Тьма… Мрак и огонь. Всепожирающее пламя. Алчущая пасть скалилась с рычанием, кроваво-алый язык облизывал человеку лицо, обжигая, испепеляя, изнуряя нестерпимым жаром… Каждую ночь все повторялось сызнова. Стоило лишь звездной тьме опуститься на землю, и все повторялось…

Вот уже который день Юрг не находил себе места. Вынужденное безделье не просто изматывало, оно медленно, но верно сводило его с ума.

Крепкое вино, дарившее прежде милосердное забытье, перестало действовать на воспаленный мозг. Ночью Юрга мучали кошмары. Кровь и огонь. Тьма и леденящий холод. Они пожирали его разум, ослабляли плоть… Но и рассвет не приносил облегчения.

Дни затянувшейся осени походили один на другой, словно бусины ожерелья, но позавчера солнце казалось ему слишком жарким, на следующий день — тусклым, будто закрытым пеленой.

Сегодня же его мучила духота. Юрг осушил уже кувшин ледяного вина, но хмель не брал его, а жажда с каждым глотком, казалось, только усиливалась. Подняв в очередной раз кубок, воин обнаружил, что тот пуст. В стоявшем рядом кувшине тоже не осталось ни капли.

Очнувшись, Север обнаружил, что сидит на лошади, привязанный к седлу, ноги в стременах. Голова раскалывалась от нестерпимой боли. Руки его привязали к луке седла, и потому он не мог ни завалиться на спину, ни повиснуть на шее скакуна. По выработанной с годами привычке Вожак и виду не подал, что пришел в себя, и лишь осторожно, исподлобья осмотрелся.

Плохо дело. Судя по всему, он попал в плен не к разбойникам из Пограничного Королевства, а к латникам из каменного лабиринта. Он совсем не боялся туповатых деревенских драчунов, а вот обученные и хорошо вооруженные воины — противник серьезный. Он знал, что с вояками из ущелья Духов уже покончено. Значит, эти не из замка. Тогда откуда?

Отряд похожих на них людей он уже видел. Тогда они прибыли в замок под предводительством жуткого монстра, напоминавшего получеловека-полуслона, и, судя по подслушанному Задирой разговору с местным владыкой, приехали из города Призраков, от которого им с Соней настойчиво советовали держаться как можно дальше.

При мысли о Соне настроение Севера окончательно испортилось. Собственно, в какую беду угодила она, Вожак прекрасно понимал, но даже сознание того, что ей грозит гораздо меньшая опасность, чем ему, утешало мало. Оставалось только удивляться, что он так жестоко просчитался, недооценив Ханторэка. Точнее, недооценив, как тот стремится овладеть Соней. Впрочем, жизнь подсказывала, что такое иногда случается, и страстное желание помогает преодолеть все трудности. И не важно, чем оно вызвано: любовью или ненавистью, похотью или жадностью.

Все, что Север мог увидеть, не выдавая себя, он увидел. Дальше таиться не имело смысла. Он тяжело, прилагая видимые усилия, поднял голову, словно только что очнулся, и это плавное движение отозвалось резкой болью в разбитом затылке.

Соня долго смотрела вслед бородачам, но возлюбленный так и не подал признаков жизни. Немного успокаивало красавицу лишь то, что его все-таки привязали к коню, а покойников так не возят. Когда отряд латников скрылся из виду, разбойники подняли Соню и тоже привязали к седлу. При этом они суетились, отпускали гнусные замечания, без стеснения обсуждая многочисленные достоинства девушки и то, что каждый из них с удовольствием проделал бы с ней. Они искоса посматривали на пленницу и отрывисто похохатывали, видимо желая показать, что шутят. Глаза их восторженно горели, и в них читались и похоть, и страх.

Соню окружало человек тридцать, остальные уехали раньше. Все на конях, с сетями и арканами, повешенными на луки. «Снаряжение не убрали, значит, ехать им недалеко»,— подумала пленница. Конечно, трудно ждать от тупых дикарей аккуратности, но их начальник, туранец, которого Соня разглядела только сейчас, производил впечатление человека опытного и серьезного. Ту-ранцы же, воительница знала это не понаслышке, не терпят расхлябанности. Он слегка покачивался в седле, с легкой ухмылкой прислушиваясь к разговорам, не осуждая и не одобряя их.

Всю дорогу Соня молчала. Она стиснула зубы и уставилась на приплюснутый затылок ехавшего впереди нее разбойника. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, воительница сосредоточенно прикидывала, с каким наслаждением переломила бы ему шею. Она прекрасно понимала, что все эти похотливые взгляды и скабрезные замечания рассчитаны именно на то, чтобы унизить ее, а значит, лучшее, что она может сделать,— просто не обращать на них внимания. Очень скоро разговоры утихли, шутки перестали казаться удачными самим шутникам, и поток пошлостей иссяк.

Как же глупо все получилось! Они-то думали, что самое трудное — проникнуть в замок, найти бумаги и выбраться живыми назад! Оказалось, что это всего лишь начало… Знать бы заранее, что на них начнут охотиться все кому не лень, ушли бы по руслу Безымянной… Да хоть в Зембабве! Там-то уж их наверняка никто не ждал! При мысли о том, что их не только преследовала погоня, но и поджидала засада, Соня разозлилась. Ну, с погоней все понятно. Рано или поздно, йезмиты должны были попытаться настичь беглецов и вернуть похищенное. С Юргом и Ярой тоже все более или менее ясно. Не до конца, конечно, но все же именно их люди помогли отбиться от йезмитов. Правда, девушка подозревала, что стрела, которая унесла жизнь Мурзио, предназначалась ей, но над вопросом, кому это было нужно, голову пока ломать бессмысленно.

А вот дальше события разворачивались все более и более странно. Никак она не ожидала нарваться на засаду, устроенную широкоплечими коротышками, никак не думала, что у них на это хватит ума. Похоже, стычка в Яме кое-чему научила их. Притащили сети, арканы и вооружились пращами… Поняли, что Севера на расстояние удара подпускать нельзя. Впрочем, быть может, это замысел туранца? Соня задумалась. Эти разбойники ведь не сами пришли сюда. Не устроили же они погоню, когда Север, Гана и Соня покинули Яму. Что же им понадобилось теперь в Иранистане? О боги! Ханторэк! Шадизарка почувствовала, как злость волной поднимается в душе. Они-то с Севером посчитали его просто завистливым дураком…

Прильнув к шее коня, Гана то и дело озиралась — далеко ли погоня? Она вцепилась в поводья, от страха даже позабыв о том, что конем нужно управлять, но умное животное само безошибочно находило дорогу. Только чуть позже, удостоверившись, что погони нет, девушка осознала, что восьмерка коней всего лишь привычно следует за Вулофом, а Вилва тем временем следит, чтобы никто не отбился и не отстал.

Деревья мелькали с головокружительной скоростью, и теперь беглянка уже больше боялась того, чтобы какой-то из низко нависших сучьев не сшиб ее. Она то и дело вздрагивала и наконец схватилась за гриву коня. Скакун вылетел на небольшую поляну, словно изгородью, обнесенную зарослями акации, и только здесь Вулоф остановился. Вилва забегала по кругу, заворачивая коней, заставляя их остановиться.

Некоторое время Гана продолжала лежать на шее коня, пока не поняла, что путешествие закончилось. По крайней мере, на время. Тогда она выпрямилась в седле и осмотрелась. Семь коней окружили ее, тревожно переступая копытами: видно, они тоже чувствовали, что не все идет как надо.

Вулоф, прихрамывая, подошел к Вилве и лизнул ее в нос. Она ответила тем же и уселась рядом. Девушка еще раз посмотрела по сторонам и только теперь заметила Задиру, которая стояла на седле другого коня и озиралась, удивительно похожая на маленького растерянного человечка.

— Иди ко мне!

Утром, после завтрака, девушки, греясь на солнце, растянулись на траве. Наслаждаясь передышкой, Соня блаженно жмурилась.

— Как это прекрасно: лежать вот так, ни о чем не думать и смотреть в чистое синее небо.

— А я смотрю в небо, только когда хочу чихнуть,— отозвалась Гана, закатила глаза, несколько раз резко вдохнула и чихнула так громко, что даже прослезилась.

— Привыкаешь? — рассмеялась Соня.

Подруга ее, однако, осталась серьезной: