— Милая, меня не казнят. Москва не сдаст. Кроме того, вспомни, что я рассказывал тебе, — крепко обняв жену, прошептал он.
Серые глаза его светились озорным смехом. Ничего так гипнотически на нее не действовало, как эти глаза. Она им верила больше, чем какой-то мифической Москве её большевикам и мерзкому начальнику тюрьмы, прошипевшему: «Иди, прощайся с мужем…»
И еще она верила в то, что с Рихардом произошло в детстве.
…Однажды на бакинских промыслах близ Сабунчей, прямо посреди вышек люди увидели цыганские шатры. «Пришел табор… Жди убийств и воровства», — ворчали обуянные страхом обыватели. Детям строго-настрого запрещалось не то что заговаривать, даже подходить к цыганам. И вот Рихард на спор с такими же, как и он, пятнадцатилетними сверстниками пошел к кострам грозных пришельцев. И там старая цыганка гадала ему: «Ты станешь военным, — шамкала она, — тебя дважды будут убивать, но, вопреки всему, ты жить будешь очень долго».