Какъ всегда постомъ, вторникъ у Енсаровыхъ былъ очень многолюденъ. И что всего лучше, было очень много мужчинъ. Этимъ перевѣсомъ мужчинъ всегда бываютъ довольны обѣ стороны; непрекрасный полъ расчитываетъ, что не будутъ заставлять занимать дамъ, и позволятъ составить партію, а дамы… дамы всегда любятъ, когда ихъ меньше, а мужчинъ больше.

Но Ольгѣ Александровнѣ Ластовцевой было скучно. Она сидѣла въ углу гостиной, плохо освѣщенномъ лампою подъ громаднымъ абажуромъ, и ея живые, выразительные, голубовато-сѣрые глаза казались сегодня потускнѣвшими, какъ и смугло-розовый матъ ея кожи, и обыкновенно яркая краска ея красивыхъ губъ. Ее даже спрашивали, здорова-ли она, или не разстроена-ли чѣмъ нибудь. Эти вопросы злили ее, потому что доказывали ея неумѣнье скрыть свое дурное расположеніе духа.

А ей было очень, очень нехорошо. Она пріѣхала сюда только потому, что ожидала встрѣтить здѣсь Веніамина Петровича Валкова. И онъ былъ здѣсь, очень сухо поздоровался съ нею, задалъ ей тотъ-же самый нестерпимый вопросъ: здорова-ли она? и не сѣлъ на свободное подлѣ нея кресло, а повертѣлся въ гостиной и исчезъ. Потомъ она, заглянувъ въ кабинетъ, увидѣла его играющимъ въ карты. Онъ имѣлъ равнодушно-серьезный видъ, взглянулъ на нее какъ бы машинально, и объявилъ три черви.

Два дня назадъ, между ними произошла крупная ссора. Не онъ одинъ, она тоже была виновата. Она сознавала это. Не надо было говорить тѣхъ злыхъ, несправедливыхъ словъ, которыя она сказала ему. Но если она любитъ, и любя, такъ ревнуетъ его? Она поддалась этому мучительному ревнивому раздраженію, ей хотѣлось уязвить, оскорбить его, причинить ему боль. И онъ почувствовалъ эту боль, онъ оскорбился, можетъ быть даже обозлился, и вотъ теперь…

Что же теперь? Неужели эта ошибка такъ непоправима? Нѣужели они не объяснятся?