Утром в понедельник над деревней появились знаки. Первым их увидел кузнец. Накануне ночью ничего такого не было, потому что как раз в это время кузнец начал ковать новый меч вождю и, желая узнать, расположены ли к его работе многочисленные боги и духи стихий, несколько часов просидел на камне перед кузней, задрав голову вверх.

- Задницу вот только застудил, - жаловался кузнец всякому, кто приходил к нему, - и шея теперь болит. А только зазря пострадал, потому как не было мне никаких знамений. И знаков этих тоже не было. - Не было, - категорично заявлял оскорблённый мастер. - Во, гляди, - показывал он любопытствующим соплеменникам откованный клинок и проводил грязным ногтем по не отточенному еще краю, — видишь, всю ночь работал, глаз не сомкнул, устал. - Ты сам посуди, - рассуждал кузнец, - вроде как бы про себя, рассматривая придирчиво меч, - посуди сам, подмастерья у меня нет, забрали у меня парнишку к вождю в дружину. Ну и что ты скажешь? Парнишка был дурак, скажем прямо, но мехи раздувал. А теперь? Мехи приходиться самому раздувать и молотом махать. Вождю ведь что надо? Вождю нужен меч, крепкий меч и чтоб не сломался после первого удара. А тут как назло, нет знамения. Нет, и всё тут. Сижу, сижу и ни одна сволочь на меня внимания не обращает. Пришлось так, без всяких знамений и ковать, потому как наш вождь человек серьёзный и задержек всяких не потерпит. Вот так, значит. Ну что, стал работать меч, да-а-а, несколько раз выходил на улицу, отдохнуть и свежим воздухом подышать и знаков не было. А что было? - спросил кузнец, загнув указательный палец. - Звезды были, много, сияние было, огненные колеса были, комета пролетела, хвост вот такой, камень небесный за лесом упал, упыри выли и вождь прежний прошел. Сам черный, глаза красным горят, клыки изо рта торчат, слюна течёт и хрипит на каждом шагу. Верёвка вокруг шеи замотана, значит задушили нашего защитника, опору и надежу. Нынешний вождь и задушил, погань этакая. Вот это всё, что я видел.

Кузнец неопределённо вздыхал и уходил вглубь кузни, жалуясь на бессердечие богов и отсутствие помощников. Соплеменники долго топтались у входа, ожидая продолжения разговора, но так и не дождавшись, уходили. Выбравшись из продымлённых недр кузни, они поднимали головы и долго смотрели на огромные знаки, нагло расположившиеся прямо над их домами и не желавшие никуда исчезать. Бессмысленность этого явления раздражала поселян, а невозможность пресечь мешавший привычной жизни феномен вызывал у них приступы необъяснимой злобы. Поселяне яростно плевались и расходились по домам, надвинув на глаза широкополые шляпы. До сего момента каждый из них знал, что любое событие для чего — нибудь да предназначено. Например, появление прежних вождей. Всякий, увидевший мертвого вождя, мог теперь точно сказать, по какой причине тот отправился в мир иной. Для народа такое знание было жизненно важным. Исходя из способа умерщвления, народ решал, стоит ли ему полностью полагаться на нечеловеческую прозорливость нового начальника или следует сразу восстать. В процессе смены власти народом особо ценились наиболее изощрённо-подлые методы ликвидации конкурентов. Честный поединок не вызывал у народа симпатий. Отравления, наёмные убийцы, заговоры, интриги, убийства детьми отцов, женами мужей, колдовство, проклятья, — вот что ценилось народом. И появление не отомщенного умертвия было своего рода подтверждением соответствия новой власти сокровенным чаяниям коллективного менталитета.

История необычная, как и любая другая история, с чего-нибудь да начинается. История Александра Гусарова началась с увольнения. Наверняка, она могла бы начаться с чего-либо другого. Увольнение — достаточно избитый приём, он не требует особого напряжения мысли, мучительного выдумывания автором в меру достоверной и занимающей читателя с первых же строк причины, кардинальным образом меняющей накатанное течение жизни главного героя. История могла бы начаться с чего-либо другого, однако началась она, как бы это не выглядело скучно, примитивно и банально, с увольнения. А началась она с увольнения потому, что Александр Гусаров, на свою беду, выражаясь языком казённых формулировок, работал в негосударственном секторе российской экономики. Проще говоря, на оптово-розничной базе, принадлежащей обществу с ограниченной ответственностью под звучным названием "Северная Горгона".

Гусаров был тихим и затюканным интеллигентом, скромно и незаметно трудившемся на персональном компьютере, подключённом к разветвленной внутрискладской локальной вычислительной сети. Он работал с базами данных: учитывал, сортировал, переносил, списывал, резервировал поступающие и хранящиеся на базе товары. Работа на складе Гусарову не нравилась, но альтернатива складу его не устраивала совсем. По крайней мере, здесь, на складе, ему платили больше, чем могли бы платить, вернись он работать по основной специальности. А по своей основной специальности Гусаров был учителем истории. Ему с детства нравилась история как наука и не нравились школа, дети и преподавание. Ещё ему не нравилась директрисса, Морошкина Калерия Степановна, «Степанутая Калерия», стервозная, мелочная и мстительная особа, награждённая знаком «Заслуженный учитель Российской Федерации». Морошкина изводила подчинённых по всякому мало-мальски подходящему для её иезуитских забав поводу, либо вовсе без всякого повода, смотря по настроению. Гусарову в этой бесконечной войне с характером и здравым смыслом доставалось поболе всех остальных. Как-то не заладились нормальные рабочие отношения между Гусаровым и директриссой. С самого начала, когда Гусаров переступил директорский кабинет, робко опустился на стул и протянул Калерии Степановне свои документы. Был он, видимо, настолько тих и жалок, что директрисса невзлюбила будущего коллегу с первого, брошенного на тощую фигуру историка, взгляда. Презрение, сожаление и превосходство читалось в том откровенно-оценивающем взгляде, что Гусарову, будь он в иной ситуации, ничего не оставалось бы, как забрать документы и удалиться, молча откланявшись. Однако, Гусаров продолжал сидеть на стуле, терпеливо ожидая вердикта высокого суда.

- Тэк-с, значит, выпускник, - пренебрежительно констатировала Калерия Степановна, - исторического факультета С-ского университета?