С последним гулким ударом железный лом ушёл в пустоту. Налегая на лом всем телом, профессору Хемпелю с трудом удалось расшатать несколько кирпичей. Десятки раз ударяя в одно и то же место, он убедился в отменной прочности древней кладки: после каждого удара от стены отлетали только осколки. Когда, наконец, образовался небольшой пролом, профессор решил передохнуть и вытер со лба пот.

Он долго рассматривал в лупу окаменевшие куски извёстки. Да, несомненно, вход был замурован в начале восемнадцатого века. Подземелье не существовало даже на самых подробных планах старого орденского замка… Это было открытие!

Из пролома пахнуло чем-то затхлым. Профессор вынул из кармана огарок свечки, зажёг его и, прилепив к лому, сунул в пробитую щель. Свеча продолжала ярко гореть, наклонив пламя по течению воздуха. Хемпель удовлетворённо хмыкнул.

Отдохнув, профессор снова взялся за лом. Он решил, не откладывая, обследовать подземелье. Конечно, было бы разумнее спуститься туда с помощником, но в эти тревожные дни никому нельзя было доверять тайну. После часа тяжёлой работы ему удалось расширить брешь. Хемпель заменил свечной огарок фонариком и, окончательно отбросив колебания, переступил через обломки кирпичей и очутился в древнем царстве тишины и мрака. Нет, он не был трусом и никогда не отступал в трудных случаях. Несмотря на преклонные годы, он отличался, как говорили его друзья, твёрдостью духа, прекрасным здоровьем и пунктуальностью Эммануила Канта.

Карманный фонарик вырвал из темноты часть кирпичной стены, нависшие над головой мрачные своды. Профессор оказался в широком коридоре с потемневшими от времени стенами. Судя по размеру и форме кирпича, по манере кладки, подземелье сооружалось сотни лет назад.

В самом центре города, на одном из холмов у реки Прегель, высится старинная крепость. Тяжёлая каменная громада выглядит неприступной. Это знаменитый Кенигсбергский замок. Он стар: первые камни крепостных стен положены ещё в тринадцатом веке.

Шло время. Замок дряхлел, разрушался. Стены кое-где обвалились, подгнили стропила, прохудилась крыша. Но где взять деньги для ремонта? И королевский замок вынужден был зарабатывать их сам. Он превращён в музей и показывает в своих многочисленных залах уникальные исторические экспонаты, старинные документы и книги…

А сейчас свидетель орденских времён, словно средневековый ополченец в тяжёлых латах, собрался защищать город: у бойниц стоят орудия и пулемёты. Подступы к могучим крепостным стенам минированы. Улицы и переулки перекрыты надолбами и железными противотанковыми ежами.

В замке пусто, темно и холодно. Профессор Хемпель заканчивает вечерний обход дворцовых помещений. Сегодня это не вызывается необходимостью: все ценное убрано, сказывается многолетняя привычка.

То в одной, то в другой комнате вспыхивает свет: профессор иногда зажигает фонарь, а больше действует вслепую, на ощупь. Он проходит королевскую спальню с резным потолком, идёт коридором, попадает в маленькую комнату. По преданиям, здесь родился первый прусский король Фридрих. Это одна из самых красивых комнат замка. Профессор ощупал рукой холодные стены, облицованные полированным австрийским ясенем. На секунду фонарь осветил роскошный камин с фигурой подглядывающего шута, старинный медальон на стене с глубокомысленным изречением: «Мы знаем лучших».

Во дворе замка было темно. Над головой — звёздное небо. На нем вспыхивали малиновые отблески далёких артиллерийских залпов, загорались и гасли голубоватые лучи прожекторов.

Впереди, твёрдо вышагивая по стёртым, камням, выступал штурмбанфюрер. За ним, сутулясь и немного прихрамывая, следовал профессор Хемпель.

Они шли вдоль средневекового крыла замка с деревянной галереей на толстых дубовых стойках. С этой галереи когда-то знатные гости любовались рыцарскими турнирами.

На том самом месте, где, по преданию, находился раньше застенок, один предприимчивый делец открыл винную лавку, а позже ресторан и назвал его «Кровавый суд». А ещё ниже этажом, в сырых подземельях, хранились винные запасы. В последние дни войны в ресторане обосновался штаб кенигсбергского фольксштурма.

Темно. Маскировочная лампочка — крохотная синяя точка — указывает вход в штаб. Ни огонька, ни полоски света в окнах…

Совещание при новом главнокомандующем окончилось около полуночи.

Генерал Мюллер горячо выступал перед старшими офицерами гарнизона. Он убеждал верить в победу, требовал самопожертвования, твёрдости духа, призывал дать сокрушительный отпор врагу.

— Отсюда, из Кенигсберга, — утверждал он, — начнётся новое большое наступление, которое выметет русских из Восточной Пруссии подобно штормовому ветру…

Речь его закончилась привычным славословием в честь фюрера.

Командиры дивизий: генерал-лейтенант Герман Ганле, генерал-лейтенант Шперль, начальник штаба крепости, командующий крепостной артиллерией полковник Вольф и другие штаб-офицеры — вместе покинули прокуренное бомбоубежище полковника Фелькера. Большинство из них промолчало все совещание. Хорошего по нынешним временам мало, а о плохом говорить не полагалось. «Молчание — золото» — было девизом офицеров вермахта.

Дом покачнулся, в комнате рядом зазвенело стекло, раздались испуганные женские голоса. С потолка посыпалась штукатурка, заклубилась белая пыль. Почти в то же мгновение взвыла сирена воздушной тревоги.

— Военный транспорт, на котором ты сможешь покинуть наш печальный город, дорогой Эрнст, отходит на этих днях, — не обращая внимания на взрывы и воздушную тревогу, продолжал профессор Хемпель. — Время не конкретно, но, к сожалению, точность покинула нас окончательно, как видишь, запаздывают даже сигналы тревоги… Может быть, отход засекречен?! Но так или иначе сегодня ты должен выехать в Пиллау…

Профессор, как обычно, сидел в своём кресле. От вчерашней растерянности не осталось и следа. Он щелчком сбил соринку с рукава и, поправив очки, вынул знакомый Эрнсту бумажник из крокодиловой кожи.

— Вот пропуск в порт, а вот документ на посадку. Транспорт номер восемьдесят семь. Я знаю, о чем ты думаешь, Эрнст, — улыбнулся профессор, — не беспокойся. Твой начальник все знает.

Начальник?! Фрикке представил себе скучное лицо с большим вислым носом, снова услышал поучающий голос: «Если бы ты знал, дорогой дядюшка, о чем я думаю, ты бы не был так спокоен». Но Фрикке ничего не сказал профессору Хемпелю.