Бел Риоз

[1]

путешествовал без эскорта, что отнюдь не предписывалось дворцовым этикетом для человека, чье имя прославило флот, базирующийся на все еще недовольной планетной системе у границ Галактической Империи.

Но Бел Риоз был молод и энергичен — энергичен настолько, что расчетливый двор отправил его так близко к краю Вселенной, как только возможно; но кроме того, он был любопытен. Ввиду последнего обстоятельства его интриговали странные и неправдоподобные рассказы, мечтательно повторяемые сотнями людей и смутно известные тысячам; возможность военного предприятия занимала две первых из числа определяющих черт его характера. Такому сочетанию противостоять было невозможно.

Он вышел из взятого им уродливого мобиля и оказался у цели. Перед ним была дверь поблекшего особняка. Он подождал. Фотонный глаз, украшавший дверной проем, ожил, но дверь ему открыла человеческая рука. Бел Риоз улыбнулся пожилому человеку.

— Я — Риоз…

В комнате находились четверо мужчин; комната была уединенной, вдали от посторонних глаз.

Присутствующие быстро переглянулись, затем уставились на разделявший их стол. На столе стояли четыре бутылки и столько же наполненных бокалов, к которым никто не прикоснулся.

Наконец, человек, сидевший ближе к двери, вытянул руку и стал медленно, мягко отстукивать по столу какой-то ритм. Он сказал:

— Вы что, собираетесь вечно так сидеть и удивляться? Имеет ли значение, кто заговорит первым?

— Тогда первым говорите вы, — произнес крупный мужчина, сидевший напротив. — Вы-то и должны беспокоиться больше всех.

Бел Риоз прервал беспокойную ходьбу и с надеждой посмотрел на вошедшего адъютанта.

— Что-нибудь о «Звездочке»?

— Ничего. Разведывательный отряд избороздил космос, но приборы ничего не засекли.

Коммандер Юм сообщил, что Флот готов к немедленной ответной атаке возмездия.

Генерал качнул головой.

Клеон II

[4]

был Господином Вселенной. Клеон II также страдал болезненным и не поддающимся диагнозу недомоганием. По прихотливым сплетениям дел человеческих оба эти утверждения не являются ни взаимоисключающими, ни даже трудносовместимыми. В истории можно найти слишком много аналогичных примеров.

Но подобные прецеденты не заботили Клеона II. Раздумья над длинным списком сходных случаев ни на электрон не облегчили бы его собственных страданий. Столь же мало тешила его мысль о том, что хоть его прадед и был пиратом и правителем пыльной маленькой планеты, сам он дремал в увеселительном дворце Амменетика Великого как наследник череды властителей Галактики, уходящей корнями в далекое прошлое. Равным же образом не успокаивало его и то обстоятельство, что усилия его отца очистили державу от проказы мятежей и восстановили мир и единство, коими она наслаждалась при Станнелле VI — и, как следствие, за двадцать пять лет его царствования облако смуты не затуманило его блистающей славы.

Император Галактики и Господин Всего стонал, осторожно откидывая голову в освежающее силовое поле над подушками. Боль неощутимо поддалась воздействию, и Клеон слегка расслабился от приятного покалывания. Он с трудом уселся и угрюмо уставился на далекие стены огромного зала.

Плохое помещение, чтобы оставаться в нем одному. Слишком просторное. Все комнаты слишком велики.

Но лучше уж оставаться одному во время этих мучительных приступов, чем выносить самодовольство придворных, их преувеличенное сочувствие, снисходительную скуку. Лучше быть одному, чем наблюдать эти безжизненные маски, за которыми вьются спутанные расчеты, связанные с его кончиной и шансами возможных наследников.

С Сивенны, как исходной точки, силы Империи осторожно проникли в черную неизвестность Периферии. Огромные корабли, миновав обширные расстояния, разделявшие блуждающие звезды края Галактики, прощупывали свой путь вдоль внешних границ области, находившейся под влиянием Установления.

Миры, на два века замкнувшиеся в своем современном варварстве, снова почувствовали поступь имперских властителей. Перед лицом угрожавшей столицам тяжелой артиллерии давались клятвы в союзничестве.

Были оставлены гарнизоны: гарнизоны из людей, одетых в имперскую униформу, со знаками Звездолета-и-Солнца на плечах. Старики, увидев это, вновь припоминали забытые рассказы отцов своих дедов о временах, когда вселенная была велика, богата, мирна и повсюду правили те же Звездолет и Солнце.

Затем огромные корабли двинулись дальше, развертывая систему передовых баз вокруг Установления. И о каждом мире, вплетенном на надлежащее место в этой сети, слались донесения Белу Риозу в главный штаб, который он разместил среди скалистой пустоши на блуждающей, лишенной солнца планете.

Риоз расслабился и мрачно улыбнулся, глядя на Дуцема Барра.

Когда муж указал Бейте на Хэйвен — тусклую звезду, затерянную в пустых пространствах края Галактики, она не испытала никаких особых впечатлений. Хэйвен располагался за последними разреженными скоплениями звезд, там, где одиноко мерцали блуждающие световые точки. И даже среди них звезда эта казалась бледной и незначительной.

Торан прекрасно сознавал, что в качестве прелюдии к супружеской жизни «красный карлик» слишком непримечателен, и он застенчиво улыбнулся.

— Я знаю, Бей… Это не очень-то подходящая замена. Я хочу сказать — сменить Установление на эту звезду.

— Ужасная смена, Торан. Я никогда не должна была выходить за тебя замуж.

Капитан Хэн Притчер не привык к роскоши, но, столкнувшись с ней, не испытывал потрясения. Вообще он не увлекался самоанализом и какими бы то ни было видами философии и метафизики, не связанными прямо с его работой.

Это помогало.

Работа же его состояла главным образом в том, что Военное Министерство именовало «разведкой», люди утонченные — «сбором секретной информации», а романтики — «шпионскими штучками». И, к несчастью, несмотря на трескотню телевизоров, «разведка», «сбор секретной информации» и «шпионские штучки» являются всегда грязным делом, связанным с повседневным недоверием и предательством. Оно прощается обществом, поскольку всегда ведется в «интересах государства»; но философия капитана Притчера привела его к заключению, что даже ради этих святых интересов общество успокоить куда легче, чем собственную совесть — и он избегал философских рассуждений.

Но ныне, в роскоши приемной мэра, мысли его невольно обратились к его собственному внутреннему миру.

Люди куда меньших способностей регулярно получали повышение, в отличие от него, и это следовало признать. Он противостоял вечному потоку жалоб и недоверию сослуживцев — и сносил его. Он упрямо придерживался своего собственного пути, в твердой вере, что даже неповиновение приказам ради тех же святых «интересов государства» должно признаваться за честную службу, каковой оно и являлось.

Если на расстоянии семи тысяч парсеков падение Калгана под ударами Муловых полчищ породило отклики, возбудившие любопытство старого Купца, опасения упрямого капитана и беспокойство мелочного мэра, то в жителях самого Калгана оно ничего не пробудило и ничем их потревожило. То был неизменный урок человечеству — удаленность во времени, равно как и в пространстве, придает зрению остроту. Нигде, кстати, не отмечалось, что урок этот когда-либо был усвоен должным образом.

Калган был Калганом. Он единственный во всем этом квадранте Галактики как будто не ведал, что Империя рухнула, что Станнеллы уже не у власти, что величие удалилось, а покой исчез.

Калган был прекрасной планетой. В раскрошившемся здании человечества он сохранил свою цельность, оставшись поставщиком удовольствий, покупателем золота и продавцом досуга.

Он избежал наиболее тяжелых превратностей истории, ибо какой завоеватель смог бы разрушить или хотя бы нанести серьезный ущерб миру, ломящемуся от такого количества денег — ведь именно за деньги покупается покой.

И все же даже Калган сделался в конце концов штаб-квартирой военного диктатора, и жизнь его стала закаляться в горниле неотложных военных нужд.

«Ангар» на Калгане представлял собой весьма необычное учреждение, вызванное необходимостью управляться с изрядным числом кораблей, прибывающих на планету с визитерами из всех краев, и обеспечить их всех жильем. Первый мудрец, пришедший к верному решению проблемы, быстро сделался миллионером. Его наследники — по родству или финансам — без труда стали богатейшими гражданами Калгана.

«Ангар» привольно простирался на целые квадратные мили территории, и слово «ангар» не вполне к нему подходило. Это, в сущности, была гостиница для кораблей. Путешественник уплачивал вперед, и его корабль получал стоянку, откуда в любой момент мог стартовать в космос. После этого визитер жил в своем корабле, как обычно. Имелись, конечно, и другие гостиничные услуги: пополнение запасов пищи и медикаментов за особую плату, несложное обслуживание самого корабля, специальный транспорт в пределах Калгана по номинальной цене.

В результате гость совмещал счета за место в ангаре и за гостиницу, с немалой выгодой для себя. Владельцы земли продавали права на временное пользование ею, также с изрядной выгодой.

Правительство собирало огромный налог. Все были довольны. Никто ничего не терял. Просто, как все гениальное!

Мужчина, который пробирался по затененным краям широких коридоров, соединявших многочисленные крылья «ангара», когда-то раздумывал о необычности и полезности вышеописанной системы, но то были досужие размышления, в данный момент определенно неуместные.

Занятие, известное как «чистая наука», являлось наисвободнейшей формой жизни на Установлении, и этому имелись свои причины. В Галактике, где господство и даже само существование Установления все еще опиралось на превосходство в технологии, несмотря на изрядный рост его мощи за последние полтора века, Ученому даровалась определенная неприкосновенность. В нем нуждались, и он знал это.

Таким образом, имелись свои причины и для того, чтобы жизнь Эблинга Миса — только лица, не знавшие его, добавляли звания к его имени — являла собой наисвободнейшую форму в фундаментальных науках Установления. В мире, где наука пользовалась уважением, он был Ученым — с большой буквы и без тени иронии. В нем нуждались, и он знал это.

И так уж получалось, что когда другие преклоняли колена, он отказывался и громко добавлял, что его предки в свое время не кланялись перед каждым вонючим мэром. И что во времена его предков мэров, во всяком случае, избирали, и могли вышвырнуть, и что единственные люди, наследующие по праву рождения, являются наследственными идиотами.

И еще так уж получилось, что когда Эблинг Мис решил позволить Индбуру оказать ему честь аудиенцией, то он не стал дожидаться, пока обычная строгая цепь начальников передаст его запрос наверх и благосклонный ответ вниз, а, накинув на плечи менее неказистый из двух своих официальных пиджаков, водрузив набекрень странную шляпу непонятной формы и закурив в довершение всего запрещенную сигару, он пробился между двух стражников, не обращая внимания на их растерянное блеяние, прямо во дворец мэра.

Первым признаком вторжения, обнаруженным его превосходительством, который пребывал в своем саду, явился постепенно приближающийся шум протестов и ответный рев, состоявший из нечленораздельных ругательств.