Предсказанная

Апраксина Татьяна

ЧАСТЬ 1. ОТРАЖЕНИЯ

ГЛАВА 1. ПОЛНОЛУНИЕ В НОЧЬ НА ТРИНАДЦАТОЕ

Лучший способ прожить жизнь скучно — каждый час мечтать о необычном.

Судьба любит преподносить сюрпризы и обманывать ожидания. Играть по правилам ей не слишком интересно.

Приключения начинаются, если их не ждешь. Ровно в тот день и час, когда думаешь — пусть сегодня все будет спокойно. Обычно, банально, скучно. В первый день отпуска, назло мечте отоспаться. В разгар сессии, за три часа до экзамена, вопреки желанию прийти заранее и успеть перечитать учебник. Во время сдачи годового баланса. И так далее… выбирайте по вкусу, точнее — наоборот. Выберите момент, в который вам не нужно ничего, кроме размеренного течения жизни. Тогда-то все и случится…

Масштаб случившегося зависит от вашего нежелания. Вычисляется при возведении степени нежелания в куб. Или в десятую степень — тут уже все дело в личной невезучести.

Примерно так рассуждал Вадим Литвин, сидя под вестибюлем станции метро «Таганская-радиальная».

ГЛАВА 2. ПОЛНОЧЬ И ЕЕ ЗАКОНЫ

Анна сидела между двумя самыми удивительными мужчинами, которых когда-либо встречала. Справа — существо из древних мифов и легенд, живая сказка. Вдобавок — причудливо красив, но даже не в этом дело. Необычен. Совсем другая, нечеловеческая манера говорить, держаться. Слишком уж плавные движения — словно бегущая вода в ручье, так и слышен легкий прозрачный звон. Даже задумчивый взгляд, устремленный на языки пламени — чужой.

Наблюдательной Анне несложно было понять, почему так. По-другому устроенная мускулатура, в том числе — мимические мышцы. Да, у владетеля были почти человеческие черты лица, но это была лишь оболочка, маска. Там, под кожей, он был устроен совсем иначе. Может, вовсе не из костей и плоти. Такой практичный подход к чуду не убивал очарование ночи — напротив, будоражил любопытство.

А слева, с широкой гитарой-вестерном в руках, сидела еще большая загадка. Этот-то был человеком до мозга костей. И притом — двойником Анны, отражением в зеркале. Полное сходство — внешнее, внутреннее. Анна читала его, как раскрытую книгу. Общение напоминало совместное прохождение теста — ответы совпадали раз за разом. Мужчина, старше на десять лет — и такая идентичность? Как это вообще могло получиться?

Анна осторожно придвинулась чуть ближе к нему. Самую малость — чтобы не мешать играть. Теперь Вадим не задевал ее локтем. Прикосновение бедра к бедру — удивительное, пугающее чувство родства. Неприлично было таращиться на него во все глаза, но по-другому не получалось. Анна заставляла себя посматривать украдкой, а потом попросту надвинула безумный венок пониже, почти до бровей. Взгляд отрывать не хотелось. Нежность плескалась под ребрами теплым счастьем.

Она радовалась его умелой игре на гитаре — сама Анна выучилась кое-как лабать на трех аккордах, но невеликого опыта хватало, чтобы оценить класс. Он легко и плавно делал самые сложные переходы, техника была богатой. Вовсе не то унылое бряцанье по струнам, что многие выдавали за владение гитарой. А текст песни — вновь дурманящее голову ощущение идентичности. Так сказала бы сама Анна, если бы ей было дано сочинять стихи.

ГЛАВА 3. ДАРЫ И ПРЕДАТЕЛИ

Вадим редко оказывался в столь безумных обстоятельствах. Только что ему едва ли не с реверансами приставили нож к горлу. Потом оставили наедине с самой интересной девушкой за всю его жизнь. И — со вполне определенной целью. Все было бы хорошо, приди они к этому решению сами. А вот так, на заказ… Вадим терпеть не мог играть песни на заказ — а уж более чем близко общаться с женщинами по чьей-то просьбе? Ситуация едва умещалась в голове. Впрочем, кожа еще хранила память о прикосновении холодного лезвия. Тонкий намек, который трудно не заметить.

Одуряющий запах цветов. Знакомых Вадим здесь не увидел. Для него цветы всегда были тем, что продавали на лотках. Розы, нарциссы, гвоздики, астры. Здесь же плотным ковром лежали совсем иные. Лесные? Луговые? Тонкие лепестки молчали. Вадим присел на корточки, поднял один, понюхал. Запах был знаком — он узнал жасмин. Только крупные плотные соцветия были желтоватыми. Вадим прекрасно знал, почему тянет время. Нужно было что-то решать. Но — не хотелось.

Анна вроде бы перестала сердиться. По крайней мере, улыбнулась и подмигнула Вадиму. Он тоже подмигнул. В душе качались беспокойные весы. На одной чаше лежала целая куча доводов — от прямой угрозы жизни до желания наконец-то оказаться с девушкой так близко, как возможно. На другой — упрямство и то, что он называл «врожденной порядочностью». Проще всего было положиться на выбор Анны. Но Вадим медлил с вопросом. Каждое мгновение наедине склоняло чашу весов в сторону осуществления проклятого ритуала. К общей пользе и взаимному удовольствию. Не стоило пить, понял Вадим. Что-то с темным сладким вином было не так. Мир делался простым и ясным: хочешь — делай. Не думай. Перестань, наконец, колебаться и сомневаться. Всем будет лучше…

В этом «всем» был отчетливый привкус «и мне в первую очередь».

— Мы ведь сами этого хотели, правда? — спросил он Анну, опуская руки ей на плечи. — Помнишь, в машине?

ГЛАВА 4. ОЧЕВИДНЫЕ ПРЕИМУЩЕСТВА ФЕОДАЛЬНЫХ ВОЙН

Анна открыла глаза, ощущая между затылком и полом маршрутки что-то теплое и жидкое. Движение руки далось с трудом. Пальцы, разумеется, оказались выпачканы в крови. Ноги были придавлены чем-то тяжелым. Была это спина Серебряного, изучавшего потолок. Локоть под спиной принадлежал Вадиму. Собственная голова болела так, будто в макушку вогнали здоровенный гвоздь. Флейтист и Софья тоже валялись на полу в проходе, причем женщина, кажется, еще не очнулась. Флейтист хлопал ее по щекам.

Пол и стены маршрутки вибрировали мелкой дрожью.

— Одноглазый, ты чего? — с трудом выговорила Анна.

Машина отозвалась переливчатым стоном, смысл которого Анна поняла едва-едва. Нечто страшное было вокруг, то, от чего Одноглазому хотелось и спрятаться самому, и защитить спутников. Еще он очень хотел, чтобы ему помогли.

Анна выпутала руки и ноги из клубка, в который сложились Вадим и Серебряный, посмотрела на обоих. Одинаковое страдание в глазах, болезненные гримасы на лицах. Да уж, ухнулись здорово. В голове звенел набат. Удивительно еще, что все кости остались целы. Непохоже было, чтобы кто-то разбился всерьез — Софья уже пришла в себя, села на полу, Вадим и Серебряный устроились по креслам. Двигались все замедленно, но руки и ноги явно были в порядке. Видимо, больше всех досталось Анне — она разбила затылок.

ГЛАВА 5. ЧЕРНОЕ И БЕЛОЕ НЕ ВЫБИРАТЬ…

Вадима никто не будил, и проснулся он сам, когда окончательно замерз. Оказалось — уже утро, рассвет. Правда, никакого солнца не было — его восход заменяло усиление свечения неба. Сейчас оно было раскрашено в яркие розовые и желтые тона. Вадим полюбовался на мраморное, абрикосовое в красных, лиловых и белых прожилках небо, потом начал проводить ревизию частей тела.

Ноги замерзли — летние кроссовки, надетые на тонкий носок плохо годились для ночлега на природе. Шея и плечи занемели и затекли до той степени, когда уже кажется, что между лопатками нет ничего. От избытка свежего воздуха голова слегка кружилась. Глаза чесались от дыма. В общем, ничего хорошего, кроме плохого, в походном образе жизни Вадим не обнаружил. Палатка, спальный мешок и котелок, чтобы заварить чай, были теми предметами, без которых в чисто поле лучше не соваться.

Вадим поискал взглядом Анну и обнаружил ее у костра. Там же сидели и остальные. Оказывается, все уже проснулись — или вовсе не ложились. Судя по тому, что Флейтист возился с углями и песком, на завтрак вновь ожидалась печеная рыба. Вадим не имел ничего против — сейчас его устроила бы любая горячая пища. И желательно — побольше. Анна оглянулась, почувствовав его взгляд, подошла, села рядом. Теплые руки, пахнущие дымом, пробежались по лицу и волосам.

— Лохматый, — промурлыкала она. — Ты выспался?

— Ну, в общем и целом…

ЧАСТЬ 2. РАЗБИТОЕ ЗЕРКАЛО

ГЛАВА 1. СТАРАЯ ДОБРАЯ ФЭНТЕЗИ

— Сначала все было так, как ты, наверное, знаешь. Я пришел в город, потому что меня пригласил туда магистрат. Точнее, один из его членов, владелец цирюльни. Тогда часто случалось, что цирюльники знались с… ну, скажем, нечистой силой. Точнее — с некоторыми из Полуночи.

— А настоящей нечистой силы, значит, нет? — спросила Анна.

— Если и есть ад, то мы, пожалуй, в нем, — невесело улыбнулся Флейтист. — О другом я не знаю, хотя меня сотни раз называли демоном или бесом. Что ж — я пришел в город, и мне поручили избавить его от полчищ крыс, что наводнили его. Крысы пришли из соседних селений, где свирепствовала чума. Вам будет трудно поверить, но тогда люди не знали, что крысы распространяют чуму. Считалось, что эпидемии насылают ведьмы или вызывают бесы, которых люди вдыхают, проглатывают с водой… Мы, конечно, знали, как все происходит на самом деле. Учили некоторых из Полудня — знахарей, травниц. Тех, кто хотел учиться и был готов поверить. Вера… вы опять едва ли поймете до конца, что значила тогда вера. Веру нужно было подкреплять. Чудесами, созданием и поддержанием образа. Мой образ требовал от меня взять с жителей тяжкую цену. Иначе они не поверили бы мне… в меня. И я не смог бы сделать то, что должен был.

Анна слушала, склонив голову набок, и так и держа на столешнице напряженные руки. В глазах у нее то возникало понимание, то вновь застывало недоверие.

— Я сказал, как требовал обычай — я возьму первое, что встретится мне на пути. И я действительно увел крыс, утопил их в ближайшем озере. Это было нетрудно. О Пестром Флейтисте рассказывали сказки, и когда они увидели меня воочию, мне не нужно было много слов и жестов, чтобы получить свой ресурс. Когда я возвращался, я был уверен, что встречу козу или теленка. Но мне встретился мальчик, сын того самого цирюльника. Родители заперли его, но он убежал. Мне не нужен был этот ребенок — что мне с ним делать? Но слово должно быть нерушимо, и я забрал бы его с собой. Довел бы до ближайшего монастыря и передал монахам, наверное. Случилось же иначе. Магистрат отказался исполнить свою клятву. Я чувствовал бы облегчение, наверное. Если бы не увидел на шее мальчика — он стоял рядом со мной на площади перед ратушей, — бубоны. Он был уже болен, у него начиналась лихорадка. Признаки болезни я увидел на лицах многих жителей… — Флейтист задумался, посмотрел вдаль, вспоминая. — Я заговорил с ними об этом, но они не поняли меня. Точнее, они решили, что я хочу забрать всех детей. И выгнали меня. Я устал, я был не в силах тягаться с толпой и священником. Я стоял перед толпой, которая не желала понять меня. Женщины плакали, проклиная меня. Проклятий я не боялся — и из них можно взять силу. Но перед непониманием я не мог сделать ничего. Позже умный человек сказал, что против глупости сами боги бороться бессильны. А я не был и богом.

ГЛАВА 2. НЕЗАДАЧЛИВЫЕ ХОЗЯЕВА

Вадим был готов увидеть кого угодно, хоть чудовище Ктулху из несколько лет назад прочитанной в поезде книги. Все, что он понял из рассказов и обрывков реплик обоих полуночников, наводило на простую идею: обитатели Безвременья своего облика не имеют. Да и все окружающее — тоже иллюзия, хоть об нее и можно разбить голову. Тщательно наведенная галлюцинация, видимо. Можно скатиться с оплавленного обрыва и убиться насмерть — но об мираж. Вадим вспоминал буддийскую концепцию мироздания, согласно которой весь зримый, ощущаемый, слышимый мир — лишь морок. Порождение несовершенного сознания.

Тому, чей нездравый разум породил окружающий пейзаж, Вадим бы сознание отключил. Несмотря на тотальную неприязнь к насилию, он с удовольствием опустил бы кулак промеж ушей головы, в которой зародились такие фантазии. И никакого привычного отвращения к применению силы не ощутил бы. Вспомнилась вдруг армия, где «дедушки» иногда развлекались, затачивая край пряжки ремня до остроты лезвия. От скуки Вадим тоже более-менее выучился пользоваться этим самодельным оружием. В настоящих драках ему, по счастью, участвовать не довелось. Служил он в полковом оркестре, «музыкальной роте», где нравы были помягче. Пару раз получал по физиономии от старших, но тем все и ограничилось. Пять лет музыкальной школы по классу гитары не прошли даром — в военкомате его сразу выделили среди прочих. Так что два года службы не оказались слишком тягостными, а потом было легко поступить в музыкальное училище.

Но — вокруг дрались, много и разнообразно. Пару приемов самообороны усвоил и Вадим. Впрочем, постоять за себя умел не слишком хорошо, оно и нечасто было нужно. В критических ситуациях он оказывался где-то сверху и сбоку от своего тела, равнодушным наблюдателем. Лицо заливала молочная бледность, и выражение на нем делалось такое странное, что хулиганье чаще шарахалось, плюнув на «психованного», чем продолжало наезжать. Владея собой полностью, ударить человека, особенно в лицо, он не мог. А вот то тело, на которое он смотрел со стороны, могло все, что угодно. Ткнуть напряженным пальцем в глаз, укусить за нос или ударить под ребра случайно оказавшейся в ладони ручкой, например. В тех редких драках, что были неизбежны, оно так и действовало. Потом очевидцы рассказывали, что страшно было даже не то, что он делал, а как. С ледяным нечеловеческим бесстрастием, экономно и расчетливо.

Постепенно он научился входить в это состояние намеренно. Достаточно было вызвать в себе определенное ощущение — белый свет, заливающий глаза, и в нем видна только фигура противника. И уйти — в сторону и вверх. При этом он мог еще что-то говорить, мог и вернуться к контролю, если ситуация не доходила до кризиса. Так вчера он готов был всерьез драться с Серебряным, но удержался, ибо нужды не возникло.

Когда явились хозяева, Вадим мирно сидел на бревнах, из которых был сложен мост. Вспоминал прошлое, перебирал в уме лица, ситуации, в которых приходилось применять силу. Ему казалось, что в любой момент понадобится делать это опять. Пружину в груди нужно было держать туго скрученной.

ГЛАВА 3. КЛАДБИЩЕ БОГОВ

Анна сидела на земле, прислонившись к подножию истукана, и лирически созерцала бывший выход из пещеры. По ее прикидкам количество обрушенной породы исчислялось килотоннами. Если парочка хозяев крепости имела материальную природу, то о них можно было уже забыть. Анна, впрочем, в этом не была уверена. Существам материальной природы, вроде нее самой, не было свойственно появляться из воздуха и так же исчезать.

После контрастных ванн, беготни, падений и взрывов за спиной шевелиться не хотелось. Вся компания расселась, разлеглась и развалилась прямо на земле. У самого выхода из пещеры стояла здоровущая «каменная баба». Вот у ее подножия и расположились, причем лицом к руинам. Смотреть за спину Анне не хотелось — и не интересовало сейчас, где оказалась, и больно поганый пейзаж она заметила в первый момент. Равнина, засыпанная толстым слоем пепла и праха. И так — до самого горизонта, только барханы и дюны.

— Куда нас занесло? — сквозь лень спросила она Серебряного, который сидел слева.

— Не имею желания уточнять, — вяло откликнулся он. — Позже, госпожа моя…

Анна повернула голову к Гьял-лиэ. Сейчас он выглядел совсем не так устрашающе, как недавно в туннеле. И даже был похож на человека — ну, немножко странные черты лица, слишком тонкие для мужчины. Необычный оттенок волос и кожи? Что ж, такое тоже встречается. Вот привычной уже ауры силы вокруг него не было.

ГЛАВА 4. ВИТРАЖИ БЕЗВРЕМЕНЬЯ

По душной жаре компания прошла еще добрый пяток километров, но ничего схожего с замком не увидела. Все те же скалы по правую руку, все те же оплавленные истуканы — по правую. Горячий пепел под ногами, плотное и низкое, словно нитрокраской по бетону намалеванное небо. Каменные фигуры пугали. Вадим косился на них и тут же отводил глаза. Только на первый взгляд они казались одинаковыми. На самом деле равняло оплавленные глыбы лишь одно: каждая была воплощением предельной боли, которую может пережить живое существо. В текучих очертаниях черного камня с трудом угадывались былые черты забытых богов. Крылья, звериные тела и лапы, человеческие лица или причудливые морды химер были различимы лишь боковым зрением. Стоило повернуть голову и взглянуть прямо, картинка размывалась, оставался оплавленный, изуродованный потеками камень.

Но как ни смотри — невозможно было не слышать, не чувствовать кожей отголоски последнего предсмертного крика, запечатленные в камне. Кладбище богов было уставлено обелисками, сделанными из самих покойников. В этом было нечто нестерпимое, чуждое человеческому разуму, чуждое этике и морали человека двадцать первого века. Даже казнимых преступников хоронили, даруя покой хотя бы после смерти. Здесь же все было иначе. И оттого каждый шаг по пеплу Кладбища отнимал у Вадима силы. На самом краю слуха, тоньше комариного писка и безнадежнее плача брошенного ребенка, звучал незатихающий горький стон. Не слышать его было невозможно — он, как песок пустыни, проникал внутрь.

Услышав о ключе от ворот, Вадим представил себе именно ворота. Примерно такие, как были в недавнем замке. Потом фантазия нарисовала ажурную решетку в арке; калитку в ограде. Ворота же оказались не похожи ни на что подобное. Посреди равнины торчал столбик, напоминавший срубленное на высоте колена человека каменное деревце. Пять каменных «корней», образуя пятиконечную звезду, расходились от него и пропадали в пепле, словно корни дерева в траве. Посредине «спила» было небольшое круглое углубление.

— Пришли, — сказал Флейтист.

Вадим недоверчиво покосился на него, потом подошел к камню вплотную, погладил ладонью шероховатую «кору». Он ожидал, что ствол окажется горячим: серо-черный камень, похожий на обсидиан, должен был нагреться под солнечным светом. Оказалось же — прохладный, чуть влажный на ощупь, словно на нем собралась тоненькая пленка конденсата. Вадим еще раз провел пальцами снизу вверх, недоуменно встряхнул головой. Казалось, что камень дрожал мелкой дрожью. Несильно, неравномерно — как вибрирует колонка компьютера при выведенных на максимум низких частотах.

ГЛАВА 5. ПРЕДСКАЗАННАЯ

Анна висела над пропастью, уцепившись за каменный выступ. Запястья дрожали под тяжестью веса, вспотевшие ладони по миллиметру сдвигались к краю. Гладкий как стекло камень плохо годился для подобной акробатики, а скол больно врезался в пальцы. До падения оставались считанные мгновения. Девушка стиснула зубы и зажмурилась. Любой ценой — не смотреть вниз, туда, где мучительно далеко поблескивают острые зубцы скал. Все равно — смотри, не смотри, но через минуту или две они примут на себя ее тело. Должно быть, и больно не будет, просто не успеет. Хрустнут ребра, вминаясь внутрь, и все прекратится…

Но если думать об этом, то сердце уйдет в пятки, пальцы разожмутся и все случится еще раньше, чем должно быть. Анна попыталась подтянуться. Скала, на краю которой она висела, была слишком гладкой — не на что было опереться, а силы в руках не хватало. Каменное лезвие выступа еще глубже врезалось в пальцы, по ним потекло горячее и липкое, правая ладонь невольно разжалась. На левой девушка провисела лишь секунду, а потом рванулась вверх, и совершила роковую ошибку, попробовав сменить руки.

Падение казалось бесконечным. В глазах потемнело, разум сжался в вопящий от страха комочек, спрятавшийся где-то под желудком, дыхание остановилось — но она все летела вниз…

— Очнись, девочка, не время! — ударили ее по щеке.

Анна с трудом заставила себя разлепить глаза. Никакой пропасти, никакого падения: она лежала на земле, а перед ней на коленях стояла Софья.