Если колоссальная быстрота, с которой Мул сделался господином обширных владений, а также внезапное прекращение экспансии в пользу пятилетней консолидации и вызывает у автора энциклопедической статьи чувство удивления, то в самом тексте это чувство никак не проявляется.

Поэтому мы отложим Энциклопедию и двинемся по нашему собственному пути в наших собственных целях. Рассмотрим историю Великого Междуцарствия — промежутка, разделяющего Первую и Вторую Галактические Империи, — в конце этих пяти лет консолидации.

Политически Союз спокоен. Экономически он процветает. Немногие желали бы обменять мир под жесткой хваткой Мула на предшествующий хаос. На планетах, пять лет назад известных как Установление, могли сохраняться ностальгические сожаления, но не более. Руководители Установления делились на бесполезных, которые были уже мертвы, и полезных, то есть Обращенных.

А из Обращенных наиболее полезным был Хэн Притчер, теперь уже генерал-лейтенант.

В дни Установления Хэн Притчер был капитаном и членом подпольной демократической оппозиции. Когда Установление без борьбы пало перед Мулом, Притчер продолжал бороться против Мула. До тех самых пор, пока он не был Обращен.

Корабль был почти готов к старту. Недоставало только конечной цели. Мул предложил опять начать с Трантора — мира, являвшегося остовом несравненной галактической метрополии самой крупной из когда-либо известных человечеству Империй, мертвого мира, бывшего когда-то столицей всех звезд.

Притчер не одобрял такого решения. То был старый путь, обглоданный дочиста.

Он обнаружил Беиля Чанниса в навигационной рубке звездолета. Курчавые волосы молодого человека были в меру растрепаны, один локон спадал на лоб, словно его аккуратно поместили туда — и даже сверкающие в улыбке зубы соответствовали прическе. Подтянутый офицер смутно уловил в самом себе растущее предубеждение.

Возбуждение Чанниса бросалось в глаза.

— Притчер, это не может быть совпадением.

Россем — один из тех пограничных миров, которыми обычно пренебрегает Галактическая история, и которым лишь изредка удается обратить на себя внимание людей, обитающих на мириадах более счастливых планет.

В поздние дни Галактической Империи на пустынных просторах Россема жило несколько десятков политических ссыльных, а обсерватория и небольшой флотский гарнизон служили для того, чтобы уберечь планету от полного запустения. Позже, в бедственные времена раздоров, наступившие незадолго до эпохи Хари Селдона, не слишком твердые духом люди, устав от бесконечных десятилетий опасностей и страха, устав от зрелища разграбленных планет и призрачной смены эфемерных императоров, пробивавшихся к пурпуру власти ради нескольких бесплодных лет на троне, стали покидать населенные центры и искать укрытия в глухих уголках Галактики.

В студеных пустынях Россема начали расти деревеньки. Его крошечное темно-красное солнце, точно скряга, цедило редкие капли тепла, и негустой снег сыпался с неба девять месяцев в году.

Неприхотливые местные злаки дремали все эти снежные месяцы в земле, а затем, когда ленивым лучам солнца удавалось поднять температуру почти до десяти градусов, начинали прорастать и созревали с почти панической скоростью.

Небольшие животные, похожие на коз, щипали траву на лугах, разгребая снег тонкими тройными копытцами.

Люди, именовавшиеся в данной области Россема Старейшинами, выглядели вовсе не так, как можно было ожидать. Они не являлись простой экстраполяцией обычных крестьян в сторону большей солидности, властности и суровости.

Вовсе нет.

Впечатление достоинства, отличавшее их с первой же встречи, росло до тех пор, пока не сделалось их главенствующей характеристикой.

С видом тяжелодумных и неспешных мыслителей они спокойно сидели вокруг своего овального стола. Большинство их едва успело перешагнуть порог молодости, и лишь немногие обладали короткими и аккуратно подстриженными бородами. Было ясно, что слово «Старейшины» обозначало скорее меру уважения со стороны сограждан, нежели возраст.

Двое из внешнего космоса, сидя во главе стола в торжественном молчании, сопровождавшем весьма скромное угощение, которое предназначалось не столько для чревоугодия, сколько для церемониала, погрузились в новую для себя, чрезвычайно непривычную атмосферу.

Если Чаннис и заметил перемены в поведении Притчера и в их взаимоотношениях, он этого никак не показывал. Откинувшись на жесткую деревянную скамейку и вытянув ноги перед собой, он спросил:

— Как вам губернатор?

Притчер пожал плечами.

— Ничего особенного. Он явно не произвел на меня впечатления ментального гения. Очень плохой образец Второго Установителя — если, конечно, он и в самом деле является таковым.

— А вы знаете, я не думаю, что он в самом деле Второй Установитель. Не знаю, как это пояснить. Предположим, что вы — Второй Установитель, — Чаннис задумался, — что бы вы сделали?