Новые Миры Айзека Азимова. Том 4

Азимов Айзек

В четвертый том собрания рассказов выдающегося писателя вошли произведения из сборников «Детективы по Азимову» и «Покупаем Юпитер».

Содержание:

ДЕТЕКТИВЫ ПО АЗИМОВУ, рассказы

Что значит имя?

, перевод В. Постникова

Поющий колокольчик

, перевод Н. Гвоздаревой

Буква закона

, перевод А. Мельникова

В плену у Весты

, перевод И. Почиталина

Годовщина

, перевод А. Шельваха

Некролог

, перевод Г. Файбусовича

Звездный свет

, перевод В. Гольдича, И. Оганесовой

Ключ

, перевод Е. Доброхотовой

Бильярдный шар

, перевод В. Тельникова

ПОКУПАЕМ ЮПИТЕР, рассказы

Дарвинистская бильярдная

, перевод И. Гуровой

Шах Пепе С.

, перевод И. Гуровой

Ах, Баттен, Баттен!

, перевод Т. Шинкарь

Эверест

, перевод И. Гуровой

Пауза

, перевод И. Гуровой

Давайте не будем

, перевод И. Гуровой

По-своему исследователь

, перевод И. Гуровой

Пустота!

, перевод И. Гуровой

Какое дело пчеле?

, перевод И. Гуровой

Они не прилетят

, перевод А. Шарова

Покупаем Юпитер

, перевод И. Мартынова

Памяти отца

, перевод Р. Валиевой

Дождик, дождик, перестань!

, перевод А. Шельваха

Отцы-основатели

, перевод А. Шельваха

Ссылка в ад

, перевод А. Шельваха

Необходимое условие

, перевод И. Можейко

Глубокое исследование

, перевод В. Ковалевского, И. Штуцер

В лето 2430 от P. X.

, перевод В. Ковалевского, Н. Штуцер

Величайшее из достижений

, перевод В. Серебрякова

Возьмите спичку

, перевод Т. Гинзбург

Тиотимолин к звездам

, перевод Е. Доброхотовой

Новые Миры Айзека Азимова

Том четвертый

ДЕТЕКТИВЫ ПО АЗИМОВУ

Что значит имя?

[1]

Если вы полагаете, будто раздобыть цианистый калий очень уж трудно, вы судите опрометчиво. Я стоял и держал в руке пол-литровую бутылку. Темное стекло, опрятная четкая этикетка с надписью: «Цианистый калий ХЧ» (последние буквы, мне сказали, означают «химически чистый»), под которой был изображен небольшой череп и скрещенные кости. Человек, которому принадлежала эта бутылка, протер очки и заморгал, глядя на меня с выражением полного безразличия на лице к тому обстоятельству, что у меня в руке достаточно яду, чтобы отправить на тот свет целый полк.

— Вы хотите сказать, профессор, что эта штука запросто стоит у вас на полке? — спросил я.

— В общем, да. — Он потер подбородок. — Мне известно, что у меня есть эта бутылка.

— Ну а если, предположим, кто-то вошел бы сюда и отсыпал себе столовую ложку этого зелья? Вы бы заметили?

— Вряд ли. — Профессор Родни покачал головой.

Поющий колокольчик

Луис Пейтон никогда никому не рассказывал о способах, какими ему удавалось взять верх над полицией Земли в многочисленных хитроумных поединках, когда порой уже казалось, что его вот-вот подвергнут психоскопии, и все-таки каждый раз он выходил победителем.

Он не был таким дураком, чтобы раскрывать карты, но порой, смакуя очередной подвиг, он возвращался к давно взлелеянной мечте: оставить завещание, которое вскроют только после его смерти, и в нем показать всему миру, что природный талант, а вовсе не удача, обеспечивал ему неизменный успех.

В завещании он написал бы: «Ложная закономерность, созданная для маскировки преступления, всегда несет в себе следы личности того, кто ее создает. Поэтому разумнее установить закономерность в естественном ходе событий и приспособить к ней свои действия».

И убить Альберта Корнуэлла Пейтон собирался, следуя именно этому правилу.

Корнуэлл, мелкий скупщик краденого, в первый раз завел с Пейтоном разговор о деле, когда тот обедал в ресторане Гриннела за своим обычным маленьким столиком. Синий костюм Корнуэлла в этот день, казалось, лоснился по-особенному, выцветшие усы топорщились по-особенному.

Буква закона

Ни у кого не возникало сомнения в том, что Монти Стайн с помощью хитроумного обмана действительно прикарманил более ста тысяч долларов. Никто не сомневался также, что в один прекрасный день его задержат, несмотря на то что срок давности уже истек.

Процесс «Штат Нью-Йорк против Монтгомери Харлоу Стайна» наделал шума и стал прямо-таки эпохальным ввиду способа, с помощью которого Стайн избежал ареста до истечения срока давности. Ведь решение судьи распространило действие закона о сроках давности на четвертое измерение.

Дело, видите ли, в том, что после совершения мошенничества, в результате которого Стайн положил в карман сто с лишним тысяч, он преспокойно вошел в машину времени, которой владел незаконно, и перевел рычаги управления на семь лет и один день вперед.

Адвокат Стайна рассуждал так: исчезновение во времени принципиально не отличается от исчезновения в пространстве. Коль скоро представители закона не сумели обнаружить Стайна на протяжении семи лет, значит, им не повезло.

Окружной прокурор в свою очередь указал, что закон о сроке давности при всем желании не может быть применен к данному преступлению. Это была гуманная мера, направленная на то, чтобы избавить обвиняемого от неопределенно долгого периода боязни быть арестованным. Испытываемый в течение определенного времени страх быть задержанным сам по себе считается достаточным, так сказать, наказанием. Однако, настаивал окружной прокурор, Стайн вовсе не пережил какого-либо периода страха.

В плену у Весты

— Может быть, ты перестанешь ходить взад и вперед? — донесся с дивана голос Уоррена Мура. — Вряд ли нам это поможет; подумай-ка лучше о том, как нам дьявольски повезло — никакой утечки воздуха, верно?

Марк Брэндон стремительно повернулся к нему и скрипнул зубами.

— Я рад, что ты доволен нашим положением, — ядовито заметил он. — Конечно, ты и не подозреваешь, что запаса воздуха хватит всего на трое суток. — С этими словами он возобновил бесконечное хождение по каюте, с вызывающим видом поглядывая на Мура.

Мур зевнул, потянулся и, расположившись на диване поудобнее, ответил:

— Напрасная трата энергии только сократит этот срок. Почему бы тебе не последовать примеру Майка? Его спокойствию можно позавидовать.

ПОКУПАЕМ ЮПИТЕР

Я всегда, любезные читатели, оказывал вам полное доверие, ибо мне нечего было прятать (в литературном смысле слова). А потому разрешите поведать вам, как случилось, что я составил этот сборник.

Меня пригласили на Боскон XI (название съезда писателей-фантастов, который проводился в Бостоне с 1 по 3 марта 1974 года) в качестве почетного гостя, и оказалось, что по традиции организационный комитет издает небольшой сборник произведений почетного гостя. А потому они зубасто ухмыльнулись и попросили меня отобрать несколько рассказов.

Я оказался перед тяжкой дилеммой. Мои научно-фантастические произведения публикует высокочтимое издательство с безупречной репутацией «Даблдэй энд Компани», и я боялся, что в их корпоративных добрых карих глазах появится тень горькой обиды, коль я позволю издать себя кому-нибудь другому. Босконские комитетчики, оповещенные о моих опасениях, что разъяренные издатели разорвут меня в клочья, поспешили заявить, что их книга будет выпущена ограниченным тиражом в пятьсот экземпляров, не больше.

Тогда я робко обратился к Лоренсу П. Эшмиду, моему постоянному редактору в «Даблдэй», и спросил, можно ли мне дать согласие на просьбу комитета. Я подчеркнул, что предоставлю лишь несколько рассказов, никогда не печатавшихся в моих даблдэйских сборниках. Ларри, добрейшая душа, сказал: «Ну конечно, Айзек, валяйте!» И я взялся за дело.

Результатом явилась книжица, озаглавленная «А вы их не упустили?» («Несфа Пресс», 1974), содержавшая восемь рассказов. По плану она должна была выйти как раз к открытию Боскона XI, где, как мы уповали, могли разойтись сотни (или десятки) экземпляров. Увы, прихоти издательских процессов привели к тому, что книжка вышла точно после закрытия съезда, так что по результатам продажи тираж оказался даже еще более ограниченным, чем намечалось.

Дарвинистская бильярдная

— Ну разумеется, обычное толкование первой главы книги Бытия совершенно неверно, — сказал я. — Возьмите, к примеру, бильярдную.

Остальные трое мысленно взяли бильярдную. Мы сидели в сломанных креслах в лаборатории доктора Троттера, и было так просто преобразить лабораторные столы в бильярды, штативы — в кии, бутылки с реактивами — в шары, и столь же мысленно все это обозреть.

Тетьер даже поднял палец, зажмурил глаза и прошептал:

— Бильярдная!

Троттер по обыкновению ничего не сказал и поднес к губам вторую чашку кофе. Кофе, тоже по обыкновению, был ужасным, но, с другой стороны, я был новичком в компании, и оболочка моего желудка еще недостаточно закалилась.

Шах Пепе С

Быстро выяснилось, что жизнь в Бостоне не стала препятствием для моей литературной карьеры (Фактически ничто после работы над докторской диссертацией в 1947 году не превращалось в такое препятствие.)

После двух месяцев, прожитых в наемной квартирке (трущобного качества) совсем рядом с факультетом, мы переехали в пригород — если это так можно назвать. Ни я, ни моя жена не умели водить машину, когда приехали в Бостон, поэтому нам пришлось подыскать жилье рядом с автобусным маршрутом. И мы нашли ею в довольно жалком городишке Сомервиль — примитивную квартиру на чердаке, где летом было невероятно жарко.

Там я написал свой второй роман «Звезды, как пыль» (Doubleday, 1951), тогда же маленькое частное издательство «Гноум Пресс» издало в 1950 году сборник моих рассказов о позитронных роботах «Я, робот» и первую повесть из цикла «Академия» в 1951 году.

[4]

В 1950 году я научился водить машину, а в 1951 году, к нашему великому удивлению, у нас родился сын. После девяти лет брака мы пришли к выводу, что обречены остаться бездетными. Однако в конце 1950 года у моей жены начались довольно загадочные физиологические явления, единственным объяснением которым стало то, что она беременна. Помню, первой намекнула мне на это Ивлин Голд (она тогда была миссис Гораций Голд). Я рассмеялся и ответил ей: «Нет, нет», но все же оказалось, что это «да, да», и 20 августа 1951 года родился Дэвид.

Научившись быстро писать книги и сделав хороший старт в направлении автомобилей и потомства, я стал готов ко всему и начал принимать предложения любого рода.

Ах, Баттен, Баттен!

В заблуждение меня ввел, конечно, его смокинг, и в течение каких-нибудь двух секунд я действительно его не узнавал. Он был для меня просто долгожданным клиентом, первым, кого судьба мне наконец послала за всю неделю, и, естественно, показался великолепным. Даже в смокинге в 9.45 утра он был неземным видением. Хотя из рукавов, не доходивших до запястий дюймов на шесть, свисали длинные костлявые кисти рук, а края носков и края брюк тщетно пытались встретиться, он был прекрасен, этот первый за неделю клиент.

Но затем я увидел лицо, и клиента не стало — передо мной был дядюшка Отто. Прекрасное видение исчезло. Как всегда, дядюшка напоминал старого, верного пса, которому только что ни за что ни про что дали пинка в зад. Дальнейшее мое поведение не отличалось оригинальностью. Я сказал: — А, это вы, дядюшка Отто!

Вы бы его тоже где угодно узнали, доведись вам хоть раз увидеть эту физиономию. Когда пять лет назад на обложке журнала «Тайм» поместили его портрет (а было это в году или 81-м), по меньшей мере человек двести прислали в редакцию письма, где клялись, что вовек его не забудут. Большинство из них даже добавили что-то насчет ночных кошмаров. Вы хотите знать полное имя моего дядюшки? Пожалуйста. Зовут его Отто Шеммельмайер. Но прошу вас не делать из этого каких-либо поспешных выводов. Он всего лишь родной брат моей матери, меня же зовут Смит.

— Гарри, мой мальчик, — сказал он, и из его груди вырвался звук, похожий на стон.

Все это было впечатляюще, но не очень вразумительно. Поэтому я спросил: