Ингеборг Бахман (1926–1973) и Пауль Целан (1920–1970) относятся к самым ярким звездам на поэтическом небосклоне немецкоязычной поэзии после Второй мировой войны. Их многое разделяет, особенно происхождение: она — австрийская немка из Клагенфурта, из семьи школьного учителя, вступившего в нацистскую партию еще в 1932 году; он — немецкоязычный еврей из Черновцов (Буковина, окраина Австро-Венгрии, с 1918 года принадлежавшая Румынии, в 1940-м оккупированная Сталиным, а в 1941-м захваченная Гитлером), чьи родители погибли в фашистском концентрационном лагере в 1942-м.

Отличны друг от друга их поэтические судьбы и миры. Бахман приходит в литературу в конце 1940-х как поэт. В мае 1952 года на чтениях «Группы 47» в Ниендорфе, в Германии, стихи ее привлекли всеобщее внимание, а через год (на чтениях в Майнце) были отмечены литературной премией. В декабре 1953-го она выпускает свою первую поэтическую книгу «Отсроченное время», через три года — вторую («Призыв Большой Медведицы»), неожиданно оказавшуюся последней. Затем Ингеборг как лирик на долгие годы замолкает, в конце 1960-х пишет несколько пронзительно-глубоких поэтических текстов (в том числе знаменитое стихотворение «Богемия у моря») и более к поэзии не возвращается: в последнее десятилетие своей жизни, оборвавшейся из-за несчастного случая, она обращается к прозе (сборники новелл «Тридцатый год» и «Синхронно», роман «Малина»), вновь обретая литературную известность и внимание читателей и критики.

Целан как поэт начинает еще в Румынии (первые его публикации — «Фуга смерти», вышедшая в переводе на румынский, и несколько стихотворений в немецкоязычном журнале «Агора»), в 1948 году в Вене появляется его сборник «Песок из урн», которым сам автор остается недоволен и требует уничтожить его. Целан тоже читает свои стихи на собрании «Группы 47» — в 1952 году, в Ниендорфе, — но присутствующие реагируют весьма отрицательно и на тематику, и на строй его поэзии, и в особенности на, как им кажется, искусственно-торжественную, патетическую манеру чтения. Правда, один из слушателей — редактор «Немецкого издательства» — от стихов Целана в восторге, и в 1952 году в Штутгарте выходит книга стихов «Мак и память». Два последующих десятилетия Целан регулярно публикуется («От порога к порогу», 1955; «Решетка языка», 1959; «Роза-Никому», 1963; «Поворот дыхания», 1967; «Нитяные солнца», 1968; «Черная пошлина», 1969), выступает с чтением своих стихов во многих городах Германии, Австрии и Швейцарии (последняя поездка состоялась в марте 1970 года, за месяц до самоубийства поэта: он читал стихи из нового сборника «Бремя света»). Его поэтические достижения несомненны и отмечены двумя крупными литературными премиями Западной Германии, Бременской и Бюхнеровской (эти премии — одну чуть раньше, другую чуть позже Целана — получит и Бахман); однако он, с 1948 года живший и работавший во Франции, в Париже, существовал словно бы на периферии немецкоязычного литературного поля, прорываясь к читателю, может быть, в первую очередь своими немецкими переводами русской (Есенин, «Двенадцать» Блока, Мандельштам, Хлебников, «Бабий яр» Евтушенко), французской (Рембо, Валери, Сюпервьель, Шар, Мишо и др.), английской (сонеты Шекспира), американской (Фрост) и итальянской (Унгаретти) поэзии. Не способствовал поэтическому успеху и злобный навет (вдова франко-немецкого поэта Ивана Голля — Целан познакомился с ним в конце 1949 года и перевел на немецкий три томика его стихов — в 1953-м в открытом письме обвинила Целана в плагиате), оказавший разрушительное воздействие на его душевное и психическое состояние. Немецкие литературные критики более чем прохладно встречали его публикации, одни — из-за, как им представлялось, слишком навязчивой тематической привязанности стихов к проблематике Холокоста («поэзия после Освенцима»), другие — по причине «ненемецкости» его поэтического языка и повышенной герметичности словесных фигур и образов. Положение стало меняться в самом конце 1960-х, когда пришло новое поколение читателей, и смертельный прыжок с моста Мирабо, совершенный отчаявшимся и больным человеком, стал прыжком к славе, к бессмертию.

Повсеместное признание буквально настигло Целана. Сегодня он один из самых переводимых (после Рильке) немецкоязычных поэтов (его поэтические книги вышли на тридцати двух языках мира). И самый исследуемый (после Кафки) немецкоязычный писатель: ежегодно появляются десятки статей о его творчестве, опубликовано свыше двух сотен монографий о нем. Этот «последний поэт высокого модерна» (Ольга Седакова) признан и востребован в России, с поэтической культурой которой его столь многое связывает

Почти вровень с Целаном существует в современной культуре и Ингеборг Бахман. Ее «молчаливое» поэтическое слово воспринято читателями, оно звучит почти на 40 языках. В России первая подборка ее стихов вышла в том же сборнике «Строки времени», что и целановская «Фуга смерти»

Стихотворение и посвящение в альбоме репродукций Матисса.

Вена, 24.(?)06.1948

Для Ингеборг

Вена (неотправленное письмо)

Рождество 1948 года

Дорогой, дорогой Пауль!

Вчера и сегодня я много думала о тебе, если хочешь знать — о нас обоих. Пишу не потому, чтобы ты снова написал, а потому что это мне доставляет радость и я так хочу. А еще я собиралась на днях встретить тебя где-нибудь в Париже, но потом глупое тщеславное чувство долга удержало меня здесь, и я никуда не поехала. Как это понимать: где-нибудь в Париже? Не знаю, совсем ничего не знаю, но уж как-нибудь все получилось бы здорово.

31, Рю дез Эколь,

Париж, 26.1.1949

Ингеборг!

Постарайся на минутку забыть, что я так долго и так упорно молчал — у меня было очень много забот, больше, чем мог бы снова снять с меня мой брат, мой добрый брат, чей дом ты наверняка не забыла. Пиши мне так, как если бы ты писала

ему

— ему, который постоянно думает о тебе и когда-то вложил в твой медальон записку, которую ты теперь потеряла. Не заставляй меня, не заставляй его ждать!

Обнимаю тебя,