Василий Шуйский

Бахревский Владислав Анатольевич

Полевой Пётр Николаевич

Из энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона Т. XIII. СПб., 1894

ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ ШУЙСКИЙ царствовал с 19 мая 1605 года по 19 июля 1610 года. Обманом подготовилось его царствование. «В роковую ночь на 17 мая многие, — говорит С. М. Соловьев, — были за Лжедимитрия; многие взялись за оружие при известии, что поляки бьют царя, прибежали в Кремль спасать любимого государя и видят его труп, обезображенный и поруганный не поляками, а русскими; слышат, что убитый царь был обманщик; но слышат это от таких людей, которые за минуту перед тем обманули их, призвав вовсе не на то дело». 17 и 18 мая сторонники Шуйского ликовали; но в храмах не смели петь благодарственных молебнов, масса московских жителей заперлась в своих домах и на ликования приверженцев В. Шуйского отвечала молчанием. В эти же дни обнародованы мнимые показания Бучинских, поляков-кальвинистов, приближенных названного Димитрия, — показания, которые уже Карамзин признал вымученными или вымышленными. По этим показаниям названный Димитрий будто бы хотел избить всех бояр и обратить русских в латинство и лютеранскую веру. Карамзин, признавая легкомыслие самозванца, видел ясное измышление в этой нелепости.

Двое из бояр, князь В. И. Шуйский и князь В. В. Голицын, добивались престола; но сторона Шуйского взяла перевес. Избрание царя предстояло совершить Земскому собору. Борис Годунов не побоялся созвать Земский собор. За него были патриарх в консервативное большинство, боявшееся неурядиц. Годунова знала вся Восточная Русь как умного, хорошего правителя. За Шуйского стояла только незначительная, но решительная партия в Москве и весьма значительная в Новгороде, по в остальной России его не знали, а во Пскове ненавистно было самое название его фамилии, так как еще живо было предание о жестокостях и корыстолюбии его деда, князя Андрея, наместника во время малолетства Грозного. Поэтому Шуйский, как заметил Соловьев, не мог, подобно Годунову, и решиться на созвание Земского собора, который, по всей вероятности, его и не выбрал бы. И действительно, люди, боявшиеся смуты, требовали, чтобы на место низверженного патриарха Игнатия, приверженца названного Димитрия, выбрали нового патриарха, которого думали, до избрания законным порядком царя, поставить во главе временного правительства. Но этого-то и боялся Шуйский; его приверженцы 19 мая кричали на Красной площади, что царь нужнее патриарха, в чем никто не сомневался; думали только, что нужен царь, законно избранный Земским собором. Приверженцы Шуйского перекричали, и он был избран на престол.

В записи, данной боярам, Василий Иванович говорил, что он целовал крест на том, чтобы без суда с боярами — бояр, гостей и торговых людей смертию не казнить и у семейств их имений не отнимать. О земском строе в записи нет ни слова, зато велеречиво выставлено происхождение Шуйских от кесаря Августа через Рюрика до прародителя их Александра Ярославича Невского. Это происхождение от Невского давало Шуйскому перевес над Василием Васильевичем Голицыным, происхождение которого от дочери Донского забыли, а происхождение его от Гедимина для русских не имело значения. Басня же о происхождении от Августа, сочиненная книжниками, по тщеславию была усвоена всеми потомками св. Владимира.

Все хитрости Василия Шуйского не могли укрыться от москвичей, и потому их должна была поразить окружная грамота царя, в которой он уверял, что его просили на престол митрополиты, архиепископы, епископы и весь освященный собор, также бояре, дворяне, дети боярские и всякие люди Московского государства. Здесь Василий Иванович явно играл словами «Московское государство», под которыми часто разумелась только Москва. Вслед за грамотою царя послана была грамота от московских бояр, дворян и детей боярских, которая объясняла переворот в ночь на 17 мая и говорила, что царевич Димитрий подлинно умер и погребен в Угличе, ссылаясь на свидетельство матери и дядей царевича; на престол же сел Гришка Отрепьев. Мать царевича инокиня Марфа в особой грамоте каялась, что она из страха признала самозванца за сына.

В. А. Бахревский

Василий Иванович Шуйский, всея Руси самодержец

Служба великому государю Ивану Васильевичу Грозному

Пепельная от ветхости изба до того раскорячилась, что, кажется, щелкни пастух кнутом — по бревнышку раскатится.

Молодой князь остановил коня и пялился на избу, как на невидаль.

— Кто же тут живет, Елупко? — спросил он наконец управителя села Горицы, окрестных деревенек и починков.

— Вдова-горемыка с детишками.

Службы царям Федору Иоанновичу, Борису Годунову, Дмитрию Самозванцу

Возле пушек, у храма Василия Блаженного, стояли команды с зажженными фитилями.

Ворота в Кремль были закрыты, пускали через дверцу: священство, верховных да чиновных людей.

Князь Василий Иванович Шуйский приехал с меньшими братьями, с Александром да с Иваном. Дмитрий во дворце, а князь Андрей за победу над Делагарди под Орешком пожалован в воеводы Смоленска. Нет в Москве Скопина-Шуйского, нет Ивана Петровича.

Один в Новгороде, другой во Пскове.

Сам в царях

Княжна Марья Петровна пробудилась от тишины и немоты. Ужас ее объял. Не проглотила ли язык во сне? Губы пересохшие облизнула: не проглотила! И снова ужаснулась: темень-то откуда такая?

«Домовой под печь утащил!»

Не смея пошевелиться, княжна напряглась телом и ощутила под собою перину. И хвать за нагрудный крестик — тоже на месте.

— Проснулась хорошая наша! Яхонт ясный!

Служба государя Василия Ивановича Шуйского царству и чести

В Москве было страшно. Москву одолели слухи. Некому человеку был пророческий сон. Вот стоит он на холме, на белой на женской груди, и на том холме, на той белой женской груди — сам-де собор Успенский. И вот сошла с черного неба звезда и, войдя через Царские Врата, озарила храм светом великим, чудным, и в том свету явился Иисус Христос, а стены храма заговорили, ужасая каменными словесами: «О московский лукавый народ! Ты есть новый Израиль, и дела твои подобны делам Иудиным: на словах одно — на деле иное, на груди крест — в груди же святотатство. Всяк от малого до старого сквернословит, бороды мужчин бриты и стрижены, всякий чужой обычай — лучше своего. Нет истины ни в царе, ни в патриархе, ни в церковном чине, ни в целом народе. Правда — в тюрьме и на плахе, ложь — за столами, ухоженная, наряженная. Посему — царю и патриарху за их немочь духовную будет казнь. Всему же царству Русскому — истребление и погибель».

Сие видение на исповеди поведал благовещенскому протопопу некий человек, заклявший протопопа Господом не называть царю его имени.

Царица Марья Петровна, прослышав про тот вещий сон, плакала.

Государь же Василий Иванович ни страха, ни гнева не выказал. Не чужие сны его заботили, но казна. Дабы одолеть ее печальную пустоту, повелел он вынести на московский торг все царские, все царицыны старые вещи, всю рухлядь — меховую, парчовую, сапоги, чоботы, шапки, рукавицы. Кто хочет в царском платье хаживать — плати!

Последнее

Прах великого государя царя и великого князя Василия Ивановича Шуйского, всея России самодержца, покоится в Архангельском соборе Кремля. Перенесение гроба совершено по договору между королем Речи Посполитой Владиславом Вазой и государем всея Руси Михаилом Федоровичем Романовым.

На гробнице начертали следующую надпись: «Лета 1612, сентября 12 день, на память святого священномученика Автонома преставись благоверный и христолюбивый великий государь царь и великий князь Василий Иванович, всея Руси самодержец, в Польском королевстве в 70 лето живота своего, а в Польше лежало тело его 23 года». Вот и верь старым сказаниям.

В Энциклопедии другое прочитаете: «Василий Иванович Шуйский (1552–12.9.1612), русский царь в 1606–1610). Дата смерти указана по старому стилю. 12 сентября — память епископа Италийского Автонома.

На гробнице Шуйскому прибавлено целых десять лет жизни. А между тем неутомимые историки, покопавшись, нашли в Гостынском архиве акты о смерти князей Шуйских. Читаем: «Состоялось в Гостынском замке в субботу, на следующий день после праздника св. Матфея, апостола и евангелиста Господня тысяча шестьсот двенадцатого.

В царствование светлейшего Сигизмунда III, короля польского и шведского.