Однажды лѣтнимъ вечеромъ мы съ пріятелемъ сидѣли за столикомъ въ саду и, попивая теплое красное вино, глазѣли на открытую сцену.

Дождь, упорно стучавшій по крышѣ веранды, на которой мы сидѣли; необозримое снѣжное поле не занятыхъ никѣмъ бѣлыхъ столиковъ; рядъ самыхъ замысловатыхъ «номеровъ» демонстрировавшихся на открытой сценѣ; и, наконецъ, живительное теплое бордосское — все это настраивало нашу бесѣду на самый глубокомысленный, философическій ладъ.

Прихлебывая вино, мы дружно цѣплялись за каждое пустяковое обычное явленіе окружающей насъ жизни и тутъ же, сблизивъ носы, принимались его разсматривать самымъ внимательнымъ образомъ.

— Откуда берутся акробаты? — спросилъ мой пріятель, поглядывая на человѣка, который только что уперся рукой въ голову своего партнера и немедленно же поднялъ вверхъ ногами все свое затянутое въ лиловое трико тѣло. — Вѣдь просто такъ, зря, они же акробатами не дѣлаются. Почему, напримѣръ, ты не акробатъ или я не акробатъ?

— Мнѣ акробатомъ быть нельзя, — резонно возразилъ я. — Мнѣ разсказы нужно писать. А вотъ почему ты не акробатъ — я не знаю.

Начало всей этой исторіи почему-то твердо врѣзалось мнѣ въ память. Можетъ быть, именно, потому я имѣю возможность, ухватившись за этотъ хвостикъ, размотать весь клубокъ, до самаго конца.

Пріятно, очень пріятно слѣдить со стороны за человѣкомъ, который въ простотѣ душевной увѣренъ, что всѣ звенья цѣпи его поступковъ скрыты отъ чужого взгляда и, потому онъ, — вышеупомянутый человѣкъ — простодушно и безстыдно распускается пышнымъ махровымъ цвѣткомъ.

Авторъ — большой любитель такихъ чудесныхъ махровыхъ цвѣтковъ.

Итакъ, хватаю эту исторію за самый хвостъ:

Четыре года тому назадъ мнѣ пришлось прожить цѣлую недѣлю въ квартирѣ Новаковича — того самаго, который однажды зимой увѣрилъ всѣхъ, что можетъ проплыть въ водѣ шесть верстъ, a потомъ, когда я, поймавъ его лѣтомъ въ Севастополѣ, заставилъ продѣлать это — Новаковичъ отказался подъ тѣмъ предлогомъ, что какой-то купальщикъ плюнулъ передъ тѣмъ въ воду.

Въ этомъ мѣстѣ рѣка дѣлала излучину, тактъ что получалось нѣчто въ родѣ полуострова. Выйдя изъ лѣсной чащи и увидѣвъ вдали блестѣвшіе на солнцѣ куски рѣки, разорванной силуэтами древесныхъ стволовъ. Стрекачевъ перебросилъ ружье на другое плечо и отеръ платкомъ потъ со лба.

Тутъ-то онъ и наткнулся на коряваго мужиченку, который, сидя на пнѣ сваленнаго дерева, весь ушелъ въ чтеніе какого-то обрывка газеты.

Мужиченка, заслышавъ шаги, отложилъ въ сторону газету, вздѣлъ на лобъ громадные очки и, стащивъ съ головы неопредѣленной формы и вида шляпченку, поклонился Стрекачеву.

— Драсти.

— Здравствуй, братецъ. Заблудился я, кажется.

Недавно одинъ петроградскій профессоръ забылъ послѣ операціи въ прямой кишкѣ больного В. трубку (дренажъ) въ полъ-аршина длиной.

Въ операціонной кипитъ работа.

— Зашивайте, — командуетъ профессоръ. — А гдѣ ланцетъ? Только сейчасъ тутъ былъ.

— Не знаю. Нѣтъ ли подъ столомъ?

— Нѣтъ. Послушайте, не остался ли онъ тамъ?..

Въ богатыхъ аппартаментахъ графа Бырдина раздался болѣзненный стонъ.

Съ расширенными отъ ужаса глазами, схватившись за голову, застылъ графъ, и его взглядъ — взглядъ помѣшаннаго — блуждалъ по страницѣ развернутаго иллюстрированнаго журнала.

— Да, это такъ, — глухо произнесъ онъ. — Сомнѣній быть не можетъ!

Испустивъ проклятіе, графъ схватилъ журналъ и помчался съ нимъ въ будуаръ графини.

Одинъ человѣкъ рѣшилъ жениться.

Мать.

— Я женюсь, — сказалъ онъ матери. Подумавъ немного, мать заплакала. Потомъ утерла слезы. Сказала:

— Деньгами много?

— Не знаю.

Когда на Макса Двуутробникова нападалъ приливъ откровенности, онъ простодушно признавался:

— Я не какой-нибудь тамъ особенный человѣкъ… О, нѣтъ! Во мнѣ нѣтъ ничего этакого… небеснаго. Я самый земной человѣкъ.

— Въ какомъ смыслѣ — земной?

— Я? Реалистъ-практикъ. Трезвая голова. Ничего небеснаго. Только земное и земное. Но психологъ. Но душу человѣческую я понимаю.

Наклонившись ко мнѣ, сверкая черными глазами и страдальчески искрививъ ротъ, Воздуходуевъ прошепталъ:

— Съ ума ты сошелъ, что ли? Зачѣмъ ты познакомилъ свою жену со мной?!

— А почему же васъ не познакомить? — спросилъ я удивленно.

Воздуходуевъ опустился въ кресло и долго сидѣлъ такъ, съ убитымъ видомъ.

— Эхъ! — простоналъ онъ. — Жалко женщину.

Двѣ крохотныхъ дѣвочки сидятъ на подоконникѣ, обратившись лицами другъ къ другу, и шепчутся.

— Твоя кукла не растетъ?

— Нѣтъ… Ужъ чего, кажется, я ни дѣлала.

— Я тоже. Маленькая все, какъ и была. Ужъ я ее и водой потихоньку поливала и за ноги тянула — никакихъ гвоздей!

На скачкахъ или въ театрѣ — это не важно — бритый брюнетъ спросилъ бородатаго блондина:

— Видишь вотъ этого молодого человѣка съ темными усиками, въ пенснэ?

— Вижу.

— Это Мушуаровъ.

— Ну?