Студентка, комсомолка, спортсменка

Арсеньев Сергей Владимирович

Пролог

Холодно-то как сегодня. Брр. И это несмотря на зимнее пальто и поддетую под свитер шерстяную жилетку. Хотя всего-то ноябрь месяц. По Сетке вчера обещали минус два на сегодня. Наверное, так оно и есть. Но мне всё равно холодно. И руки зябнут. Пальцы в зимней перчатке с трудом удерживают костыль.

А без костыля я давно уже не выхожу на улицу. С ним-то еле-еле ноги таскаю. Совсем старый стал. Но нельзя же всё время сидеть у себя в комнате! Кушать что я буду? Дважды в неделю приходится мотаться к пункту раздачи гуманитарной помощи и часа два стоять там в очереди унылых стариков и усталых не выспавшихся женщин. И всё это для того, чтобы получить невзрачную пластиковую упаковку армейского сухпая с просроченным сроком годности, также просроченную банку собачьего корма и буханку чёрствого серого хлеба.

Я и этому рад. Выбирать не приходится. Не из чего выбирать. После оплаты жилья и коммуналки, от моей пенсии остаётся сорок два евро с мелочью. Сорок два евро на месяц. Меньше полутора евро на день. А литр самого дешёвого молока стоит 84 цента. А булка самого дешёвого хлеба — 72 цента. Про настоящее мясо я вообще молчу. Давно забыл его вкус. Хорошо хоть, собачий корм дают, пусть и просроченный.

И ведь пенсия, вроде бы, приличная. Почти 300 евро. Но уж больно за жильё дерут много. Одному совсем невмоготу платить. Мы с Семёном Николаевичем снимаем одну двухкомнатную квартирку на двоих. Вернее, на троих. С Семёном ещё и жена его живёт, Елена Васильевна. И лишь тремя пенсиями, вскладчину, ухитряемся платить.

Не платить же никак нельзя. Приставы придут, последнюю мебель вынесут. А коли мебели на погашение долга не хватит — запросто и самого на улицу вышвырнут. Не платишь — живи где хочешь. Хоть на помойке. У нас тут с год назад такой случай был. Сергей Кузьмич, со второго этажа, пошёл в аптеку. Жена у него захворала тяжело.

Глава 1

Сознание вернулось ко мне резко, будто кто-то нажал какую-то кнопку или дёрнул рубильник. Вот только что я лежал на мокром грязном асфальте, а теперь уже нахожусь в каком-то просторном светлом помещении. Мне тепло и уютно. Только я, отчего то, совсем не могу шевелиться. Меня очень туго связали. А во рту у меня какая-то здоровая тёплая и мягкая штука.

Выплюнув изо рта то, что там было, я попытался извернуться и осмотреться. Почему так хорошо всё видно? Ведь на мне нет очков. Но извернуться не получилось. Моё тело слушается меня очень плохо. И, к тому же, меня держит на руках какой-то исполин. Держит нежно, совсем не больно, но при этом крепко. Не вырваться. Кто это?

Исполин ласково шепчет мне: “На, на” и вновь суёт в мой рот что-то тёплое и мягкое. Неожиданно для самого себя, я пытаюсь сосать эту штуку и… из неё начинает вытекать тёплая сладковатая жидкость.

И тут я внезапно понял, что это такое у меня во рту. Да ведь это же женская грудь! И течёт из неё молоко. А исполин… да никакой это не исполин. Это обычная женщина. Она лишь кажется мне исполином. Потому, что это я — кроха.

Вовсе меня не связали. Меня запеленали. Женщина в свободном халате сидит на кровати и держит меня на руках. Это что, выходит, что я теперь — младенец? А кто я? Взглянув на лицо кормящей меня женщины, я убедился в том, что она мне совершенно не знакома. Это не моя мать. Либо, если это мать, то, значит, я — это не я.