Вторая часть «Аскета». Написано в соавторстве со старым другом Валентином Холмогоровым.
Пролог
Наземный вестибюль станции метро отдаленно напоминал жерло вулкана, из которого, подобно рекам лавы, истекал нескончаемый поток людей. Так всегда бывает в утренние часы буднего дня, когда заспанные граждане, зевая и наступая друг другу на ноги, спешат на работу. Где-то возле полудня людская река схлынет, превратившись в тоненький ручеек, пересыхающий всякий раз, когда очередной поезд, со стоном набирая скорость, отчалит от опустевшей платформы, а к вечеру вновь начнется прилив. Этот неизменный порядок, нарушаемый лишь наступлением выходных да редких праздников, создавал своеобразный ритм, пульс, дыхание подземной транспортной сети. Казалось, что, вглядываясь в бесконечное мельтешение человеческих фигур, курток, плащей и пальто, можно сойти с ума, однако для того, кто стоял возле ведущих в промозглое питерское утро стеклянных дверей станции, это было привычной каждодневной рутиной. Старшина Малютин вообще относился к своей работе философски. Натренированный взгляд быстро скользил между спешащими к выходу силуэтами, сознание автоматически фиксировало и оценивало внешность, одежду, походку, цепляя каждому пассажиру краткий, но емкий ярлычок. Вот студент — сутулый, физиономия прыщавая и задумчивая, из полиэтиленового пакета торчат скрученные в трубки листы ватмана. Спешит. А вот инженер или служащий, одет скромно, но «дипломат» не из дешевых, сворачивает газету, смотрит на льющий за окнами станции дождь, морщится, достает зонтик. Неформалка лет шестнадцати, зеленые волосы, пирсинг на губе и в носу, в ушах плеер. Запрещенных предметов при ней, скорее всего, нет, равно как и денег. Пускай себе идет. Малютин не мнил себя выдающимся физиономистом, но привык доверять собственному опыту и профессиональному чутью. Однако имелся у него еще один небольшой секрет, который он предпочитал хранить в тайне и от начальства, и от коллег, и даже от близких друзей. Секрет, порой заметно облегчавший его работу. Если на мгновение перестать вглядываться в человеческую толпу, расслабиться, попытаться рассредоточить сознание, заставить себя смотреть будто бы сразу всюду и в никуда, раствориться мыслями в душной атмосфере вестибюля, то поток людей в какой-то миг превращается в череду разноцветных пятен, словно сумасшедший художник разом выплескивает в воздух тщательно перемешанную палитру красок. Мимо проплывают серо-синие облачка усталости, желтоватые сгустки хворей и болезней, бурые кляксы злости и ревности, редкие зеленые искры радости, бодрости и веселья. Нет-нет да и мелькнет в этой мешанине оттенков серебристый, пронзительный, яркий, словно вспышка молнии, проблеск страха. Инстинктивного страха при виде человека в серой милицейской форме. Это ощущение стремительно, словно удар током, и тот, кто испытал его, тут же берет контроль над своими эмоциями, но подобный всплеск означает, что такому человеку есть чего опасаться. И следовательно, он, пассажир, представляет для старшины Малютина непосредственный интерес.
Псионом Малютин не был, после инициации оставшись обычным человеком, правда, с некоторыми полезными приобретениями. Как и многие, стал чуть-чуть быстрее, сильнее, выносливее. Практически у всех инициированных укреплялась иммунная система, часто острее становился слух, зрение, другие органы чувств. Но некоторые получали впридачу к небольшим улучшениям организма более серьезные «бонусы»… Например, возможность видеть человеческие ауры или улавливать чужое настроение. Обладателей таких способностей называли «полумагами» и надеялись со временем научиться усиливать их оболочку до уровня псионов. В будущем. До сей поры о том, почему одни переходят «барьер десяти», а другие так и остаются людьми, ученые представления не имели — в отличие от священников, четко указывавших на Господню волю.
Вот и сейчас, устав обшаривать взглядом извергаемую эскалаторами разношерстную толпу, старшина решил ненадолго сменить тактику. Нужно лишь небольшое усилие воли… Спустя десяток секунд мраморные стены станции потускнели, будто растворяясь в тумане, и мир вокруг раскрасился множеством разноцветных брызг. Они воспринимались разумом целиком, по-особому объемно, имели глубину и суть, казалось, прикоснись к ним рукой — и ты ощутишь теплоту, звук, тембр каждого из заполняющих пространство цветов. Увы, сейчас никому не было до него дела: Малютин различил скуку, огорчение, надежду, голод, кто-то безнадежно опаздывал на встречу, кто-то в десятый раз не мог дозвониться близким по мобильному телефону — тысячи осколков чужих эмоций складывались вокруг в причудливую, прихотливую мозаику. Внезапно старшина почувствовал странное неудобство, необъяснимую тяжесть где-то в районе затылка. Что-то в окружающей действительности шло не так. Он снова и снова скользил мысленным взглядом над медленно текущей мимо разноцветной рекой… Вот оно!
В одном месте замысловатый рисунок менялся, образуя небольшое пятно инородности. Это пятно выглядело словно неопрятная заплата в едином отрезе ткани, и перемещалось оно вместе с основным пестрым потоком, не отставая от него ни на шаг. Ауры оказавшихся поблизости людей непроизвольно ужимались, по ним пробегали волны дискомфорта. Казалось, они по непонятной причине просто сторонятся чего-то неощутимого, оставляя в центре клочок свободного пространства. И это в час пик, когда каждый пассажир стремится чуть ли не залезть на голову своему ближайшему соседу, лишь бы побыстрее выбраться на свежий воздух?
Малютин пробкой вытолкнул себя в реальность. Толпа все так же понуро шаркала к выходу, словно стадо баранов, ведомое невидимым пастухом на скотобойню. Как ни вглядывался он в колыхание людских голов, различить свободное пространство никак не удавалось: пассажиры шли плечом к плечу, и, вливаясь в распахнутые проемы дверей, смешивались с промозглым питерским дождем. Спустя несколько мгновений взгляд выцелил то место, где должна была находиться обнаруженная им только что аномалия, и, секунду помедлив, он нырнул в упругий, плотный, пахнущий потом и дешевой туалетной водой человеческий поток.
Часть первая
Глава 1
— Константин Валентинович, можно войти? — В дверях кабинета без малейшего стука показалась кудлатая голова Леши Виноградова.
— Можно, если осторожно, — со вздохом ответил сидевший за заваленным бумагами столом широкоплечий, крепко сбитый, начинающий понемногу лысеть мужчина и отложил в сторону какую-то папку, содержимое которой задумчиво изучал. — Ты отчет составил?
— Я его пишу, — потупил взор Виноградов. — Если честно, Константин Валентинович, такая ху… Художественная литература получается, хоть вешайся.
— Тебе литература, а мне завтра с отчетом в Москву ехать, — с недовольной миной отозвался хозяин кабинета. — О чем я там докладывать буду? О том, что мы тут баклуши бьем да водку пьем?
Сердиться Константину Валентиновичу, которого близкие друзья и коллеги по старой доброй традиции называли Призраком, было с чего. Они сидели в Петербурге вот уже две недели кряду, но дело, ради которого группа столичных специалистов спешным порядком вылетела в этот затянутый тучами город, так и не сдвинулось ни на йоту. В Питере и вправду творилось что-то непонятное, вот только ухватить хоть какую-то логику в странной цепочке произошедших за последние дни событий им пока никак не удавалось. Да и ливень, то стихавший, то набирающий силу вновь, изрядно действовал на нервы. Порой Призрак думал, что если уж судьбою для них уготовлена участь проторчать в сырой и дождливой Северной Пальмире еще хотя бы пару недель, ему придется как минимум отрастить себе жабры.
Глава 2
— Не волнуйтесь, Виктор Андреевич, как раз к отъезду успеете.
Я согласно кивнул. Слава слегка ошибался: до отхода поезда у меня останется минут сорок, за которые я планировал немного побродить по вокзалу. Без особой цели, просто так. Прошло пять лет с тех пор, как я последний раз находился в толпе, — тогда Сергачев устроил плановое совещание верхушки СБР, перед которым мы со Злобным немного пошатались по городу. До Амазонской операции морда моего друга была необычайно узнаваемой, это сейчас его слегка подзабыли, а тогда… Пристальное внимание людей заставляло нервничать, в те времена я плохо глушил направленные на меня эмоции и потому чувствовал боль от слишком большого потока мыслей. Приходилось постоянно носить оберегающие сознание знаки — ту же «святую броню», например, — тем не менее, какой-то фон все равно проникал. Сейчас мое лицо прикрывала иллюзия, потому глазеть на меня не должны, но и чувствительность сознания за прошедшие пять лет, скажем прямо, повысилась. На порядок, если не больше.
Неприятностей я не жду, и особой необходимости в проверке нет. Просто хочется вспомнить обычную человеческую жизнь.
Подошедшему патрулю я продемонстрировал пустую ладонь, в ответ милиционеры козырнули и быстро ретировались. Не знаю, что конкретно они увидели, какой документ. Их интерес не удивил — исходящие от меня волны холода не могли спрятать никакие блоки, люди инстинктивно чувствовали опасность и старались определить ее источник. Использование псионики с целью внушения ложных сведений считалось уголовным правонарушением и каралось, если мне не изменяет память, тремя годами тюрьмы. Обычно я не позволял себе вольностей наподобие только что проделанной, но сейчас требовалось отследить реакцию «топтунов». Не заметили. Тогда зачем такие нужны? Не возражая против самого факта слежки — в конце концов, прошло всего три месяца с момента последнего организованного мною прорыва, — я не понимаю, почему нельзя подобрать хороших специалистов, способных остановить хотя бы одну
тень
.
Свободное время подошло к концу, по громкоговорителю настойчиво объявляли о скором окончании посадки. Рядом с турникетами, ведущими на платформу, стояли еще двое постовых с автоматами, причем один из них был псионом. Плохонькая у него подготовка, аура совершенно не структурирована. Впрочем, здесь нет необходимости держать кого-то опытного: серьезных бойцов или сканеров бессмысленно привлекать к поиску оружия и наркотиков. Разве что изредка, в порядке исключения или в связи с точечной операцией. Лично я со скепсисом отношусь к подобным мероприятиям, когда дело касается серьезных противников. Слабый псион хорош против поддатого дебошира, но против тренированного специалиста у него нет никаких шансов. Все решает подготовка и решимость действовать. Безоружный человек, обученный убивать, опаснее домохозяйки с пулеметом. Но милицейское начальство считало нужным привлекать сколь можно больше псионов, полагая их своеобразной панацеей от всех бед, и использовало кадры так, как считало нужным. Не хочу судить, эффективно или нет.
Глава 3
Было бы ложью сказать, что я не люблю смотреть кино. Скорее, мне не хватает времени. Да и продукция голливудской «фабрики грез» — основного поставщика фильмов для всего мира — не отличается особенным качеством последние лет тридцать. Поэтому обычно после первых сцен очередного блокбастера я нахожу себе занятие поинтереснее. Но когда Светка притащила диск под названием «Воины Ада» и буквально силой заставила меня усесться в кресло перед телевизором, от просмотра сего творения я получил изрядное удовольствие. Посудите сами: некая команда, сборная солянка из людей и псионов, узнает о существовании заговора, целью которого является захват власти в Штатах. Естественно, не обошлось без убийства президента, хотя кому он нужен, непонятно. Отважные сыщики выясняют, что во главе заговорщиков стоит сильный псион по имени — внимание! — Отшельник, обладающий невероятными способностями по части чтения чужих мыслей. По ходу дела выясняется, что в мозгу одного из членов команды заложена программа, заставляющая его сообщать врагам информацию о ходе следствия, но в конце он ценой собственной жизни преодолевает блокировку и на протяжении минут десяти испускает дух на руках верных товарищей. Которые, в свою очередь, вооружаются большими сверхсовременными пушками, предоставленными одним из спонсоров фильма, разносят убежище Отшельника, убивают кучу народа и наконец-то находят Главного Злодея возле артефакта веселенькой голубой расцветки. Артефакт якобы должен зомбировать население всего земного шара. Далее следует сцена драки, во время которой Отшельник превращается в нечто совершенно непотребное с перепончатыми крыльями. Его чудом убивают, главная героиня взасос целует брутального главного героя. Занавес. Титры.
Давно я так не смеялся.
Если бы сценаристы знали, насколько близко они подобрались к истине, желание играть на теме «Аскет — посланник Диавола» отпало бы у них напрочь. Во мне действительно осталось нечто чужое. Я чувствую его инстинктом, так, как прежде ощущал притаившуюся за углом тварь. Многочисленные проверки, проведенные и лучшими ментатами, и мной самим, не нашли ничего, но я точно знаю — последствия контакта с Господином не ограничиваются умением видеть дырки в любых известных человечеству щитах. Осталось что-то еще.
Иногда появляется желание докопаться до истины. Погрузиться в полный транс, разложить сознание на отдельные куски, проверить структуру каждого от и до, чтобы заставить наконец-то сработать дремлющую в темных уголках разума программу. Остановиться, не поддаться искушению сложно. Сколько останется от меня после такого эксперимента? Неизвестно. Всякий раз, едва я начинаю заниматься поисками чуждого влияния, мои мысли незаметно меняются. Они остаются моими — но не совсем. Как там у Гете? «Есть божество, что лепит нашу волю. Желанья наши — плод его трудов». Похожее сравнение. Желания, эмоции становятся иными, изменяется точка зрения на реальность и события. И мне не хочется знать, чем я стану, если продолжу искать.
Рано или поздно эта бомба сработает. А как ее обезвредить, неизвестно.
Глава 4
Сказать, что Фролов выглядел озабоченным и рассерженным, означало бы погрешить против истины: Призрак нервно расхаживал по кабинету, заложив руки за спину, и напоминал всем своим видом запертого в клетку лысеющего хищника, которого по каким-то причинам лишили законного ужина. Злобный, понуро опустив голову, сидел на стуле, демонстрируя искреннее раскаяние.
— Нет, от тебя я мог ожидать чего угодно, но такого… — раздраженно вещал Фролов. — Нарушить прямой приказ! Подвергнуть опасности собственную жизнь и жизнь нашего сотрудника! О Светлане я даже не говорю! Уму непостижимо!
— Константин Валентинович, это я настояла… — начала было притихшая в углу Света, но Призрак тут же резко одернул ее:
— Тебя вообще не спрашивают! Сиди и помалкивай! Героиня отыскалась…
Светлана обиженно надула губы и отвернулась.