Маша вполне отдавала отчёт в том, что ведёт себя глупо, но до сих пор жутко сердилась на Поля Гогена. Дело состояло в следующем: знаменитый художник приходил к ней во сне ещё в самом начале марта. Тогда гуру совершенно бесцеремонным образом сгрёб со стола несколько альбомов с её работами, сложил их в клеёнчатый коричневый портфель без ручки и, взяв сие бесформенное вместилище под мышку, откланялся, предварительно обещав вернуться для оглашения вердикта. И вот на дворе уже ноябрь, а Гоген до сих пор не объявлялся. Ну, знаете, так приличные люди не поступают!

Естественно, всё это ужасно бессмысленно. Или просто глупо. Кто, скажите, из нормальных людей будет ждать от персонажей собственных снов выполнения каких-либо обязательств?

Вот тут-то мы и подходим к главному: а не сошла ли с ума героиня нашего будущего повестования? Ответить на поставленный животрепещущий вопрос можно, конечно же, как положительно, так и отрицательно, но просим вас — не торопитесь делать однозначных выводов, пока не узнаете подробностей этой удивительной истории, произошедшей в ныне совершенно обычном, хоть и довольно большом северном городе. Итак…

Итак, Маша Терпилова до двадцати шести лет была личностью настолько заурядной и невыдающейся, насколько это возможно в принципе. Но это её ничуточки не смущало. До определённого момента всё в жизни складывалось более или менее удачно. Без проблем окончила школу, поступила на филфак университета и, получив через мучительные пять лет стандартный диплом синего цвета, через пару недель уже работала в солидной торговой фирме секретарём-референтом коммерческого директора, за которого спустя пару месяцев и вышла замуж.

Должно быть, впервые за последние годы Маша сидела за письменным столом, и в голове её не было ни единой мысли. Закончив иллюстрировать карманное издание для хиромантов-«чайников», она планировала начать сегодня же рисовать комикс про девушку, которая живёт воображаемыми событиями. Короче, про себя.

Но, как это часто случается, про себя абсолютно ничего не придумывалось. Те без малого тридцать лет, которые пробежали с момента рождения, не очень-то изобиловали приключениями (мягко говоря), а уж о каких-то мечтах и желаниях говорить не приходилось совсем. Да, как это странно ни прозвучит, Маша практически разучилась мечтать. Рисуя комиксы, она не представляла себя их главной героиней, а своих знакомых прочими персонажами, как это было в первые годы. Что-то безвозвратно ушло. Но что? И как это — ЭТО ЧТО — можно вернуть?

Маша откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Темень и глухой рокот автомобилей за окном. Раньше она могла заставить себя расслабиться, а потом крепко зажмуриться. И тогда начинала видеть фантастические образы, возникавшие из светящихся звёздочек и разноцветных кругов. Порой эти картинки ложились на бумагу и становились эскизами к будущим рисованным историям, иногда улетали в неизвестность, оставляя за собой искрящийся след в Машиных мыслях. Или не оставляя. Впрочем, не важно. Главное, что ТАМ всегда что-то менялось и двигалось. Сегодня же глухая темень осталась безучастной к настойчивым Машиным призывам. Чёрт! Да что же происходит-то?

И тут художница припомнила, что ей уже целую неделю ничего не снится.

Стало страшно.

Можно сколько угодно рассуждать или думать о чудесах — случаются они или нет — и так всю жизнь прожить, не увидев даже всамделишного, как дети говорят, Дед Мороза. Некоторым удаётся понаблюдать за плачущей иконой в церкви или за маленькими зелёными чертями на тарелке с раскисшими разносолами. Один популярный телеведущий рассказывал о косяках русалок в озере под Петербургом и стаде мамонтов, пасущемся в марийских лесах, другой на полном серьёзе и чуть ни с пеной у рта доказывал зрителям на «фактах» инопланетное происхождение певицы Агузаровой, художника Дали и фокусника Акопяна. Маше бы оставалось только гадать о происхождении чудес (коль слухам о них никогда не умолкнуть), если бы она была не Маша, не Терпилова и ни рисовала б комиксы, выхватывая сюжеты из собственных снов.

Услышав «цок», переутомлённая творческими поисками рисовальщица решительно встала с дивана и направилась к источнику звука. Выйдя в сумеречную прихожую, вскользь бросила взгляд на свисающие с вешалки крохотный блестящий лук и такой же колчан со стрелами — каждая размером с карандаш. Подумала с раздражением — опять терпиловские штучки. Но сделав ещё пару шагов и, вступив таким образом в кухонное пространство, переменилась в лице. Мало того, чтобы не упасть в обморок, схватилась за дверь.

На обеденном столе высилась макетом известного небоскрёба высоченная бутылка, рядом с которой, нахально оскалившись и свесив коротенькие пухлые ножки, сидел обворожительно милый и совершенно голый курчавый малыш с крылышками, озорно выглядывающими из-за спины. В правой руке купидончик сжимал бокал для шампанского, до краев наполненный жидкостью цвета природного янтаря, пальцами левой стыдливо придерживал пожухлый кленовый листик, скрывающий причинное место.

— Не возражаешь, коньячку хлопну, — скорее утвердительно, чем вопросительно, красивым бархатным баритоном изрёк незванный гость.

Маша кивнула.

Терпилов принадлежал к той категории людей, которым легче дать (извините за грубую прямоту), чем объяснять причину отказа. Он почти никогда не обижался на то, что люди компанейские или просто лёгкие считают его обычным занудой. Ощущал себя этаким монстром общения, который бесчисленными своими аргументами задавит любого противника в любом же споре. Не понимая, что полемизировать с ним нормальный человек не станет по причине той смертной тоски, которую навевают пространные речи ни о чём. Вадим приписывал быструю капитуляцию соперников умению вести риторику. Ну, и собственному уму. Недюжинному.

По правде сказать, Терпилов глупцом и не был — школу закончил с медалью, институт — с красным дипломом. Да ещё и две кандидатские диссертации защитил на не сочетаемые между собой темы — городское водоснабжение и политическая история. В разных университетах, естественно.

Вообще, вторая тема в жизни Вадима была не столь специальностью, сколько хобби. Нет, даже не хобби, а этакой фишкой. Он вполне искренне верил, что любой вид власти — будь то абсолютная монархия или классическая демократия — рано или поздно приведёт себя к уничтожению. В душе противореча себе же и будучи человеком от природы властным, он всячески скрывал это за маской пассивного анархизма, хоть особо и не чтил взгляды ни Прудона с Бланки, ни Бакунина, ни Кропоткина. Однако изданные труды названных практиков и теоретиков держал дома на самой видной полке.

Больше всего на свете Терпилов любил две вещи — деньги и бывшую жену. Машу. Нет, мы вовсе не оговорились, назвав вещью человека. Почему так? Ну… какие-то живые чувства Вадим к Марии конечно испытывал, но больше — он просто хотел обладать ею, вернуть её, как утонувший во время купания золотой перстень с дорогим бриллиантом. Или похищенную кредитку. Несколько лет назад супруга была самым ценным экспонатом в его коллекции редкостей. Может, кстати, и потому, что к деньгам относилась чересчур равнодушно. Помнится, когда Маша только устраивалась на работу в терпиловскую фирму, на вопрос — какую зарплату она хочет — девушка безучастно пожала плечами и ответила: «Какую предложите, на ту и соглашусь». Такого ответа в ООО «Парагвай» раньше не слышали — было в нём что-то… да, да, анархическое, но, отнюдь, не рабское или заискивающее. Вадиму тогда это жутко понравилось. Нет, не из-за жадности, присущей большинству работодателей, а из-за верно угаданной жизненной позиции соискательницы, которую он и сам бы выбрал, если б, конечно, был способен на самопожертвование. Но бизнес есть бизнес: не любишь деньги — грызи гранит наук. Или мети двор.

Вообще, с названием фирмы — «Парагвай» — вышла забавная история. Терпилов, реальный хозяин предприятия, ещё до его основания решил, что не станет занимать высшую должность, а ограничится постом коммерческого директора. Генеральным же сделал друга детства и младшего компаньона — Виталия Самарина, которому и поручил заняться оформлением документов, регистрацией общества с ограниченной ответственностью и прочей канителью, а сам, умаявшись от беготни, укатил на пару недель под Астрахань. На рыбалку.

— Ты, давай, начинай рассказывать, а я тебе пока кофе сварю, — сказала Маша, усадив Терпилова за стол.

— Слушай, Мона, а у тебя чего покрепче не найдётся? — робко спросил Вадим.

— Покрепче вредно, — огрызнулась было Маша, но посмотрев на помятое лицо бывшего мужа, выражение которого не вызывало сейчас других чувств, кроме жалости, вздохнула: — Ладно уж.

Взяв с подоконника недопитую бутылку коньяка, она поставила её перед Терпиловым, достала из шкафчика чистую рюмку и, заглянув в холодильник, вытащила оттуда бутерброды и колбасу, оставленные заботливым Предо, который сам внезапно исчез. Вопрос — куда? Впрочем, вопрос не первоочередной.

Теперь-то Маша была уверена, что не спит, хотя воспоминания о некоторых моментах сегодняшнего вечера до сих пор не слишком укладывались в голове.

Отчасти Люпио был прав, когда говорил, что Ферериус — законспирировавшийся демон. Но только отчасти.

Попав в Высшие Сферы на совершенно законных основаниях — по дипломатическому обмену — демон-разрушитель проникся идеями Верхнего Мира. И весьма. Отираясь в заоблачной среде, вдруг неожиданно понял, какую злую шутку сыграла с ним всесильная госпожа Судьба, отправив поистине ангельскую душу на грязные работы в штат Повелителя Мерцающей Бездны. Ну конечно, он же должен был явиться на Свет из Сверкающего Небытия! А вовсе не во Мглу из Туманного Ничто. Там, в распределителе сверхдуш, просто перепутали. Он, Ферериус, чья тонкой организации интеллигентная сущность буквально трепещет от Великого Созидательного Эксперимента, кого кидает в жар от творящейся в подопечных мирах несправедливости, вынужден влачить за собой жалкий постыдный хвост вместо того, чтобы парить над Землёй или какой другой планетой на сияющих под солнцами крылах. Ужасно!

Следует отдать справедливость, именно Ферериус, заручившись поддержкой влиятельного в Верхах ангела-созидателя Атония, первым внёс на Правление Бездны предложение об установлении дипломатических связей с непримиримым досель врагом. На успех особо не рассчитывал, и тем больше было его удивление, когда Владыка с ним совершенно неожиданно согласился. И немедленно вступил с Всевышним в переговоры. Обеим Сферам и самим порядком поднадоела бесконечная вялотекущая междоусобица, поэтому все сразу ухватились за конец ниточки, протянутый Снизу, и постарались размотать весь клубок противоречий до конца.

Ферериус и Атоний, чьими стараниями был достигнут пусть пока хрупкий, но мир, выросли в глазах своих коллег неимоверно. Ещё бы — больше не станут гореть в планетных атмосферах сбитые ангелы, не рассыплется безнаказанно на ледяные осколки ни один мелкий демон. Да здравствует жизнь. Жизнь!

По соглашению сторон Атония с Ферериусом было предложено сроком на три года отправить в чуждые им Миры с целью обмена опытом. Мол, понаблюдаете за работой смежных служб, а заодно поправите здоровье. Дело в том, что Атоний, находясь несколько тысячелетий под палящим африканским солнцем, практически лишился четырёх из шести серафимовых крыл. Помочь ему могли только серные ванны, которых, как известно, в Высших Сферах нет, а земные отвратительно сбалансированы и не даруют ничего, кроме кратковременного облегчения.

Ферериус не шпионил на Мерцающую Бездну. Отнюдь. Все последние тысячелетия, что состоял в штате ангелов, он пытался честно выполнять свою работу. Но демонический хвост, вопреки давним утверждениям врачевателей из Сфер, не отваливался. Даже не усыхал. Тяжёлые ж крыла, наоборот, никак не хотели приживаться и со спины постоянно спадали.

За многие века такого кошмарного существования бывший демон измучился вконец. Сами подумайте, приятно ли постоянно прятать постыдный рудимент в штанах, а крылья подвязывать верёвками или укреплять липкой лентой. Многочисленные хирургические операции по удалению первого и укреплению вторых приносили облегчение века на два-три, не больше. Ни лекари, ни сам Ферериус не могли отыскать причин ужасного поведения несносного организма. Всевышний предлагал задуматься — мол, не поторопился ли ты, уважаемый, примкнуть к нашему Миру? Но ретивый серафим всеми своими помыслами доказывал профпригодность и если имел нарекания по службе, то мелкие. Как правило — методологические.

Например, в конце первого — начале второго тысячелетий земной новой эры рьяный ангел-надзиратель стал инициатором крестовых походов. Цель-то была возвышенной — вырвать останки земных реликвий Христа из лап «неверных» сарацинов, но вот средства, с помощью которых этой цели Ферериус пытался достигнуть, доставили Всевышнему немало печальных минут. Благородные крестоносцы гибли сами и убивали других, грабили иноверцев, насиловали их жён и дочерей, за что отнюдь не снискали всеобщей любви не только в Палестине исторической, но и в собственных, своих палестинах. В конце концов, предприятие, ранее казавшееся перспективным, Высшим постановлением пришлось закрыть, а Ферериус получил первый выговор от Совета Ангелов. Но отчаялся совсем ненадолго. Всевышний относился к нему по-прежнему тепло, а от ошибок, как говорится, никто не застрахован.

Решив исправиться и доказать свою состоятельность, бывший демон взялся за работу с удвоенной энергией. Дело в том, что как только прекратились крестовые походы, в Европе откуда ни возьмись, начала с безумной скоростью плодиться нечисть. Ведьмы. Ферериус, возглавлявший в то время департамент чистоты нравов, естественно, примириться с таким положением вещей не мог. Да и не хотел. Под видом странствующего монаха он втёрся в доверие к парочке наиболее истых «братьев своих» — неким Инститорису и Шпренгеру — и обличая современное падение нравов и деградацию морали, подвиг этих умников на активные действия. Он и не предполагал, что те дойдут до самого Папы и, выдавая сомнительные ферериусовы аргументы за свои наблюдения, убедят того вступить в бескомпромиссную борьбу с раздутой слухами напастью. Печально известный «Malleus maleficarum» наделал в своё время много шума, вооружив доморощенных охотников на ведьм крайне полезными практическими рекомендациями. За несколько веков подонками было уничтожено столько ни в чём неповинных женщин, что даже сам Ферериус содрогнулся от результатов им же затеянного предприятия. На этот раз, понимал он, простым выговором не отделаться. И точно, впавший в гнев Всевышний отстранил его от «нравственных» проектов и перевёл в комитет по делам гениев и перспективных талантов на должность по надзору за непризнанными. Мол, этих-то никакими благими намерениями точно не изживёшь.

Но и тут Ферериус отличился, добиваясь признания собственного и подопечных. С какого-то перепугу неудержимый ангел-надзиратель решил вдруг, что художник должен быть голодным. Или просто несчастным. Например, если б тот же Рембрандт бедствовал, он выложился б куда полнее и достиг высот гения Да Винчи. А так, вместо того, чтобы совершенствовать идею, зажравшийся и обласканный земной властью портретист пошёл по пути наименьшего сопротивления — прогрессии мыслей предпочёл форму. Упаковку, иными словами… Итак, что же мы получили от благонамеренного серафима? Бетховен, заболев оспой, оглох; Пушкина, вместо того чтобы просто ранить и заставить задуматься о вечных истинах, сразили наповал; Ван Гог сошёл с ума; Бунин и Эйнштейн были вынуждены навсегда покинуть родину… Стоит ли оглашать весь список? Все триста сорок страниц, исписанных убористым почерком секретаря Высшего Совета?

Разбудил телефон. Звонила Карина.

— Цыпа, я не понял! Ты ещё дрыхнешь? — возмущенно крикнула она в трубку. — Ты что, забыла?

— А сколько времени? — пробормотала спросонок Маша, которая не могла вот так сразу подняться с постели, поэтому и держала телефон на столике рядом с тахтой.

— И она ещё спрашивает! Полдесятого уже.

— Полдесятого? — зевнула Маша. — Ну и чего ты раскричалась? Мы ж договорились на одиннадцать. Тут ехать-то двадцать минут.

В любой истории рано или поздно наступает момент, когда приходится связывать обрывки нитей, которые пока ещё висят на разных крючках или просто прилипли к пушистой накидке вашего любимого кресла. Кто-то врёт, как он на прошлой неделе пил водку с вечно живым Майклом Джексоном или минувшим летом в какой-нибудь Анталье крутил курортный роман с Анжелиной Джоли, уставшей от отношений с Брэдом Питтом. Другой, чтобы устроиться на престижную работу, сочиняет «абсолютно правдивую» автобиографию. Третий, попивая ром с колой, в очередной раз переписывает историю второй мировой. Все они должны помнить, что оставив без внимания один завалящий кончик, кто-то дотошный обязательно за него потянет, размотает весь клубок несоответствий и сделает определённые выводы. И далеко не пользу рассказчика, между прочим.

Мы же с Машей, сидя в это солнечное зимнее утро на уютной кухонке небольшой квартиры в не совсем обычной пятиэтажке, некогда переделанной из бывшей казармы руками мастеровитых бездельников, за свою репутацию нисколько не беспокоимся, потому что — можете нам и не верить, — но всё в этой истории от начала до конца истинная правда. А тот, кто говорит правду, не нуждается в одобрении или порицании, потому и не старается, чтоб все концы истории были обязательно подобраны и связаны. И если даже в нашем рассказе останутся какие-то несоответствия, знайте, что вызваны они не жалкими потугами что-то домыслить, а исключительно некоторыми провалами в разрозненных сведениях несовершенных источников, как то: повествованиях отдельных действующих лиц или сторонних наблюдателей, чудом сохранившихся газетных заметках того времени и официальных документах, которые, увы, тоже не всегда в полной мере отражают действительность.

Естественно, все герои нашей истории за исключением Ферериуса и Вадима Эдуардовича Терпилова сами поведали о своих действиях (а также мыслях и чувствах). Двое же названных оказались вне пределов досягаемости, поэтому сведения о первом мы вынуждены черпать из протоколов допросов оного в объединённой комиссии обеих Сфер, любезно предоставленных нам господином Люпио, а душу и помыслы второго нам раскрыл бывший ангел-хранитель третьего класса — некий Соро, который с некоторых пор отстранён от должности, заменён и потому бездельничает, подторговывая на рынке Перекрёстка Третьей Вечности контрафактными эротическими журналами на языках пушту, урду и суахили.

Впрочем, те оправдания, что выжаты мною «через конкретное не хочу» в начале настоящей главы, вложены в записываемую историю исключительно по просьбе Маши Гуляевой, которая не желает и слышать о том, что после вынесения её на суд многоуважаемого читателя, некоторые истые доброжелатели примутся обвинять нас в подтасовке фактов или просто во лжи. Лично мне всё равно. Потому как жил и пока ещё живу не в среде основных персонажей, а в многочисленной когорте случайных свидетелей. Ну, да. Каюсь. Один славный малый похлопотал в известном Ведомстве, чтобы память об описываемых событиях, которую у всех прочих подобных не без вмешательства тех же грозных сил попросту отшибло, мне, на первый взгляд — лишнему, любезно сохранили.

Впрочем, полагаю, что извинений и объяснений вполне достаточно.

Всё последнее время Атоний и не думал ни от кого прятаться. Ни на Перекрёстке, ни где ещё. Таки сдержал странное обещание, данное Люпио ещё на заре современной земной цивилизации, и стал ангелом-содержателем ночлежки для бездомных.

В своё время, когда заблудший во внутренних исканиях серафим сбежал из Мерцающей Бездны, решив не возвращаться в Высшие Сферы, он, не зная, что предпринять, некоторое время скитался по отдалённым безжизненным планетам. Чтобы не попасться демоническим и ангельским патрулям, которые неоднократно наблюдал из временных убежищ, укрывался в ядовитых атмосферах газовых гигантов и холодных пещерах астероидов. Но такая жизнь ужасно наскучила. Что не удивительно.

Когда количество поисковых экспедиций здорово сократилось, а периодичность их дежурных облётов откатилась до установленной для мирного времени нормы, Атоний, здорово обессилевший от голода и жажды, потихоньку перебрался на Землю, которую неплохо знал. Поселившись в малодоступной пещере на северном склоне Везувия, он наладил тайную связь с любимым своим учеником и приятелем. С неким Люпио, золотым ангелом-хранителем первого класса, опекающем сразу двух не слишком-то, честно говоря, адекватных градостроителей, пытающихся на берегу Тибра собственными лишь силами возвести новую столицу просвещённого мира. И это, невзирая на далеко недружественные насмешки бескультурных соплеменников, с удовольствием закусывающих недозрелые абрикосы сырой рыбой. Фу, какая гадость!

Пока ещё не достигшего полного расцвета лет золотого молодчика тоже забавляла кипучая деятельность неутомимых энтузиастов, но он таки относился к ним искренне и по-доброму, всеми способами внушая диковатым родичам не обижать собственных подопечных без веских причин. А если не трудно, иногда и помогать им стройматериалами, грубой физической силой и пусть не деликатесной, но богатой витаминами и фосфором пищей.

Очень кстати поселившийся по-соседству Атоний, имевший за плечами громадный опыт в возведении столиц просвещённых миров, незаметно взял бразды правления в свои руки. Да. Именно. Повезло, что ангелы-надзиратели рядом не крутились, а на Люпио, он это точно знал, можно было положиться. Почти как на самого себя. Мало-помалу, Рим был построен, один из подопечных аккуратненько и без шума прикончил другого (исключительно во благо прогресса), и ангел-хранитель, облегчённо вздохнув (питомец-то остался всего один), принял участие в ответной помощи учителю. Пора уж было и ему начать строить грандиозные планы на будущее.