когда заставляли ходить по струнке. Боже упаси, высказаться критически или вдумчиво о том, что дано сверху. Ивин помнил те времена, учился в техникуме, в комсомол тогда вступил. Если, бывало, тот, которого знали великим и гениальным, скажет какое-нибудь слово, пусть даже ничего не значащее, то об этом трубят и в газетах и по радио — мол, это самое гениальное из того, что было сказано им же. Веришь в эту гениальность или нет — дело десятое, но прославляй. И прославляли.

Позднее выяснилась вон какая неприглядная картина. После двадцатого съезда ходили и удивлялись: как же так? Мы-то верили! Как могли такое допустить? А что допустить? Возьми Ярина. Он и сейчас не вытравил в себе дух того времени. Рассердился из-за того, что я написал письмо в обком, через его голову, видишь ли, не было бы Грайского — он бы того и гляди закричал: не твоего ума дело, копайся в своей работе и не лезь туда, куда тебя не просят! На бюро можно поспорить, люди не все похожи на Ярина. Начальник производственного управления — золотая голова, молод, твердый на своем, он-то знает, что к чему. Он едва ли поддержит Ярина. И заместитель Ярина по идеологии, непосредственный шеф Ивина, мужик башковитый и самостоятельный, одногодок Ярину, но ругается с ним часто — из-за яринской демагогии. Еще посмотрим, кто против кого будет воевать на бюро.

Возможно, Ярин хотел взять меня на пушку, у него и такое бывает. Припугну-ка, скажет, Ивина и посмотрю, что получится, при Грайском удобнее сделать: потом никто не переиначит беседу, не фальсифицирует ее. Проверил, называется, высек искру да еще с таким треском!