В ожидании людоедов; Мутное время и виды на будущее

Аверкиев Игорь Валерьевич

После Путина к власти придут хуже Путина, но есть список чудес против этого

«Хуже Путина» — то есть хуже для Свободы в России. Намного хуже, поскольку Владимир Путин разбудил и выпустил на волю «пожирателей свободы».

Зачем стране был нужен путинский режим? Почему путинский режим отжил своё? Что дальше?

В ОЖИДАНИИ ЛЮДОЕДОВ

«Хуже Путина» — то есть хуже для Свободы в России. Намного хуже, поскольку Владимир Путин разбудил и выпустил на волю «пожирателей свободы».

«Надзиратели за свободой», безусловно, лучше её «пожирателей». В этом смысле пока «люди свободы» слабы в России, путинский режим, как «материнский» для «пожирателей», одновременно и политическая страховка от них. Путинский режим — это то единственное, что сегодня удерживает «людоедов» от «большого похода» на российскую свободу: он их разбудил — он их и дозирует, его они и слушаются, по крайней мере, пока. До поры до времени путинисты и «людоеды» у нас как «добрый» и «злой» жандармы.

Это не означает, что подсевшим на свободу людям нужно срочно становиться путинистами — при всём желании уже поздно: этот поезд ушёл. Это означает, что к приходу «пожирателей свободы» надо как-то готовиться, ибо путинский режим не вечен (хотя такая иллюзия живёт в обществе). Придётся либо оставаться самими собой и идти до конца в надежде на лучшее; либо срочно становиться «никем» в надежде успеть выйти из-под удара; либо готовиться к личному «людоедскому транзиту».

Ловушка догоняющей демократии

Если честно задать себе вопрос: «Когда к власти в России придут демократы/либералы/западники?» То честный ответ будет малоприятным для них/нас самих: «Если и придут, то не скоро, уж точно не сразу после Владимира Путина, и понятно, что не сегодняшние».

Собственно говоря, в самой глубине души «все наши» это понимают, но в разговорах, планах и мечтах царит какая-то иррациональная, под стать религиозной, убеждённость в том, что, как только Владимир Путин и его режим покинут российскую политическую сцену, так жизнь тут же и наладиться. Типа: нам бы только обеспечить свободу партстроительства да провести «по-настоящему честные и свободные выборы» — и демократия со свободой «нас встретят радостно у входа». Не встретят.

Если в ближайшее время ничего кардинально не изменится в умонастроениях и публичной активности российского «среднего класса» и его политических чревовещателей, то свобода партстроительства, честные выборы и всеобщее избирательное право с неизбежностью приведут к власти в России таких «людоедов», при которых путинский режим нам покажется реальным «торжеством демократии и прав человека».

Россия попала в «ловушку догоняющей демократии», она же — «ловушка всеобщего избирательного права» в странах недоразвернувшегося модерна.

«Пустышки», «людоеды» и «хомячки»

С окончанием очередной авторитарно-переходной эпохи в истории России

[1]

, то есть с уходом её демиурга Владимира Путина, на российской политической сцене останутся три основных политических силы, назову их самыми поверхностными, но и самыми очевидными именами: «пустышки», «людоеды» и «хомячки».

«Пустышки» — политики и политические организации, которые без Президента Путина и его режима никому не нужны и ничего не значат. Но поскольку есть вероятность, что ко «времени „Ч“ другие главные действующие лица еще не вполне будут готовы к большой политической роли, «пустышки» ещё какое-то время будут что-то значить на политической сцене: либо довольствуясь ролью «на безрыбье», либо продавая или отдавая «в аренду» свой основной политический ресурс — партийные организационные платформы. Этот торг напоследок и будет их «лебединой песней». Продавать и отдавать «партийный ресурс» придётся «новым волкам» в лице «людоедов» или даже наиболее «хищных хомячков».

В этом сегодня — весь изыск и интрига нашей политической ситуации. Чтобы Свобода в России (как ценностная и институциональная матрица цивилизации) в очередной раз не проиграла, «вегетарианствующие хомячки» должны стать «суровыми хищными животными». То есть «неогосударствлённая часть среднего класса» и «модерные элиты» должны всерьёз захотеть власти и «своего государства», чего у них раньше никогда не получалось (ни в 1916-1918-х годах, ни в 1930-х, ни в 1960-х, ни в начале 1990-х.). Но, с другой стороны, когда-то ведь должно получиться. Почему не в этот раз. В любом случае многие будут пытаться до конца.

Сегодня «хомячкам» надо убить в себе «хомячков», чтобы следующие поколения «хомячков» могли быть «хомячками».

Пять чудес

В чём выход для свободолюбивых господ и простолюдинов России?

Мне видятся два основных варианта.

Вариант первый: надо всеми силами содействовать сохранению и укреплению путинского режима, в лице ли самого Владимира Путина или поддерживая его преемника, поскольку сегодня только путинский режим в состоянии удерживать «людоедов» хоть в каких-то цивилизованных рамках. Но это скучно, недостойно и в общем-то недальновидно, хотя, наверное, практично. Главная опасность: ничто не гарантирует от «людоедского перерождения» сам путинский режим и уж тем более никто не знает, как долго команде Владимира Путина захочется или сможется придерживать «людоедов». Плюс в современном переходном, неустойчивом мире очень высока вероятность «случайных событий с глобальными катастрофическими последствиями», особенно в такой недоделанной стране, как наша, добывающей средства к существованию, паразитируя и спекулируя на собственных недрах. Фактор «социальной лавины» может активироваться в любое время и тогда все благоразумные расчёты пойдут прахом.

Вариант второй: пойти «штурмовать небо» и поучаствовать в совершении «пяти чудес» (типа, если уж всё равно в этой «колее» всё рано или поздно пойдёт прахом).

Беда в том, что, в отличие от великого, но почившего пролетариата, «среднему классу» всегда есть что терять, и живётся ему на нефтегазовой игле вместе со всей страной не так уж и плохо, чтобы совсем искренне и серьёзно беспокоиться за своё будущее. С другой стороны, «люди среднего класса», наряду с элитами, в состоянии остро чувствовать и озабочиваться глобальными несиюминутными вызовами вроде «дефицита свободы» или «отсутствия социальных перспектив».

МУТНОЕ ВРЕМЯ И ВИДЫ НА БУДУЩЕЕ

Первая часть

Зачем

Мы привыкли к своей стране и не замечаем, какая она странная: всё, что положено современному государству, у нас вроде бы есть, но ничто, как положено, у нас не работает. Всё в сегодняшней России какое-то мутное, неопределённое, неясное: рынок — не рынок, демократия — не демократия, диктатура — не диктатура, федерация — не федерация, право — не право, произвол — не произвол. Куда ни ткнись в «официальной России» — попадёшь в недоразумение. Всё что ни есть в нашей стране учреждённого и провозглашённого, представляет собой причудливую смесь недоделанного с фиктивным. Можно было бы списать эту причудливость постсоветской России на извечную нашу самобытность, но, по-моему, всё это от недоделанности и незрелости

новой страны

, каковой и является современная Россия.

Недоделанность — не проблема, если страна развивается. Но в том-то и дело, что современная Россия как социальный организм фактически остановилась в своём развитии. Современная Россия страдает хронической социально-политической незрелостью, своего рода «институциональным инфантилизмом». Страна законсервирована, и законсервировал её тот, кто в своё время спас от развала, — путинский режим. Именно в последние 5–6 лет усилиями Владимира Путина и его окружения современная Россия застряла в переходе от одного состояния к другому. Это-то «застревание в переходе» у нас и ощущается, и называется «стабильностью» — ведь изменения и в самом деле прекратились. Хотя, на мой вкус, никакая это не «стабильность», а, как и всякая недоразвитость, — просто патология. И для выживания страны уже неважно, каким будет её новое состояние, важно, чтобы, наконец, произошёл сам переход к нему. Чтобы выжить, остаться на карте, России нужно сорваться с крючка путинской «стабильности».

Одно лишь провозглашение и техническое создание того или иного государственного института не делает его существующим в объявленном смысле. Например, в соответствии с новой российской Конституцией, новый российский парламент был создан в 1993 году, но до сих пор парламентом в провозглашённом и общепринятом смысле не является. Применительно к официальным конституционным функциям «народного представительства» и «законодательной власти» российский парламент является квази-институтом — он эти функции не выполняет, а только делает вид, что выполняет. Но, исполняя функцию легитимации и технического оформления «кремлёвского законотворчества» , российский квази-парламент является реальным политическим институтом путинского режима, точнее, Федеральное Собрание Российской Федерации является субститутом [2]  по сути «автократического (самовластного) законотворчества».

Все знают, что реальным российским законодателем является российский национальный лидер Владимир Путин и его ближайшее окружение. Но прямое и честное исполнение законодательной функции «автократическим лидером» в большом «историческом государстве» в XXI веке выглядело бы несовременным, и потому неприличным и неприемлемым с точки зрения престижа государства и самоуважения общества. Поэтому элиты и большинство населения России, подтверждая сверхценность для себя Владимира Путина, включились в предложенную им игру в квази-парламент.

Тем более, что на момент «перезаключения» в России символического «общественного договора» в 90-х годах деморализованное население и только формирующиеся элиты, в значительной своей части, оказались не готовы и не способны взять на себя ответственность за «процедуры публичной политической конкуренции элит за власть при электоральном арбитраже населения» (демократия).

Другое отношение к авторитарным режимам

Авторитарные режимы — не просто политические инструменты самовластия, предвестники «кровавых диктатур», как принято к ним относиться. На самом деле, самовластие и мягкий диктат являются лишь побочными функциями авторитарных режимов. Суть их — в другом.

Авторитарные режимы — это, прежде всего, «режимы перехода», режимы, обеспечивающие транзит страны от одного состояния к другому (независимо от того, что думают их творцы). Их задача — не дать обществу распасться, пока доразрушается старый общественный каркас и в хаосе институциональной разрухи воздвигается новая система общественных отношений.

Авторитарные режимы возникают после того, как

политический перелом

 (революция или иной социальный катаклизм, обеспечивающий исторический карт-бланш «новым людям и отношениям») уже случился, и пришло время повсеместного

социально-экономического перехода 

от старых общественных отношений к новым.

Но авторитарные режимы возникают не просто на «переходе», а тогда, когда с «переходом» что-то не ладится. Авторитарные режимы возникают тогда, когда строители новой жизни не успели или не смогли воспользоваться возникшим в ходе политического перелома «кредитом народного доверия», когда тягостное переходное состояние чрезмерно затягивается, когда социальная цена преобразований оказывается неожиданно высокой, когда, не дождавшись полноценных новых институтов, начинает отмирать сама ткань нормальных человеческих отношений. Но и консервативно-реакционные силы тем или иным образом тоже уже успели доказать свою несостоятельность. Политический тупик, одним словом. К сожалению, так происходит почти всегда, на определённой стадии любого «социального транзита».

Авторитарный режим выходит на авансцену тогда, когда выясняется, что назад возвращаться уже поздно, но и двигаться дальше, вперёд, нет уже ни сил, ни возможностей, да и некому особенно — страна упёрлась в политический, экономический и ментальный завал на «общественном переходе».

Притворяющееся государство

Самая очевидная, лежащая на поверхности, недоделанность России — это недоделанность государственно-политическая. У нас вполне себе устойчивый политический режим умудряется функционировать без устойчивых политических институтов, то есть

политический режим в России есть, а политического строя нет

. Как сказал бы философ: политический строй в этой стране лишён качественной определённости. Наша страна до сих пор, несмотря на кремлёвские рапорты, так и не обзавелась полноценным новым государством, как прочной,

естественно самовоспроизводящейся

и укоренённой в обществе субстанцией. Россия — состоявшаяся страна с несостоявшимся государством — очень неустойчивая конструкция.

Не то чтобы в России вообще не было государства — нет, оно у нас есть, его трудно не заметить, но оно «выдаёт себя за другого» и держится исключительно на честном слове национального лидера.

Точнее, до недавнего времени современное российское государство держалось на согласии большинства населения и элит с тем, что оно «держится исключительно на честном слове национального лидера».

Если и есть в современной российской государственности какая-то «качественная определённость» — так это

симуляция

, как базовый принцип и инструмент государственного строительства. Симулируется всё: «политическое» как таковое, модернизация, демократия, федерация, «сильная внешняя политика», «национальное единство», правовое государство, борьба с коррупцией и т. д. и т. п.

Многие основополагающие государственные институты (кроме бюрократических институций, составляющих административно-командную вертикаль) у нас либо фиктивны, либо недоделаны, либо недоразвёрнуты в своих провозглашённых функциях и потому, как минимум, непрочны, и чем дальше, тем менее эффективны как инструменты управления страной.

Анатомия авторитаризма

Дефицит новой социальности

Во время форсированного перехода общества от одного способа существования к другому «дефицит новой социальности» (вызванный её относительно недавним историческим рождением) и «дефицит старой социальности» (вызванный её увяданием) в совокупности превращают общество в некое разряжённое социальное пространство, битком набитое людьми, которым не за что особенно ухватиться, некуда поставить ногу для обретения прочной жизненной опоры (вспоминаем 90-е годы).

Этот дефицит «всякой социальности» проявляется во множестве частных «дефицитов»:

· 

Дефицит институтов

. Старые нормы, правила и организованности отмирают, новые — только формируются и ещё не завоевали всеобщего доверия (хотя на начальном этапе «форсированного транзита» /после «революции»/ новые институты имеют некоторый карт-бланш доверия, но далее вступает фактор времени).

· 

Дефицит элит.

 Старые элиты ликвидированы и/или деморализованы, новые ещё не умеют быть ответственными — то есть не умеют (не хотят, не видят необходимости) действовать в широких общественных интересах, то есть не совсем ещё элиты.

Авторитарные настроения

Авторитарный режим случается, когда у значительной части общества, переживающего не очень удачный «транзит», возникает специфический комплекс настроений, порождающих спрос на определённую политику и определённый стиль публичного властвования. «Широкие массы», безусловно, не формулируют этот спрос, он живёт в них как некая совокупность подсознательных ожиданий, которые взрываются любовью, доверием, поддержкой, как только на публичной поверхности появляется соответствующий этому спросу политический субъект, герой не ясных, но острых влечений.

Какие именно массовые настроения, вызывают к жизни авторитарный режим? Частично я о них уже писал.

· Тягостная усталость «социального большинства» от революций, реформ, изменений, гражданских и политических конфликтов, вызванных «общественным переходом». Усталость глубокая, экзистенциальная, определяющая сущность индивидуального бытия.

· Неудовлетворённость «социального большинства» существующими политическими альтернативами. Разочарованность и в «прогрессистах», и в «консерваторах»; и в «революционерах», и в «реакционерах»; и в «правых», и в «левых» (пары альтернатив могут быть различными в зависимости от времени и места, главное — ни один из традиционно представляемых «выходов» уже не устраивает).

· Повидав «всё», «социальное большинство» не видит выхода («социального покоя») ни в возвращении назад в «старое общество», ни в продолжении рывка в «светлое будущее». Покоя хочется прямо сейчас, прямо здесь, без предварительных условий «возвращения» или «продолжения».

Мешок авторитарных инструментов

Несколько слов о наборе авторитарных инструментов или как работает государство, когда ничто, как положено, не работает:

· 

Авторитет национального лидера

как основной источник и движитель государственной политики. Питается этот авторитет исключительно народно-натуральными верой, надеждой и любовью.

Авторитарный лидер — это мечта «восставших масс» (здесь и далее «восстание масс» я употребляю в смысле Хосе Ортеги-и-Гассета как «восстание обывателей»).

· Бюрократия как самый простой и единственно возможный в условиях «дефицита институтов» вариант структурирующего каркаса для расползающегося в «транзите» общества (не просто бюрократия, а особенная,

административно-командная бюрократия

, функционирующая, прежде всего, по прямым командам, а не по законам, инструкциям, нормативам).

· Изощрённое 

«ручное управление»

: непосредственная «ручная» передача команд по вертикальным бюрократическим цепочкам — «докуда дотянутся».

Чтобы не запутаться в оценках

Погружая все эти мои перечни авторитарных признаков в историю человечества, мы выудим из неё кучу примеров авторитарных режимов. Но тут же окажется, что каждый пример чем-то да не подходит под общую абстрактную картину, какие-то признаки да отсутствуют. «Авторитаризм» теряет свою определённость, затесавшись в толпе сопредельных политических феноменов и явлений: диктатура, автократия, демократия, консерватизм, реакция, революция, тоталитаризм, популизм, фашизм, олигархия, бюрократия, аристократия. Тем более, что в массовом употреблении «авторитарный режим», «автократия», «диктатура» и «реакция» — почти синонимичные понятия, а «фашизм» и «тоталитаризм» представляются как бы самыми крайними проявлениями всего этого. Мутная какая-то история получается.

В хаосе современной политической терминологии «мой авторитаризм» предстаёт, скорее, как некая «авторитарная тенденция» той или иной силы в тех или иных политических режимах, сформировавшихся в рамках того или иного «транзита».

 В этом нет ничего страшного, и в определённом смысле даже удобно, поскольку не «теория» важна, а «способ понимания». Главное: нет «транзита» — нет авторитарного режима. В традиционалистских и модерных обществах авторитарные режимы не заводятся, поскольку и те и другие существуют на прочных институциональных платформах. Авторитарные режимы потому и авторитарные, что

источником личной власти является сама личность

, а не общественные институты, как это бывает при всех прочих автократиях — довольно уникальная ситуация, потому и случается только на «общественных переходах», вносящих сумбур в «общественную гармонию».

Авторитарные режимы связаны не только с «модернизационным транзитом», случались они и раньше, намного раньше — в древние времена при переходе от родоплеменных обществ к протогосударственным. Авторитарные лидеры того времени — сделавшие себя, одинокие воинственные вожди, объединявшие войной и переселениями распадающийся племенной космос. Подавляющее большинство их них, живших в дописьменную эпоху, нам неизвестны. Одни из самых поздних и более или менее исторически знаменитых — вожди германских племён, опустошавших позднюю Римскую империю, внуки и правнуки которых создавали раннегерманские государства.

Авторитарные режимы — это исключительно западный феномен, исключительно «белая история». Точнее, авторитаризм — это форма политического режима, порождаемого перебоями именно в «модернизационном транзите», определявшем историю Запада в XVII–XX веках. Можно сказать, что авторитарные режимы ровно настолько являются западным феноменом, насколько Эпоха модерна является продуктом Западной цивилизации.

Авторитарный режим Владимира Путина и автократия

Автократия — это самовластие, самодержавие. Самовластие — это совокупность личного единовластия (власть принадлежит

мне одному

) и полновластия (

вся власть

принадлежит мне). Просто персонального единовластия (царя, короля, шаха, императора) для автократии мало. Важно, чтобы единовластие было подкреплено

полно

властием, то есть отсутствием институциональных ограничений личной власти автократа (конституционная монархия — это единовластие без полновластия).

При понимании, что, как и всякая власть, любая самая автократичная власть ограничена массой культурных, социальных, политических, экономических и прочих обстоятельств и что реальное полновластие — это в большей степени вся полнота ответственности, чем вся полнота возможностей.

Например, абсолютная монархия — это автократия, а конституционная монархия — не автократия или ограниченная автократия — кому как нравится. То есть не все монархии — автократии («настоящие автократии»), а только те, в которых монарху принадлежит вся полнота власти, без всяких там конституций, парламентов, верховных судов, формальных и неформальных надзирающих за монархом органов: аристократических, олигархических, клерикальных.

Таким образом, автократическими режимами можно считать классические абсолютные монархии европейского Нового времени (Людовик XIV, Пётр I и др.), бесчисленные древние монархии, восточные деспотии и западные тирании (египетские фараоны, греческие тираны, арабские халифы и султаны, иранские шахи, тюркские ханы и т. п.), классические империи (Римская, Персидская, Китайская и др.), военные и тоталитарные диктатуры ХIХ-XX веков (диктатура Адольфа Гитлера, диктатура Иосифа Сталина, диктатура Жан-Беделя Бокассы и т. д.), современные арабские абсолютные монархии, современные «президентские военные диктатуры» в некоторых странах Африки, Азии, Латинской Америки, не говоря уже о такой эксклюзивной классике автократии, как «режим Чучхе» в Северной Корее.

«Вся полнота власти» — дело, конечно, тёмное, неопределённое, относительное. Часто режим может считаться автократическим «де-факто», но не «де-юре» (например, диктатура Сталина, да и Гитлера) или, наоборот: формально — вроде автократия, а по факту — нет (многочисленные варианты попадания монархов и диктаторов под контроль клира, генералитета, олигархических и аристократических групп). На практике всякая автократия самореализуется в значительной степени как тенденция и мера полновластия и как способ презентации власти.

Авторитарный режим Владимира Путина и диктатура

Диктатура — это способ властвования,

основанный на насилии

, именно «основанный» и именно на «насилии». Диктатура — это управление обществом/сообществом посредством насилия и угрозы применения насилия. Управление, основанное на насилии (угрозе насилия) с необходимостью делает насилие (угрозу насилия) массовым, публичным, систематическим и жестоким. Диктатура — это власть, узаконенная страхом.

Казалось бы, диктатура — это автократия, основанная на насилии. Но бывают и коллективные диктатуры. Например, якобинская диктатура (формально — республиканская диктатура) или большевистская диктатура времён «красного террора» (формально — диктатура Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов). Диктатура — это способ, а не форма властвования.

Авторитарные режимы

не основываются

на насилии. От диктатур авторитарные режимы отличаются значительно более низкой «нормой политического насилия» и иным, чем у диктатуры, типом насилия — как правило, не массовое; как правило, не публичное; как правило, не систематическое; и, как правило, не жестокое.

Силовой, с применением спецсредств, разгон демонстрантов, не подчиняющихся властям, не считается в современном цивилизованном мире массовым, систематическим и жестоким насилием, хотя такой разгон может быть несправедливым, вероломным, незаконным.

Диктатура как правление, основанное на насилии, возникает в открыто и агрессивно поляризованном обществе. Диктатура в этом случае является инструментом подавления одной части общества другой, отсюда и массовость насилия (якобинская диктатура, большевистская диктатура, фашистские диктатуры) — это своего рода 

«социальная диктатура»

. Но диктатура может быть мотивирована и почти исключительно волей одного человека или относительно небольшой группы людей. Как правило, это связано с параноидальным желанием получить/сохранить власть или получение/сохранение власти является единственным способом сохранения жизни (поэтому так важно не загонять в угол отживающих своё правителей, которым всё ещё худо-бедно подчиняются армия и полиция). Но и в этом случае диктатору необходима хоть какая-то социальная поддержка просто для того, чтобы обеспечить аппарат подавления. Обычно в роли такой «социальной базы» у «диктаторов-одиночек» выступают тем или иным образом купленные армия и/или полиция. В современном «цивилизованном мире» и в больших и «исторических странах» такие 

Авторитарный режим Владимира Путина и реакция

По некоторым внешним проявлениям авторитарные режимы можно спутать с так называемой «реакцией» как агрессивным активным контрреволюционным консерватизмом, направленным на восстановление после революции «прежних порядков». На практике реакционные режимы ограничивается тем или иным вариантом узко-политического реваншизма — чаще всего это резня революционеров, политическое возвращение персонажей «старого общества» и, как правило, очень фрагментарное восстановление старых укладов.

Если общество пережило реальный общественный перелом, «социальную революцию», то полный и долговременный социально-экономический возврат к старым отношениям ещё никому не удавался.

Ни то, ни другое, ни третье не соответствует сути авторитарного режима, сторонящегося политических полюсов. Однако, стремясь выдержать «срединный путь», авторитарные режимы, безусловно, заигрывают и с консервативными настроениями и в раже этого заигрывания могут пойти и на реально реакционные меры. Но в любом случае, при нормальном состоянии авторитарного режима, такие меры будут фрагментарными: во времени или в пространстве перемежающимися с прогрессистскими, модернизационными мерами, что совершенно неприемлемо для реакционных режимов.

При этом надо помнить, что на своей загнивающей стадии авторитарный режим может-таки принять облик вконец реакционного, но и эта реакционность, будет не столько «идеологией реванша», сколько «идеологией обороны».

Авторитарный режим Владимира Путина и фашизм

Фашизм — очень замысловатая вещь, если не сводить его к нацизму и милитаризму, концлагерям и холокосту — к временному одичанию и сумасшествию конкретного народа. Фашизм — вечная заноза в академических головах по всему миру. Всё-то в нём неопределённо, нестабильно, неклассифицируемо.

Если бы не германский нацизм, то режимы Муссолини, Франко, Салазара, «чёрных полковников» проходили бы в истории как плеяда классических авторитарно-националистических режимов «запаздывающей модернизации» на южных и юго-восточных окраинах Европы, лишённые многих известных за ними сегодня эксцессов, связанных с влиянием германского нацизма. Их суровый этатизм и популистский национализм были бы вполне сносным, хотя местами и избыточно эксцентричным и радикальным, вариантом «третьего пути» для европейских обывателей, намучившихся в первой четверти ХХ века от либерально-демократического хаоса ранних электоральных республик, с одной стороны, и запуганных ужасами коммунистических революций, с другой стороны.

Если бы не германский нацизм, многочисленные фашистские партии в «странах победившей демократии» (Франция, Великобритания, Голландия, Скандинавия) не успели бы обрести своего зловещего облика и очень скоро успокоились бы в недрах парламентских право-консервативных сил.

Без германского нацизма «фашистские партии» на Балканах были бы тем, чем они были на самом деле — радикальными и экстремистскими национально-освободительными и националистическими организациями.