О Муле и его Империи можно сказать значительно больше, чем дано в Энциклопедии, но почти все не представляет сейчас особей важности и настолько устарело, что просто даже не интересно.

Главным образом, статья в Энциклопедии упоминает дальше об экономических условиях, которые привели к возвеличению «Первого Гражданина Объединенных Миров» — так официально титуловался Мул — и об экономических же последствиях его правления.

Если автор статьи и удивлялся той необычайной быстроте, с которой Мул за пять лет достиг такой власти, не обладая поначалу практически ничем, то этого особо не видно. Если он, далее, и удивлялся неожиданному прекращению экспансии и естественному укреплению уже завоеванных территорий в течение последующих пяти лет, то он об этом тоже ничего не пишет.

Поэтому мы оставим в стороне Энциклопедию и поведем рассказ посвоему, а основное внимание обратим на эту пятилетнюю паузу.

Шло совещание Исполнительного Совета Второго Основания. Для нас — они просто голоса. Ни место встречи, ни личности присутствующих нам сейчас не важны.

Строго говоря, мы не можем воочию представить себе это совещание… если хотим хоть что-то понять.

Здесь мы встретимся с психологами, но не простыми психодогами. Скажем так: с учеными психологической ориентации. То есть людьми, чьи фундаментальные концепции совершенно и целиком отличаются от всех концепций, которые мы только в силах себе представить. Наша психология, основанная на привычной физической науке, имеет самое смутное отношение к истинной

Психологии.

Как объяснить незрячему, что такое цвет… особенно если сам слеп.

Все собравшиеся отлично понимали друг друга, досконально знали вклад каждого не только в общую теорию, но и в частные расчеты, касающиеся судеб ключевых индивидуумов. Речь, без которой мы не можем обходиться, была для них совершенно не обязательна. Пара слов заменяла целый доклад. Жест, восклицание, легкое сокращение мимических мускулов, даже пауза в нужное время, давали остальным достаточно информации.

Звездолет был почти готов. На нем можно было лететь куда угодно, никто пока не знал, куда он полетит. Мул предложил вернуться на Трантор — мир, который был метрополией самой великой Империи, которую когда-либо знало человечество — мертвый ныне мир, который некогда был столицей всех звезд.

Притчер возражал. Это был старый след, уже тысячу раз отработанный.

Он обнаружил Била Чаниса в навигационной рубке звездолета. Курчавые волосы молодого человека были причесаны с нарочитой небрежностью, один завиток как бы невзначай упал на лоб, но выглядел там вполне уместна Ослепительная улыбка довершала образ.

— Притчер, такого совпадения просто не может быть! — возбужденно начал Чанис.

— Я не осведомлен о содержании вашей беседы — холодно заметил генерал.

Это была обычная встреча в приемной Зала Совета всего несколько минут перед тем, как войти в Зал и заняться повседневной деятельностью, — мгновенный обмен мыслями.

— Итак, Мул отправился в путь.

— Слышал. Опасно! Очень опасно!

— И вовсе нет, если мы все верно рассчитали.

— Мул — не обычный человек, и с его Обращенными трудно «вбегать так, чтобы он не заметил. Вмешиваться в их умы очень опасно и трудно.

Россем был одним из тех пограничных миров, на которые галактическая история обычно не обращает внимания и который сам ничем не привлекал жителей мириадов счастливых планет.

В последние дни Галактической Империи его населяли ссыльные, а с остальной Галактикой его связывали только обсерватория и небольшая космическая база Флота. Позже, в дни голода, еще до появления Гари Селдона, слабые люди, уставшие от политических передряг, уставшие от перенаселенных планет и быстрой смены императоров, решили пожертвовать комфортом ради спокойной и мирной жизни на отдаленной планете, где они, по крайней мере, знали, что ждет их завтра.

В холодных пустынях Россема выросли деревеньки. Солнце ого почти не давало тепла, и десять месяцев в году на планете шел снег. Все эти месяцы зерна лежали в почве, а затем, когда температура достигала почти пятьдесят градусов, вырастали и созревали с необъяснимой скоростью.

Небольшие животные, похожие на козлов, паслись на равнинах, разгребая снег своими копытами.

Таким образом, у жителей Россема были и хлеб, и молоко, а когда они могли позволить себе заколоть животное, то и мясо.

Аркадия Дарелл четко продиктовала в микрофон своего транскрайбсра:

— Будущее Плана Селдона, А. Дарелл., - а затем с мрачной уверенностью пообещала себе, что когда-нибудь станет великой писательницей, и тогда все свои произведения будет подписывать псевдонимом Аркадия.

Просто Аркадия. Без фамилии.

— «А. Дарелл», которое ей приходилось ставить в классных сочинениях по риторике, выглядело безвкусно. Всем остальным ребятам тоже приходилось так подписываться, кроме, разве что, Улонтуса Дава, да и то потому что весь класс полег от хохота, когда он впервые подписался обычным образом. А «Аркадия» — это было имя маленькой девочки, которое ей навязали родители, потому что так звали ее прабабку. Нет, они были напрочь лишены фантазии!

Представьте себе комнату.

Где эта комната, в настоящий момент нас не интересует. Достаточно сказать, что в этой комнате, более, чем где бы то ни было, присутствовало Второе Основание.

Эта комната на протяжении многих столетий была храмом чистой науки — и тем не менее в ней не было ни одного из приборов, которые на протяжении многих миллионов лет люди привыкли отождествлять с наукой. Это была другая наука, имеющая дело только с математическими концепциями, определенным образом напоминающая философию древних рас в те примитивные доисторические времена, когда технологии не было вообще, когда человек еще не покинул свою единственную, теперь уже неизвестную прародину.

Впрочем, один прибор здесь всё же был, защищенный ментальной наукой, которой не могла противостоять вся физическая мощь остальной Галактики. Его называли Главная Радианта, и он заключал в себе План Селдона. Целиком.

Для доктора Дарелла и Пеллеаса Антора вечера проходили в дружеском общении, дни — в приятном бездействии. Это походило на самый обычный визит. Доктор Дарелл представлял молодого человека, как далекого родственника с одной из планет, и интерес знакомых к нему быстро угасал. Однако в их немногословных беседах, с первого взгляда ничего не значащих, никогда не назывались чьи-либо имена. Даже представляя своего гостя, доктор Дарелл обычно произносил бесцветным тоном: «Познакомьтесь, это мой кузен».

А Аркадия тем временем занималась своими собственными приготовлениями, причем весьма успешно. Строго говоря, ее действия нельзя было назвать честными.

Например, она уговорила Улонтуса Дава, своего школьного приятеля, одолжить ей домашний портативный звукоприемник, пользуясь при этом методами, которые указывали, что в будущем она станет грозой всех мужчин, которые попадутся на ее пути. Короче, она проявила такой интерес к хобби Улонтуса — у него дома была своя мастерская — в сочетании с недвусмысленным интересом к некрасивым чертам самого Улонтуса, что несчастный юноша, во-первых, бесконечно долго излагал принципы гипервидения, во-вторых, не мог оторвать взгляда от больших глаз, которые так восторженно на него глядели, и в третьих, чуть не насильно всунул в ее руки свое самое великое изобретение — вышеуказанный приемник.

После этого Аркадия продолжала заниматься Улонтусом, чтобы не возникло подозрений, будто интерес ее вспыхнул только из-за звукоприемника, но все меньше и меньше. Долгие месяцы потом бедняга Улонтус размышлял над этими волшебными событиями, ничего так и не понял, плюнул и вернулся к своим делам.

Прошла неделя. На Втором Основании Первый Оратор вновь с улыбкой смотрел на Студента.

— Должно быть, ты получил нетривиальный результат, иначе бы так не дулся.

Студент положил руку на кипу бумаг с вычислениями, которую принес с собой, и сказал:

— Вы уверены, что проблема именно в этом?

— Исходные данные верны. Я ничего в них не менял.

Оставался еще примерно месяц до того, как можно будет сказать, что началось лето. Началось в том смысле, что Хомир Муни написал свой последний финансовый отчет за истекший год, ввел в курс дела временно замещающего его библиотекаря, назначенного Правительством — прошлогодний библиотекарь оказался просто неучем — и позвонил, чтобы к полету приготовили его маленький космический скутер «Унимара», названный так в честь одного романтического эпизода двадцатилетней давности.

Он вылетел с Терминуса в самом плохом настроении. Никто даже не пришел на космодром проводить его. Он очень хорошо понимал, что этот рейс ни в чем не должен был отличаться от предыдущих, и все таки он чувствовал смутное разочарование. Он, Хомир Муни, рисковал головой ради дела самым неприятным для него образом, а его даже никто не проводил! Все его бросили!

По крайней мере, так он думал.

Он ошибался; весь следующий день был полон недоумения, как на «Унимаре», так и в загородном доме доктора Дарелла.

Началось все в доме доктора Дарелла, и открытие сделала служанка Пали, чей месячный отпуск давно уже канул в прошлое. Она сбежала вниз по ступенькам, вся красная и заикающаяся.