«Видите ли, люди грешны от рождения, тут уж ничего не попишешь, хотя именно первородный грех и определяет человеческую природу, так что особо жалеть о нем, наверное, и не стоит. Вдобавок к этому, в каждой душе запечатлены — или запечатаны, это уж как вам угодно, — семь смертных грехов, или — мне так больше нравится — семь грехов Смертных. В моей власти снять печать с одного из них»
Такой вот неслабый персонаж. Ежели кого интересуют подробности его прежней жизни, рекомендую обратиться к «Хроникам» Жана Фруассара, источник достоверный и нелживый. Что касается его нынешних занятий, то кому-то они могут показаться предосудительными, а то и бесчеловечными… но он только выполняет свои обязанности. Достойно и безукоризненно, ибо иначе не умеет. Своих услуг он никому не навязывает, стоят они очень и очень дорого… но желающих получить помощь Снимающего Печать предостаточно в любом месте и в любые времена.
Часть первая. Плоды
1.
Алена всегда была очень энергичной особой, четко знавшей, что ей надо от жизни и не тратившей попусту ни секунды из отпущенного ей времени. Сейчас, например, она одновременно вела машину, с изящным хамством игнорируя светофоры, братьев-автолюбителей и прочие, не стоившие ее внимания вещи, и обрабатывала сидящего рядом мужчину в режиме циркулярной пилы.
— Да что с тобой такое творится? Валиума ты, что ли, для храбрости принял? Господи, ну не понимаю я тебя, не понимаю! Все, все у тебя есть: и рост, и стать, и кулачищи пудовые, и реакция, как у дикаря… Так что ж ты мямлишь вечно? Сколько раз тебе говорить нужно, что на ринге не жалость демонстрируют, а?! Опять сегодня сопли жевал, я же видела — он тебе подставился, как шлюшка вокзальная, а ты? Ну не верю я, не верю, что ты такой момент мог не заметить!
Тут ее спутник впервые за последние сорок минут подал голос.
— Ален, ладно тебе… Жалко парнишку стало, ну… Открылся он по неопытности, что ж добивать-то.
— Да засунь эту жалость знаешь куда?! Нет такого слова, ясно?! И зачем я только с тобой связалась, сколько времени псу под хвост ушло! Знала бы заранее, какой ты тюфяк… тоже мне, мать Тереза мирового бокса! — в жизни бы близко не подошла, лучше бы к Павлову в свиту подалась!!! Ну что ты опять молчишь? Все слова в перчатках оставил? Тряпка несчастная!
Часть вторая. Древо
1.
— нежный, чуть жалобный голосок Филиппы Д Юссель звучал особенно трогательно в пышном, но довольно холодном зале отеля герцога Беррийского, который избрал своей резиденцией на время пребывания в славном городе Безье король Франции Карл VI. Декабрь в уходящем 1389 году от рождества Христова сильно отличался от обычно мягких лангедокских зим — ветреный, морозный, снежный, он словно перекочевал откуда-нибудь из Московии на благословенные южные земли. Состоятельные горожанки наперебой раскупали так вовремя вошедшие в моду меха (ими подбивали длинные плащи фасона «колокол» и обшивали полы теплых суконных сюрко), купцы уже заранее подсчитывали убытки от померзшего урожая, в городе резко взлетели цены на дрова и заметно поубавилось нищих — то ли они пережидали холода в своих тайных убежищах, то ли замерзали десятками насмерть. Словом, погода королевскому визиту не благоволила. Поэтому Карл VI, и без того невеликий любитель развлечений на свежем воздухе, предпочитал проводить время возле пылающего камина, в обществе благородных дам и девиц славного Безье. Венценосного гостя развлекали чувствительными песнями трубадуров, изящными танцами под негромкий аккомпанемент лютни, чтением лэ о Тристане и Изольде, Гюоне Бордоском или таинственном Зеленом Рыцаре… Мелодичные, нежные женские голоса, уют и непринужденность обстановки — все это как нельзя лучше подходило состоянию короля, который не так давно перенес очередной приступ безумия и, по правде сказать, еще не совсем от него оправился.
Юная Филиппа Д Юссель закончила петь и, повинуясь мановению монаршей руки, присела на низкую скамеечку рядом с Карлом VI. Она заметно робела; король внушал ей — помимо обычного трепета перед могуществом — еще и какое-то неприятное чувство, как будто он мог заразить ее или непоправимо испачкать, и она, обычно такая веселая и говорливая, молчала, словно проглотившая от страха язык деревенская дворяночка. Карл, прихлебывая из кубка красное вино, искусно сваренное с пряностями и сахаром, довольно долго молчал; Филиппа глядела на пляшущее в камине рыжее пламя и перебирала край расшитой золотом вуали, свисавшей с ее высокого эннена почти до полу… она настолько отвлеклась, что чуть не прослушала вопрос короля.
— Милое дитя, в вашей песне звучала такая искренняя тоска о лете… Что тому виной, хотел бы я знать — эти несносные холода, кои всех нас застали врасплох, или же веселые праздники ушедшего лета? — его голос был спокоен и мягок, он сулил тихую, приятную беседу.
