Однажды черепаха М'Боната повстречалась со змеей Дианэ.

Черепаха не боялась змеи; при малейшей опасности она просто пряталась под своим панцирем. И змея не боялась черепахи, медлительной и доброй странницы, со змеиной головой.

— Сестрица! — сказала змея Дианэ. — Мы так часто встречаемся, но делаем вид, будто совсем не знакомы. Может быть, кто-нибудь из моих родичей чем-то тебя обидел?

— Вовсе нет, наоборот, — ответила черепаха М'Боната. — И чтобы доказать тебе мою приязнь, я приглашаю тебя в гости.

Кто не знает Диара, сенегальскую белку? Его называют еще пальмовой крысой, но Диар вовсе не крыса и не грызет пальмовые побеги.

Диар — красивая белка с пушистым хвостом и яркими белыми полосками на серой шкуре. Живет он на больших равнинах среди трав и колючих кустарников, ест зерно и спит в уютных норках. Его можно видеть во всякое время дня: то он скачет среди трав, то семенит по песку, заметая свои следы длинным пушистым хвостом.

Иногда Диар останавливается, садится и, вытянувшись, чутко прислушивается. При малейшей опасности он срывается с места и словно летит, и хвост его стелется над землей, как струя дыма.

А было время, когда Диар никого не боялся. Подобно другим животным, он умел говорить и жил в полном согласии со всеми обитателями великого царства джунглей.

В один из тех дней повстречался Диар с шакалом Тиллем. За его гнусные повадки Тилля никто не жаловал, а Диар и заяц Лёк — в особенности. Оба они любили при случае над ним подшутить.

Родители жабенка М'Ботта, вероятно, считали, что он еще слишком молод, и поэтому преподали ему только самые основы мудрости жабьего племени. Так, они посоветовали М'Ботту не связываться с ящерицей Багг, которая день-деньской бегает и суетится, словно рабыня на посылках. И еще они предупредили М'Ботта, чтобы он опасался коварной змеи Джанны, которая умеет так ловко притворяться лианой. Особенно ее надо остерегаться, когда она раздевается и оставляет свое старое бубу на раздвоенных сучьях.

Все это родители втолковали жабенку М'Ботту.

Но, как видно, они считали, что он еще слишком юн и потому не рассказали М'Ботту, как все жабье племя едва не погибло из-за одного их тщеславного предка.

Было это много-много лун тому назад. С тех пор болота несчетное число раз наполнялись небесной водой и снова высыхали под палящим солнцем. Поколения и поколения жаб появлялись на земле и в положенный срок уходили к своим предкам. В те далекие времена прапрадедушка прапрадедушки дядюшки Маму-Маматт М'Ботта, прадеда дедушки и бабушки жабенка М'Ботта, повстречал однажды на своем пути дочь грозного врага змеиного племени, старого змеееда Калао

[3]

. Он влюбился в нее без памяти и тут же посватался. И Калао отдал ему свою дочь в жены.

Однажды старый, подслеповатый уже Калао вышагивал своим медленным ровным шагом по тропинке и наткнулся на какую-то жабу. Жаба то ли не успела с ним поздороваться, то ли не захотела. Ведь не все жабы были такие уж вежливые!

Давным-давно в Сенегале все звери были в мире между собой. Жили они в лесах и на обширных равнинах по берегам волшебной реки Фалемэ.

Светлая глубокая река, в водах которой сверкали золотые блестки, была царством бегемота Лебэра, крокодила Маймаило, жабенка М'Ботта, а также цапли Корады и утки Канкал. На тенистых берегах, в большом лесу и в зеленых саваннах все животные, малые и большие, жили под властью мудрого правителя Гайенде-льва. Все были счастливы и жили в мире, все от Ниейе-слона и до паука Диаргоня, от обезьяны Потанаре до быстрой змеи Джанны.

Но в этом раю зверей жил демон с душою более черной, чем ночь. Этим демоном была гиена Буки, из-за нее то и случилось несчастье.

Отведала Буки однажды нежного мяса молодых животных, и страх воцарился на берегах счастливой реки Фалемэ.

Гиена Буки частенько бродила вокруг дворца льва Гайенде. Кое-когда ей перепадали кости и огрызки дичи со стола царя зверей и его придворных. Однако подходить ко дворцу слишком близко она боялась. Даже тень его пугала гиену.

Но вот однажды Буки встретила своего двоюродного брата шакала Тилля и сказала ему:

— Слушай, Тилль, ты давно уже следуешь за мной, когда я брожу вокруг жилища льва. Но ведь ты меня меньше и можешь незаметно подкрасться к тому месту, где пирует Гайенде. Я тебе подскажу это место и научу, как унести самые вкусные объедки. А потом мы разделим добычу поровну и наедимся досыта.

Шакал и его сестрица-гиена думали только о том, как бы набить себе брюхо. И нередко забывали об опасности.

И вот поздно вечером, после заката солнца, ненасытные пожиратели падали подошли к царскому дворцу. И шакал осторожно пробрался внутрь.

Было время, когда все сенегальцы делились на касты. У каждой касты — свои обычаи и свои табу, одним можно то, другим это, одним нельзя это, зато можно то. И обычаи эти сохранились до наших дней. Не в прежней, конечно, строгости, но сохранились.

Особенно повезло или особенно не повезло — с какой стороны посмотреть! — лаобэнам.

Лаобэны — потомственные мастера, изготовляющие всевозможные изделия из дерева. Не плотники, не столяры — мастера. Они рубят деревья, распиливают, колют, вытесывают ручки для мотыг, песты и ступки, табуретки и столики для еды, маски и статуэтки, словом, все, что делают из дерева. Такая уж у них работа.

И потому нет в Сенегале ни одной семьи, которая бы не обращалась к лаобэнам.

Живут лаобэны на лесных опушках и слывут людьми добрыми, тихими и миролюбивыми.

От самого океана до Бунду, от Футы до Баола никто еще не видывал столь бесстрашного и гордого юношу пёля, как Самба.

Мать его приходила в отчаяние и в то же время гордилась им. Самба с детства презирал опасность и всегда готов был вступить в бой с любым зверем, всегда готов был встать на защиту слабого.

Едва Самба вырос и превратился в прекрасного юношу, показалась ему родная деревня слишком маленькой и тесной. Он мечтал о большом мире, мечтал о подвигах! И вот простился Самба со своей матерью и отправился странствовать по Сенегалу.

Много было у него на пути приключений!

Было это давно, очень-очень давно. Жил в те времена в глубине Казамансы бедный крестьянин по имени Ландинг. Такой бедный, что у него даже не было собственного клочка земли.

Далеко-далеко за околицей было большое нераспаханное поле на опушке джунглей. Говорили, что поле это принадлежит привидениям, духам и джиннам, и пи один человек не смел его обрабатывать.

Что было делать Ландингу? Собрал он однажды друзей и соседей и сказал им:

— Пойду и расчищу поле джиннов! Смогу тогда сам собирать урожай и не просить у вас милостыни. Кто мне поможет?

— Ты сошел с ума, мы тебе не поможем! Духи джунглей никому не позволяли пахать и сеять на их полях. Преступишь их запрет — умрешь сам и умрут все твои родичи. Лучше уж мы сами будем кормить тебя и твою семью, но никто из нас не пойдет с тобой распахивать поле духов!

Совсем одряхлел Нумукэ-кузнец, ногам его становилось с каждым днем все труднее носить на себе костлявое согбенное тело. Голова с жиденькой бородкой и остатками седых, похожих на комочки хлопка волос так и валилась на грудь.

Большого труда стоило теперь Нумукэ добрести до Священного леса, чтобы полить кислым молоком и куриной кровью подножья деревьев и резных столбов, под которыми покоились души предков.

Тиени, сын старика кузнеца, был слишком молод, а потому не знал священных обычаев племени и не знал, кому следует приносить жертвы. Он даже еще не входил в хижину взрослых мужчин.

И вот старик Нумукэ в последний раз кое-как дотащился до Священного леса и отнес туда тотем Боли, самый старый из тотемов кузнецов, маленькую деревянную фигурку со скрюченными ногами, узловатыми руками, выпуклым пупком и торчащими вверх, огромными, как калебасы, ушами. Нумукэ помолился тотему Боли, принес его обратно и прислонил тотем к большому столбу, который поддерживал травяную кровлю кузницы.

Каждый день старый Нумукэ, прежде чем разжечь угли в горне, лил у скрюченных ног Боли молоко и долго молился. Он говорил: