Земля, и всё остальное — по списку

Астанин Вадим

Сборник фантастических рассказов.

АВЕРС

Срываясь в гибельные дали

Где он теперь?

Он пятнадцать лет потратил на то, чтобы стать… Кем же он хотел стать? И что из этого получилось? И кем он стал после пятнадцати лет исканий собственного предназначения? Своего пути в этом «быстро меняющемся мире»?

Я знал его не так, чтобы очень. Не так, чтобы близко. «Близко» не в… хм… сексуальном смысле, как это нынче отчего-то принято понимать. Чего не произнесёшь в нынешнем динамичном настоящем, что можно было бы произнести без всякой задней мысли в нашем распрекрасном пуританском прошлом?

Например, сегодня сто раз подумаешь, прежде чем скажешь «трахнуть». Или «трахнешь». К примеру, раньше вполне невинно звучало «он трахнул её по голове». В смысле, он ударил особу женского пола по голове. Нанёс предательский удар. Сильно или слабо. Представляете, как это звучит сегодня? Смысл, вкладываемый в слово «трахнуть» абсолютно противоположен общепринятому.

Я загружаю электронный словарь, набираю в окне запроса слово «трахнуть» и читаю: «ТРАХНУТЬ, трахну, трахнешь, сов. (к трахать) (простореч.). 1. без доп. Произвести какое-нибудь действие (обычно с шумом, треском). Трахнуть из ружья. Опять, небось, вчерась трахнул за галстук? Чехов. 2. кого-что по чему. Сильно ударить. Трахнуть кулаком по столу. Нагнул голову, словно ожидая, что его сейчас трахнут по затылку. Чехов.» Понимаете, о чем я вам тут толкую?! Или вполне добропорядочное, безобидное что ли, слово «голубой». «Голубой» — для тех кто позабыл, или вообще не интересовался — означает цвет. Оттенок синего, если я не ошибаюсь, и лишь затем, в самом конце среди всех возможных толкований, то же, что и пе… э-э-э гомосексуалист. Поэтому я повторюсь: «Я знал его не так, чтобы очень близко».

Наше знакомство носило характер скорее шапочный, чем дружеский. На уровне: мы пожмём друг другу руки при встрече; кивнём при встрече головой; спросим: «ну, как дела», или «как сам, ничего?», или «как ваше ничего?»; перекинемся парой необязательных фраз; пересечёмся на вечеринке; столкнёмся нос к носу в кинотеатре; посидим в компании за кружкой пива; одолжимся при случае небольшой суммой денег; съездим с друзьями на рыбалку; с ними же поохотимся на утренней зорьке; соберёмся в курилке потрепаться о футболе, машинах и женщинах; подбросим к подъезду дома по знакомству на машине; и забудем друг о друге без лишних сожалений…

К западу от Олсена

— Эй, вы живы? Опасность миновала, можете подняться.

Аксель Гордон разжал руки, крепко прижатые к затылку и осторожно приподнял голову.

— Ну что вы, ей-богу, такой непонятливый. Все уже закончилось, вокруг пусто и чисто. Давайте, вставайте, не придуривайте, чечако вы непонятливый.

Аксель повернул голову на звук, пытаясь сфокусировать взгляд на говорящем.

— Не бойтесь, их больше нет. Они улетели, хотя могут в любой момент вернуться. Знаете, в это время года они весьма прожорливы.

Имя рек

Имя рекам дано было следующее: Дуновение, Призрак и Мятный поток. Дано было имя рекам во благовремение. То есть в благоприятный для именования срок. Не раньше, но и не позже. Дано было имя рекам грозное, и имя рекам дано было доброе, и имя рекам дано было разное. И всякая река, которая встречалась им на пути, была ими наименована, и не нашлось ни единой протоки, и ни ручья единого, оставшегося ими не названным. Затем сели они в свои корабли, и отправились дальше, ушли навсегда, ушли на восток, твёрдой дланью правя на восходящее солнце. Мир опустел, и наречённое было потеряно…

В управлении грузоперевозками всегда было шумно и многолюдно. Хлопали двери, по коридорам суетливо бегали взмыленные снабженцы, размахивая мятыми нарядами и жёваными пухлыми портфелями; в комнате отдыха шумели пилоты, свободные от смены, резервные экипажи разбавляли скуку ожидания игрой в карты, нарды, домино, просмотром развлекательных программ по стерео-TV и разглядыванием знойных красоток на разворотах прошлогодних «мужских» глянцевых журналов. Сосредоточенные чиновницы из отделов штатного комплектования и организации контейнерных перевозок, в безукоризненно сидящих чёрных форменных костюмах, подчёркнутых белыми блузами с аккуратными чёрными галстучками уголком, поспешно уступали дорогу напористым снабженцам и шли дальше, недовольно цокая каблуками неуставных туфлей. Иногда в коридорах управления возникали начальники. В сопровождении свиты заместителей и референтов, они проплывали мимо, наподобие редким кометам, осенённым разной длины хвостами и исчезали в лифтовых кабинах или в чьих-либо кабинетах. При их появлении необъяснимым образом наступала тишина, пропадавшая сразу после того, как начальники уходили.

…Подчиняясь напряжённо-безостановочному производственному ритму, контора жила в унисон с космодромом напряжённой, круглосуточной работой.

Расписавшись на последнем формуляре, Геннадий Сизов получил от служащего Отдела контроля движением полётное задание, штурманскую карту, координаты створов ВП-разгона и путевой лист, который ему пришлось заполнить под пристальным взглядом въедливого инспектора.

Отложив ручку (гелевую), Геннадий Сизов аккуратно разложил по карманам полученные документы, сделал ручкой (своей) дотошному инспектору и отправился в столовую. До назначенной на одиннадцать планёрки оставалось чуть больше тридцати минут и потратить их Геннадий Сизов собирался с толком. Сидя за хорошей кружкой свежесваренного горячего кофе. Или какао со сливками. Хотя какао Геннадию Сизову нравилось меньше, чем крепкий горячий кофе, налитый в хорошую вместительную кружку. Геннадий Сизов любил пить кофе из больших кружек, заедая его хрустящим кремовыми трубочками, обсыпанными сахарной пудрой эклерами, пышными пирожными или, на худой конец, бутербродами, изготовленными из сыра и колбасных кружочков на щедро нарезанных хлебных ломтях, ржаных, либо пшеничных.

Сиротка

Я протянул было руку к двери, когда дежурный офицер, стажёр-полицейский 1 класса Джейкоб Паттерсон, перегнувшись через барьер, окликнул меня:

— Сержант, убийство на углу Газовой и Стрит.

— Спасибо, Джейк, на сегодня мне хватит крови. Мой рабочий день закончен.

— Детектив Флитвуд, он просил, чтобы вы непременно приехали. Обязательно, сэр. Он сказал, что дело мерзкое.

— Отлично, Джейк. — Я возвратился к стойке. — Ты исполнительный парень. Каждое утро ты с гордостью надеваешь свою форму и начищенные до блеска сапоги и едешь в участок, где сидишь за этой стойкой совершенно довольный собой. И, конечно, ты мечтаешь стать детективом в отделе преступлений против личности, желательно сразу, а не через годы работы патрульным на улице. Поверь мне, Джек, лучшего места, чем-то, которое ты занимаешь сейчас, тебе не найти нигде. Поэтому держись за него, вцепись в стул руками и ногами и не дай себя обмануть лживому бюрократу из кадровой службы. А если тебе снова позвонит старина Флитвуд, скажи ему, что я уже ушёл. Понял меня, сынок?

Господа отдыхающие

На Сенсор никто не попадает добровольно, кроме медперсонала, пожалуй. Сенсор — рай для медиков, потому что Сенсор — медицинская планета. Таких как я, несчастных, транспортируют в контейнерах высшей защиты, подключённых к замкнутым системам жизнеобеспечения, изолированным от главных, магистральных корабельных систем. Я угодил на Сенсор в числе сорока четырёх человек, членов ставшей печально известной Специальной исследовательской бригады «Вальдшнеп-GC». Я был сорок пятым, командиром поискового отряда «Вальдшнеп-GC3» Космической Разведки CN. CN — это Сообщество Наций, если кто не догадался.

В мои непосредственные обязанности входило оперативное командование вверенной мне тактической единицей и осуществление согласованного управления другими четырьмя отрядами бригады, подчинёнными мне на время поисковой операции.

Каждый из четырёх отрядов, не считая моего, находился на расстоянии в пять километров друг от друга. На пять километров в начальной точке и ежедневно удалялся на энное количество метров от отряда, идущего за ним следом. Я управлял и координировал действиями пяти отрядов и неплохо справлялся с возложенными на меня обязанностями.

Это был первый десант, в котором я исполнял функции заместителя командира бригады. Первый, и смею думать, не последний, ибо в произошедшей с бригадой катастрофе нет моей прямой вины. Основной причиной случившегося на планете Вальдшнеп инцидента был признан пробой биоизолирующей прослойки защитного костюма под воздействием неустановленного негативного фактора, сила и мощность которого многократно превысила заявленные производителем предельно допустимые нормы и характеристики биоизолирующего материала, используемого в защитных костюмах данного типа.

Вследствие чего часть личного состава СИБ «Вальдшнеп-GC» была спешно эвакуирована из звёздной системы «Вальдшнеп» и помещена в сектор строгого карантина зоны «К» планеты Сенсор. Следственная комиссия провела тщательное расследование и выдала на гора пухлые тома, заполненные кучей красиво разрисованных графиков, показаниями свидетелей и потерпевших, авторитетными заключениями привлечённых экспертов, ответивших на все заданные, поставленные, подразумеваемые и несформулированные явным образом вопросы.

РЕВЕРС

Допустимый сценарий

повесть в рассказах

Перебирая варианты: фрагмент первый:

Высокое синее небо

Бег — жизнь человека в миниатюре, проекция мира в отдельно взятой судьбе. Бег, как и жизнь жесток — проигравший всегда прозябает в безвестности. Однако будущее победителя не лучше — он получает свои мгновения славы, после чего вынужден заново бороться за право называться первым. Он должен снова и снова выходить на дорожку, подтверждая свое превосходство раз за разом, до тех пор, пока не уступит окончательно место следующему счастливчику. Его забудут так же, как забыли тех, кого он побеждал.

Бег — это жизнь, и я бегу, преодолевая километры пространства. Я не хочу останавливаться, ибо остановившись, я попаду в число неудачников, которым фатально не повезло, и я не могу остановиться, ибо передо мною цель, достичь которую я страстно желаю. — Я не аутсайдер, — твержу я себе, вгоняя слова в прокрустово ложе ритма, — я не неудачник, я умею побеждать. Так ли это на самом деле, я не знаю. Незнание делает человека слабым, ведь незнание суть неопределённость, а неопределённость неприятна человеку. Неопределённость разрушает веру в собственные силы. Что может помочь человеку в такой ситуации? Воля.

Бег — сама неопределённость в предельном ее проявлении.

Бег — проявление воли.

Фрагмент второй:

Рейдеры

диспозиция [игровой полигон]: века два тому вперёд

Запах, вот что отличало будущее от настоящего. С ним не могли справиться никакие фильтры, он неуловимо проникал сквозь многослойные пластины рекреационных насосов и растекался по необъятным пространствам бункеров, в которых было вынуждено жить человечество, точнее, что от него осталось. Он сопровождал человека с рождения до смерти. Ни одному патентованному дезодоранту не удавалось с ним справиться. Он пропитывал собой всё, въедался в кожу, отравлял пищу и не давал спокойно спать. В нём было всё — запах химических веществ, отравленной земли, морской соли, разлагающейся плоти, горелой резины, дыма горящих лесов, разлитого топлива, мазута, нефти и еще чего-то, необъяснимого и пугающего. Так пахло будущее — и вдохнув однажды этот воздух, ты понимал, что выхода нет.

— Дерьмово здесь пахнет, Навигатор, — сказал Франк, оглядывая пустой причал.

— Дерьмово, — согласился Навигатор, скидывая рюкзак на бетонку, — а где сейчас пахнет по-другому?

Фрагмент третий:

Охотник-жертва, жертва-охотник

— Планета гниёт, брат, — часто повторял его бывший напарник, — гниение расползается вширь, словно раковые метастазы. Принюхайся, брат, и ты почуешь вонь, растекающуюся из каждого мерзкого угла этого распадающегося города. Посмотри на оставшихся людей. Они становятся похожими на тени своих утраченных надежд. Больше не слышно детского смеха и не видно весёлых детских рожиц. Все стремятся убраться отсюда побыстрее. Как будто там им будет лучше. Это все равно их настигнет. Рано или поздно, но оно доберётся до них, и сожрёт, смачно хрумкая их костями. У нас есть поле для маневра, голосят умники из Колониальной Администрации. Чушь, брат, чушь, полное фуфло, лапша, густо наваленная на уши. Можно драпать аж до Земли, а куда драпать потом? Куда валить дальше? Дальше Земли не убежишь, и дольше смерти не проживёшь. Смотри, Витя, кажется, у нас за спиной громада освоенных территорий, две Сферы Колонизации, да плюс внушительный шмат Пограничных Миров, но они уменьшаются гораздо быстрее, чем представляют себе господа из Совета и Администрации. Она тает, сжимается словно шагреневая кожа и мы не может остановить этот процесс. Хотя мы стараемся и героически преодолеваем в принципе непреодолимые трудности. И все, как это у вас, русских, говорят коту под задницу. Куда-куда? Под хвост? Ну пусть будет под хвост, один черт. Замечаешь, как все рушится, медленно, очень медленно. Осыпается сама ткань жизни, оставляя скелеты прошлого счастливого бытия. Присмотрись, брат. Стены небоскрёбов осыпались, бесстыдно оголив скелеты перекрытий. И сквозь их дырявые остовы жутко скалится луна. Грязь на улицах, мусор собирается в кучи, кучи никто не убирает и они растут, превращаясь в горы отходов. Куда исчезают роботы-уборщики, где эти квази-механические уродцы? А, Виталий? Где эти грёбаные сервомеханизмы? Почему их нет, когда они так нужны? Иногда мне кажется, что они бегут вместе с нами. Забираются по ночам в недра грузовых кораблей, прячутся по тёмным закоулкам, тихо шебуршатся в самых глубоких трюмах, а когда на пассажирских палубах включают ночное освещение, они осторожно выбираются наверх и пугливо бегают по пустым коридорам, шарахаясь от каждого звука. Или жалобно скулят, забившись в подсобные помещения. Они тоже чувствуют медленное умирание нашего мира. Мне их жалко, Виталий. Людей мне не жалко, а вот их я жалею. Нас не будет, и кому они будут нужны? Бездомные, неприкаянные квазимоды, растерявшие своих хозяев.

Так говорил пять лет назад на Ромашке его бывший напарник, и три года назад на Принцессе Мод и полтора года назад на Саванне. Хотя нет, с каждой оставленной планетой картина распада жизни рисовалась им все более мрачными красками.

— Плотину прорвало, — вещал он, — и мощный вал ревущей воды устремился на беззащитные селения, сметая без остатка устоявшееся уютное бытие человеков, оставляя после себя хлам обломков и груды исковерканных тел. Толпа устремляется на возвышенности, бежит на холмы в надежде найти там спасение, и она его там находит, но вода все прибывает и прибывает. Она окружает островки суши и людям больше некуда бежать. Они жмутся друг к другу в тщетной надежде на то, что случиться чудо и бурный поток истощит свою ярость и отхлынет назад, даруя им жизнь, но этого не происходит. А там, за этими погибающими обывателями, сорванными стихией с насиженных мест, жидкая цепь спасателей строит жалкую стену из мешков с песком, надеясь этой хлипкой стенкой остановить всепоглощающий поток воды. Виталий, эти дураки-спасатели мы. Мы трудимся по привычке, отдавая себе отчёт в бесполезности нашего муравьиного труда. Мы сражаемся из чувства долга и в силу бюрократической привычки. Если есть организация, должная противостоять стихии, значит, будет и положительный результат. А его нет, Виталий. Цивилизация землян проиграла, но ещё не догадывается об этом. Или догадывается, но тешит себя сладкими иллюзиями. Мы отступаем, подчиняясь обстоятельствам, а наши начальники утверждают, что мы планомерно отходим на заранее подготовленные позиции. Виталий, где эти заранее подготовленных позиции? Их нет! Мы бежим, позорно драпаем, потому что, наконец, столкнулись с врагом, превосходящим нас по силе и недоступном нашему местечковому пониманию. Теория вертикального прогресса благополучно издохла, не выдержав тяжести свалившегося на нее сверхгалактического груза. Гениальные теоретики, прозревающие безудержное распространения человечества вверх. Сначала околоземное пространство, потом солнечная система, потом Галактика и вся вселенная. Корифеев в студию! Пусть смотрят, что случилось с вертикально прогрессирующим человечеством.

Уткнувшись в непреодолимую стену, оно вдруг принялось регрессировать, причём ускоренными темпами. Курение снова вошло в моду. На рынки выброшены новые уникальные синтетические наркотики. Никакого привыкания и стопроцентно гарантированное счастье. Виталий, мы с ужасом узнали, что на Флории практикуют массовую проституцию, деятели с Фантазии узаконили суд Линча, Луканию захлестнула истерия ликантропии, а Децима ввела инквизицию. Фактически эти планеты выпали из Федерации и вернуть их можно только с помощью вооружённой силы. Но мы не воевали уже более пятисот лет. У нас нет регулярной армии и нет постоянного военного флота. Совет, скрипя зубами, согласился на создание нашей службы, но сделал из нашего существования эдакую фигуру умолчания, о которой не принято упоминать в приличном обществе. Впрочем, и процесс насильственной реколонизации Совет предпочитает держать в тайне, чтобы не возбуждать нездоровые настроения в обществе. Мы не можем остановить этот грёбаный процесс, даже попирая основополагающие законы охраны личности. Ввели фильтрационные процедуры, установили карантинные зоны, и что? Высоколобые учёные мужи полагают, что мапмены не могут самостоятельно определять цели для следующего вторжения, им нужен резидент, направляющий их на объект нападения. Следовательно, необходимо ужесточить контроль за покидающими заражённые планеты, но до каких пределов его ужесточать? Только полностью отменив конституционный статус свободной личности. Это отказ от Хартии прав и свобод человека и гражданина. Это превентивные меры и тотальное ментальное сканирование, причём сканирование выявляет не полностью слившегося с человеком мапмена, а только находящегося в фазе замещения. Планету же покидают только слившиеся — факт, не требующий доказательств. Значит, зараза будет и продолжает расползаться по Сферам Колонизации, пока не доползёт до нашей исторической родины Земли. И тогда, — он щёлкнул пальцами, — нам останется тушить свет и сливать воду. Подмостки опустеют и занавес падёт. Финита ля комедия.

Напарник был крайним фаталистом. Впрочем, он мог себе позволить такое отношение к жизни, ведь за его спиной было более пятнадцати оставленных планет. Виталий в то время был новичком, розовощёким оптимистом, верящим в силу прогресса и человеческого гения. Лопоухий щенок, радостно скачущий вокруг заматеревшего в бесконечных схватках пса, искоса и чуть презрительно поглядывающего на резвящегося рядом с ним малыша, вот кем был Виталий. Жестокая действительность быстро привела его в чувство. Нет, он не проникся верой в неизбежность поражения землян, как его напарник, но уверенность в скорой победе исчезла. Ситуация оказалась сложнее, чем ему представлялось и ухудшалась с каждым днём. И хотя удачное разрешение конфликта в самое ближайшее время было проблематичным, он был и оставался сдержанным оптимистом. После Аэции Прайм сдерживаться было уже не к чему и он пополнил ряды пессимистов. Аэция Прайм. Первая крупная операция Управления и первый крупный провал. Планета в системе звезды FN 975649, на последней стадии социально-экономической деградации. По замыслу стратегов из Отдела Стратегического Планирования Администрации Аэция Прайм должна была стать полигоном для обкатки новой наступательной политики Федерации по очищения захваченных мапменами территорий. И внушительной демонстрацией сил и возможностей Управления. Она и стала… ярким примером бессилия оперативного командования и схоластической тупости кабинетных клаузевицев.

Фрагмент четвёртый: 

Инструктор

Наступающий день неизменно начинался для него с кофе. Проснувшись, он шёл на кухню и ставил на плиту чайник. Когда вода закипала, он доставал с полки банку, насыпал в большую фарфоровую кружку две ложки крупных коричневых гранул и заливал кипятком. Он не любил варить кофе, предпочитая растворимый. Затем он брал двумя руками горячую кружку и долго держал её, крепко сжимая ладонями, не чувствуя боли. Боль он перестал испытывать давно, в самом Начале, попав в свой первый значительный Инцидент. Тогда все было впервые и поэтому они не боялись, нет, боялись, но не слишком. Что-то страшное происходило в мире, однако до них эта вакханалия ужаса не доходила, они жили настоящим, не думая о будущем. Всегда было так, что плохое происходило за границами их мира, их страны, их размеренного бытия. Поэтому, когда метаморфоз докатился до их дома, они просто не успели осознать всю глубину и масштабность настигшей человечество катастрофы. Да и какое, к чёрту, человечество, никто о нем и не думал, пока обстоятельства не заставили.

…В те годы патрульные гибли часто. Часто и много. Дороги остались единственными артериями, питающими распадающийся организм цивилизации и за дороги шла ожесточённая борьба. Командование предпочитало терять населённые пункты, но сохранять дороги. Бесчеловечная в общем-то практика. Ведь, если нет людей, зачем держаться за дороги? Но кто тогда вспоминал об этом? Смерть стала привычной, она методично собирала свой кровавый урожай, а людям нужна была цель, чтобы продолжать борьбу. До тех пор, пока не появились деструкторы материи, человечество гарантированно загибалось. Годом раньше, годом позже, люди бы исчезли. Навсегда. Деструкторы обеспечили хрупкий паритет, причём цивилизация навсегда потеряла большую часть природы. Или окружающей среды. Кому как нравится.

…До них метаморфоз докатился к середине лета. 12 июля, в пять пятнадцать утра, если быть точным. За неделю до этого от центрального командования поступило предупреждение о незначительном усилении биоактивности на всём протяжении дороги 571, дробь 1 регионального значения. Региональное управление незамедлительно повысило код опасности до «оранжевого» и приказало усилить патрули. Теперь на дежурство отправлялась небольшая колонна: два бронированных огнемётных грузовика и мобильная платформа. Мобильная платформа или штурмовая машина. Огромная сочленённая дура, этакий многоколесный автомагистральный бронепоезд, ощетинившийся излучателями, турельными огнемётами и многоствольными крупнокалиберными пулемётами, стреляющими термитными пулями. Она была похожа на стальную многоножку и могла двигаться только вперёд или назад. Поэтому водительских кабин у неё было две. Синхронизацию заднего хода в боевых условиях обеспечивал бортовой вычислитель и второй водитель. И называлась она соответственно: «Mammut». «Мамонт», «Мастодонт». Серёга Тропинин, оператор-огнемётчик и самодеятельный художник по-совместительству, вывел на стальных боках «Mammuta» большими корявыми буквами грозную надпись «Громобой». Намалевал, стащив для этого незаметно от завхоза ведро белой краски и особо ценную кисть, над которой завхоз чах скупым рыцарем, хранил как зеницу ока и не уберёг-таки от шаловливо-прилипчивых серёгиных ручек. Не уберёг, однако не обиделся, не затаил зла, и не побежал с жалобой к начальству на самовольство личного состава. Вздохнул только тяжело и выматерился, забористо и многосложно, как умеет материться истинно русский человек, но не с остервенением душевным и злобой, а по-домашнему, с невольным восхищением. Как будто на родного дитятю осерчал, мат с языка сорвал, и тут же устыдился собственной несдержанности. Устыдился и простил по-свойственному, по-отцовски. Серёга потом притащил завхозу десятилитровый бочонок медицинского спирта мириться. Притащил и покаялся. Но завхоз-то на него обиды совсем не держал.

А бочонок взял. Молча.

Зоной их ответственности был отрезок дороги от охраняемого городка до первого стационарного блокпоста. Блокпостом это сооружение называлось по-привычке, в действительности же оно представляло собой небольшую хорошо укреплённую крепость с гарнизоном численностью в тридцать-сорок человек. Такие блокпосты возводились через каждые пять километров дороги, деля магистраль на патрулируемые участки. Каждый участок, был разделён на опорные секции по два с половиной километра. Точкой разделения служил следящий пост закрепления, находящийся в центре участка. Блокпост контролировал свой участок дороги справа и дополнительно секцию слева от себя. В то время только федеральные трассы на всем своём протяжение прикрывались стационарными силовыми генераторами, остальные дороги считались менее значимыми и защищались энергосетями. Энергосеть отлично сдерживала локальные трансмутации, но взрывной метаморфоз рвал сети в клочья. Их дорога априори не считалась стратегически важным объектом, поэтому у них, в случае масштабного прорыва, не было никакого шанса выжить. Мобильная платформа была их последней линией обороны. Если не считать обещанной регионалами помощи.

Фрагмент пятый:

Божественный ветер

В первый год эпохи Жертвенного Огня, девизом которого стал провозглашённый Царственным Журавлём лозунг «Мощь и Успокоение» господин Ота Городзаэмон составил такое стихотворение:

В тот год империя стояла на краю гибели, и только неимоверным усилием ей удавалось сдерживать неудержимый натиск безжалостного врага. Несмотря на то, что противник использовал чудовищное по своим результатам оружие устрашения, боевой дух нации был как никогда силен. Армия готовилась к своему последнему сражению, гражданское население в едином порыве клялось не допустить врага на священную землю империи. Повсеместно создавались отряды самообороны, в которые записывались все, кто мог носить оружие и громко петь патриотические песни, от 12-летних детей до стариков. Военная промышленность получила внушительный заказ на изготовление памперсов и распашонок, начиненных взрывчаткой, ибо даже новорожденные и малыши-ползунки выражали твёрдое и непоколебимое желание умереть за империю и Царственного Журавля. Детям постарше предназначались особые рюкзачки, в которых скрывались бомбы объёмного взрыва. Пользуясь своим беззащитным видом, они должны были проникать на позиции оккупантов и там приводить находящиеся за их спинами адские машины в действие. На случай тотального поражения подданные получали ритуальные мечи, с помощью которых должны были умертвлять себя на глазах у неприятеля, демонстрируя тем полное презрение к смерти и бесконечную любовь к императору. Императорский флот, все оставшиеся боеспособными корабли, от торпедных катеров до последних трех авианосцев, снялся с якоря и ушёл в свой последний безвозвратный рейд. Легкое дыхание божественного ветра коснулось лиц врагов империи, но они, по природе суть варвары, просто не почувствовали рождение будущей бури.

Вице-адмирал Сакаи Оцу, командир Особого авиационного отряда прибыл в штаб Объединённого командования по приглашению начальника штаба господина полного адмирала Мацудайра Гороэмона ночью. Тысячеэтажный небоскреб-игла, в котором располагался Объединённый штаб был погружен во тьму, и только на уровне десятого этажа одиноко светилось окно. Вице-адмирал сокрушенно вздохнул.

Часовые у входа в штаб отсалютовали вице-адмиралу, привычным чётким движением вскинув винтовки от ноги на плечо. Вице-адмирал остановился перед одним из часовых, пристально глядя ему в лицо. Лицо солдата было подобно лицу будды, в глазах не было и намёка на движение мысли.