О Французском иностранном легионе снято немало фильмов и еще больше написано книг и статей. Большинство из них отличаются тенденциозностью: на Западе Французский иностранный легион «овеян» красивыми легендами. В нашей же стране об этом подразделении в советское время предпочитали писать как о «карательной части из наемников-головорезов, готовых на любое преступление за деньги французского империализма». Долгие годы вообще ничего не было известно о том, что в XX веке через Французский иностранный легион прошли, по меньшей мере, 10 тысяч наших бывших соотечественников, вынужденных покинуть свою родину из-за кровавых событий гражданской войны. Цель данной книги — показать достаточно узкий срез жизни Французского иностранного легиона, а именно — службу бывших россиян в этом подразделении. В своем предисловии к книге Брюнона Ж. и Маню Ж. «Иностранный легион, 1831–1955», выпущенной в Москве в 2003 году, научный редактор Алексей Васильев говорит о том, что в рядах этого подразделения побывало около 10 тысяч россиян.

[1]

Надо сказать, что это слишком заниженные данные…

Предложенные ниже воспоминания и письма русских легионеров представляют собой поистине бесценные источники, они наглядно могут восстановить жизнь русских во Французском иностранном легионе с 1914 г. и по сегодняшний день. Кроме того, вниманию читателя ниже представлены статьи, написанные автором по материалам Государственного архива Российской Федерации,

[2]

Российского государственного военного архива

[3]

и эмигрантской прессы об отдельных эпизодах службы русских легионеров в Алжире, Марокко, Тунисе, Сирии, Ливане, Французской Гвиане и Индокитае. Эта книга поведает читателю о предательской политике Франции по отношению к русским, своим недавним спасителям во время Первой мировой войны. Волей судьбы они оказались в беде, в эмиграции, без куска хлеба и вынуждены были встать в ряды Французского иностранного легиона. Эти материалы, несомненно, представляют особый интерес не только для тех, кого волнует жизнь «солдат удачи».

В последнее время в продаже периодически появляются книги, показывающие Французский иностранный легион «молочной рекой с кисельными берегами» для несведущих. Цель такой заказной литературы одна: заманить в это подразделение как можно больше настоящих профессионалов из бывших стран социалистического лагеря, где экономическая ситуация далека от благополучной. Россия, к сожалению, до сих пор не может похвалиться тем, что вчерашние профессионалы из спецподразделений различных силовых структур, после развала армии, устроены на легальную, высокооплачиваемую работу. Многие из них продолжали героическую работу на благо России, трудясь за гроши, постоянно рискуя собственной жизнью, в ужасающих условиях, но — за нашу Родину — «ведь мы ее последние солдаты»… Другие же, устав от нищенской жизни, подавались в «братву», становились наемными убийцами и бойцами мафиозных «бригад». Третьи уходили в охранные структуры, чтобы обеспечивать безопасность не своей страны, а какого-нибудь спекулянта, вывозящего последние капиталы из разворованной России, сегодня гордо именующего себя «бизнесменом»… Немало было и есть тех, кто, устав от бандитских «разборок» и нищеты нашей жизни, устремляется во Французский иностранный легион, наслушавшись разного рода бредней вербовщиков о прелестях легионерской жизни. Эта книга покажет, что худшие традиции этого подразделения сохранились почти без изменения, несмотря на переход сегодня Европы к «гуманизму». Хотелось бы напоследок обратиться к профессионалам-спецназовцам, которые будут читать эти строки, чтобы они хорошенько все взвесили и сопоставили данные этой книги с той пропагандой, которую ведут вербовщики, прежде чем ехать во Францию и идти во Французский иностранный легион.

Следует отметить, что сегодня ситуация в силовых структурах меняется в лучшую сторону: времена демократического развала и бандитского беспредела уходят в прошлое. Власть в центре в лице президента крепнет час от часа, а силы олигархов, грабивших безнаказанно нашу страну все эти годы, слабеют. В России постепенно устанавливается порядок, в котором не будет места нынешнему бандитизму. Все действия президентской власти наглядно показывают, что теперь к силовым структурам будет обращено больше внимания, чем это было раньше. За годы «перестройки» и «демократии» тысячи профессионалов ушли из силовых структур благодаря политике Горбачева и Ельцина. Тем самым обороноспособности России был нанесен колоссальный урон. Сегодня наступает время восстановления нашей мощи.

Я хотел бы обратиться к бойцам спецподразделений, в том числе и тем, кто сегодня тянет лямку службы во Французском иностранном легионе: наступает время созидательной работы на благо нашей великой Родины, время восстановления ее сил. Россия нуждается в вас и ждет вашей помощи, как мать нуждается в помощи сына. Хватит защищать чужие интересы, что нередко вредит нашей Родине, пора вспомнить о ней… Не секрет, что у России врагов не убавилось. Ей нужны профессиональные бойцы, и она по достоинству оценит ваш труд сегодня. В адрес тех, кто ушел в ряды Французского иностранного легиона и вернулся обратно, никогда в России не раздастся слов упрека: все знают, как последние годы относились к силовым структурам господа-демократы, проводившие политику уничтожения всего того, что хоть как-то было связано с армией и защитой Родины вообще… Но времена изменились. Положительно меняется и отношение властей к силовым структурам, которым не хватает профессиональных бойцов для эффективной борьбы против врагов России. Может, в скором времени настанет момент, когда русские легионеры вернутся домой, служить России…

Издавна французские монархи привлекали к себе на службу иностранные войска, очевидно, не надеясь на собственные. Так, Бурбоны держали на службе итальянские, немецкие и швейцарские полки. Швейцарская гвардия непосредственно защищала французского короля от его же народа в дни революции 1789 и 1792 гг. и почти целиком полегла на площади перед Тюльерийским дворцом. Сильно пострадали немецкие и итальянские полки наемников. Не помогли тирану сотни верных иностранных штыков, не оправдали надежд и щедрых денежных вливаний — бессильны были наемники из других стран против народного гнева! Однако революционеры не отказались от полков иностранных наемников и создали в 1792 г. из остатков полков, служивших Бурбонам, «Иностранный легион». Этот легион не стал единым подразделением и был разделен на множество воинских частей по национальностям. Так появились во Франции Батавский, Немецкий, Польский, Швейцарский и другие легионы. Они вскоре были переформированы Наполеоном Бонапартом в полки. Наполеон широко поощрял создание подобных подразделений, считая, что лучше применять в боях жадных до денег иностранных наемников, чем жертвовать драгоценными жизнями своих соотечественников.

После финальной битвы Наполеона при Ватерлоо в 1815 г. таких полков осталось восемь. Все они, за приверженность Бонопарту, были распущены. Однако в том же 1815 г. из пожелавших служить королю из династии Бурбонов солдат был создан «Королевский Иностранный легион», вскоре переименованный по имени своего шефа «Легионом Гогенлоэ». 5 января 1831 г. Легион Гогенлоэ упразднили, а из его чинов 9 марта того же года и был создан Французский иностранный легион в составе четырех батальонов. Чтобы сохранить какую-то «преемственность» от швейцарских наемников, новое легионное начальство заимствовало у них девиз «Честь и верность» и некоторые другие атрибуты. Легионеров сразу бросили на завоевание Алжира, где началась тяжелая колониальная война. С этого времени и до 1962 г., когда Алжир добился независимости, значительная часть Французского иностранного легиона оставалась на алжирской земле.

Здесь на протяжении десятков лет, под палящими лучами африканского солнца, изнывая от неимоверно тяжелого труда, жажды и разных лишений, воевали легионеры против арабов и берберов, с оружием в руках отстаивавших свою независимость и свободу. О десятках и даже сотнях кровавых боев Иностранного легиона в Алжире так никто и не узнает… Однако места самых известных сражений и сегодня нетрудно обнаружить по массовым захоронениям, среди которых немало и легионерских — Сиди-Хабель, Арзе, Мостаганем, Мулей-Исмаил, штурм Константины, Джиджелли, оборона Легионом Милианы, при которой из 750 легионеров погибли 462… Названия эти мало что говорят даже историкам, но сколько крови, жестокости и страданий кроется за ними! Чего стоит только взятие укрепленного города Константины в восточной части Алжира! Здесь арабы и кабилы под руководством Хаджи Ахмеда 6 лет упорно отбивали попытки французов овладеть этим городом, нанося врагу существенный урон. Так как французы предпочитали отправлять в пекло иностранный сброд, то и потери у легионеров здесь были очень тяжелыми. Осенью 1836 г. маршал Клозель, имевший в своем распоряжении 7 тысяч солдат, в том числе около 1 тысячи легионеров, попытался овладеть Константиной. Он самонадеянно решил овладеть ею без применения осадных средств. Расплачиваться за это пришлось солдатскими, в том числе и легионерскими жизнями. Потеряв в ходе неудачного штурма 2 тысячи солдат, Клозель с позором был вынужден снять осаду. Пленных легионеров победители не пощадили, сбросив с городских стен на металлические крючья, где те умирали в страшных мучениях, добиваемые стервятниками…

Подобное выражение «любви» к легионерам неудивительно — это была месть за те неописуемые жестокости, которыми «прославился» Французский иностранный легион при подавлении алжирского сопротивления. Сохранились многочисленные свидетельства того, как легионеры вырезали население целых селений, не щадя ни пола, ни возраста, насиловали местных женщин. Для устрашения же непокорных они отрубали у своих жертв головы, насаживали их на штыки и шествовали так по алжирской земле, вызывая всюду ужас и ненависть местного населения. Нередко бывало, что легионеры убивали местных жителей под предлогом того, что те представляли для них опасность, из-за украшений — золотых цепочек и браслетов… Французское военное командование предпочитало в подобные эксцессы не вмешиваться — нужно же иногда выпускать из легионеров накопившуюся отрицательную энергию! В 1836 г. легионеры одержали 1-ю крупную победу над вождем сопротивления алжирского народа Абд-эль-Кадиром, применив новую рассыпную пехотную тактику и варварские разрывные пули «дум-дум». И все же от завоевания Константины французы не отказались, так как вокруг нее создался опасный очаг сопротивления дальнейшему покорению Алжира. Поэтому через год, 6 октября 1837 г., 10-тысячная армия генерала Дамремона, в которой находилась тысяча легионеров, снова осадила Константину. 12 октября, проделав в стене города брешь, осаждавшие, в том числе и легионеры, пытались штурмовать Константину, но были отбиты с большими потерями, причем был убит сам генерал Дамремон. Его преемник, генерал Вале, овладел Константиной после ожесточенной бомбардировки в ходе решительного штурма города. Львиная доля потерь при взятии города пришлась опять-таки на легионеров, шедших в первых рядах штурмующих…

Помимо выполнения чисто военных и карательных функций, легионеров заставляют строить в Алжире новые города, прокладывать дороги, разводить сады. Немало потерь в Иностранном легионе было тогда из-за болезней, непривычного климата. В то же время, в период с 1835 по 1839 г., «собратья по несчастью» французских легионеров из Английского

До 1914 г. русские легионеры во Французском иностранном легионе появлялись лишь эпизодически и в единичных случаях. Так, по данным из самого Легиона, в 1896–1897 гг. русских здесь было всего несколько человек. На 1 января 1913 г. число русских легионеров значительно выросло и стало составлять 116 человек, что составляло от общей численности Легиона 1,1 %.

[37]

С началом Первой мировой войны во Французский иностранный легион вступили тысячи эмигрантов из Российской империи. Большинство из них эмигрировало по политическим мотивам, расценивая царский режим враждебным для себя. В то же время значительная часть российской эмиграции за рубежом решила выступить на защиту России, так как полагала, что политические распри надо отложить до победы над внешним врагом. Поскольку большая часть таких эмигрантов в Россию вернуться и влиться в русскую армию не могла из-за опасений политических преследований, многие из них решили поступить во французскую армию, чтобы в ее составе сражаться и за свою родину. Тысячи бывших эмигрантов из России в результате пополнили Французский иностранный легион. Большая часть их погибла в тяжелейших боях, куда бросали легионеров для исправления ситуации в наиболее угрожаемых местах. Лидия Крестовская, секретарь организации «Общества помощи русским волонтерам во Франции», которая всячески заботилась о находящихся на фронте русскоязычных легионерах, оставила ряд документов и собственных записок об этих днях. Ее муж также был «добровольцем», легионером, павшим во время одного из боев. Она так описала добровольный порыв русской эмиграции в августе 1914 г.: «Еще вчера, совсем чужие, различные классы и национальности строились в ряды, то суровые, то смеющиеся, увлеченные своего рода спортом забурлившей вокруг жизни. Необыкновенно различен был состав лиц, почему-либо пошедших в волонтеры: журналисты, писатели и художники, ремесленники, старьевщики — все это гудело, создавая бесформенную, но жуткую силу. И, естественно, во главе ее должен был стать тот авангард русского волонтерства, от которого теперь осталась лишь маленькая группа покалеченных, рассеянных по миру людей… Больше 9 тысяч русских прошли через рекрутские наборы, а на утро найденных годными к строевой службе в количестве почти 4 тысяч человек отправили на обучение в лагеря, а потом на фронт, с которого немногие вернулись обратно»

Очевидно, озлобившись на легионные порядки, один из русских перешел на сторону немцев, чтобы отомстить за свои страдания. В конце лета и начале осени 1917 г. многие из эмигрантов-фронтовиков, в том числе и легионеров, смогли уехать в Россию. Это произошло после многочисленных ходатайств со стороны эмигрантского «Комитета Обороны», созданного специально для содействия русскоязычным волонтерам во французской армии, в военное министерство Франции. Оно разрешило желающим из числа русских волонтеров и легионеров уехать в Россию. При этом русскоязычные эмигранты всеми силами противились тому, чтобы их зачислили в русские полки экспедиционного корпуса во Франции.

Следует отметить, что, скорее всего, далеко не все немцы Иностранного легиона периода Первой мировой войны были предателями. Многие из них попадали туда по глупости и, начитавшись книжек, рисующих жизнь в Легионе в розовом свете, некоторые неосторожно оставляли свои прежние профессии и подавались в легионеры. Среди них были люди самых разных родов занятий, от учителей до представителей высшей знати. Впоследствии они пытались перейти к своим, но такие попытки жесточайшим образом карались — за немцами-легионерами на фронте внимательно следили и впоследствии их основную часть «сплавили» в Марокко — «от греха подальше». Кроме фронтовых дел, легионеры решали и задачи по подготовке «цветных» войск из негров и арабов: «В Сан-Рафаэле — лагерь сенегальцев. За фешенебельными отелями на пустынном берегу — маленькая африканская деревушка. Новичков учат. О, как они прилежны, как стараются передать каждый жест начальника! Зачем — они не знают, но какая выправка, как маршируют, как изображают атаку! Учат унтер-офицеры и аджудан. Крохотные и уродливые «белые», они стараются быть величественными. Они беспощадно жестоки. Горе тому, кто не поймет, что значит это движение руки. Все начальство — из Иностранного легиона — немецкие дезертиры, испанские контрабандисты, французские убийцы, главным образом, убийцы. Коллекция уголовных: торговцы «белым товаром», громилы, палачи. Сенегальцы слишком послушны, слишком кротки»

Когда все возможности для мирного разрешения конфликта были исчерпаны, войска, верные Временному правительству, силой подавили мятеж. Пролилась русская кровь. Тысячи русских солдат пополнили в итоге французские тюрьмы. Французы, внимательно наблюдавшие за развитием ситуации вокруг русского экспедиционного корпуса, с тревогой относились к его разложению, опасаясь, что схожий процесс может охватить и французские войска. В то же время французское командование не спешило отправлять русских домой, так как имело на этот счет свое особое мнение. Кроме того, часть русских военных выступала за дальнейшее продолжение войны, что было на руку французским генералам. Дальнейшие события развивались стремительно. Временное правительство пало в результате захвата власти большевиками. Русские войска, находившиеся на Балканах и во Франции, оказались в сложной ситуации: Советское правительство отказалось от дальнейшего продолжения войны, а французы отказались его признать. Русские солдаты и офицеры за рубежом оказались тогда людьми без Родины. Этим обстоятельством и поспешило воспользоваться французское командование, решившее погреть руки на русском несчастье и пополнить русскими Иностранный легион, зная, что российским солдатам и офицерам в сложившихся условиях деваться некуда В самом деле, русские войска находились на французском обеспечении и всецело зависели от французского командования. В начале ноября 1917 г. французское командование официально предложило прежним чинам русских экспедиционных корпусов вступить во Французский иностранный легион — «пушечного мяса» Франции тогда очень недоставало, а коренными уроженцами-французами она все же дорожила Желающих сначала оказалось немного — из более чем 11-титысячной массы русских добровольно легионерами согласились стать немногим более 200 человек. Раздосадованное этим, французское командование поставило перед русскими жесткий выбор: Легион, направление на изнурительные тыловые работы или принудительные работы в Северной Африке. Массовые прошения с желаниями уехать домой были отклонены. Уж очень хотелось французам загребать жар чужими, в этом случае — русскими руками! Многие русские солдаты упорствовали, не желая ничего выбирать из предложенного французами. Против таких «просителей» были применены репрессии. Французское военное командование было шокировано результатом: всего легионерами согласились стать 252 человека, 11 522 отправились на тыловые работы, более двух с половиной тысяч человек находились в госпиталях, кое-кто — под следствием или в тюрьме, а другие выбрали принудительные работы в Северной Африке.

Таким образом, желающих стать легионерами из общего числа русских, находившихся тогда под французским командованием, не набралось и двух процентов! Настроение русских солдат тогда характеризует выдержка из одного письма: «Куртинцев направляют в Рабочие Роты, там арестуют и точно отправляют в Легион без всякой вины. Довольно издеваться над ними»

Гроза была в воздухе. Гром должен был грянуть и грянул. Первым жутким эхом донеслась весть о возврате с фронта 40 участников Республиканского отряда. Мне часто и много приходилось расспрашивать волонтеров о причинах возникновения так называемой «Орлеанской истории», и никогда добиться ясного и прямого ответа мне не удавалось. Факт тот, что однажды без всяких к тому видимых причин и без объяснений 40 человек республиканцев были сняты с мест и под конвоем отправлены в Орлеан, откуда их должны были уже сослать в Марокко. Трудно выяснить, какие мотивы руководили французским начальством, которое боялось вспышки военного бунта в этом совершенно беззаконном поведении по отношению к волонтерам, которые все, как оказалось по установленным сведениям, были прекрасными, хорошими солдатами, к которым, с точки зрения военной дисциплины, нельзя было абсолютно ни в чем придраться. Наиболее правдоподобным является следующее объяснение: нараставшая усталость от всех пережитых моральных унижений в Легионе, что заразно влияло на окружавших их солдат, не могла ускользнуть от французского начальства, которое решило изолировать все органические элементы, удалив их без всяких к тому оснований в Африку. Но тревожный сигнал был дан: русские власти, из которых больше всего было сделано капитаном Мусиным-Пушкиным, французская печать и кое-какие видные общественные деятели заставили произвести анкету, выяснив обстоятельства и причины случившегося, и дело удалось приостановить. Люди были спасены и возвращены на фронт, но уже во французские полки, а не в Легион… Моральное угнетение добровольцев под влиянием всей этой истории еще больше возросло, но слух об ужасах Легиона достиг до Франции, до людей власть имущих и стал хоть и робко, но проникать во французскую печать. Тревога была в воздухе. Она как-то стихла, притаилась в душе солдат, замерла в письмах, как затихает воздух перед раскатом грозового грома. И гром грянул… Брожение росло. Недовольство усилилось. Ненависть к легионерам, африканским капралам и сержантам принимала все более и более резкие формы. Люди истомились донельзя, и разговоры о смене Легиона на русские или французские полки стали центральной темой, покрывшей все остальное. Легион 10 июня перешел на свои старые позиции в Шампани, и здесь разыгрался так называемый «первый бунт», закончившийся ссылкой на каторгу 11 человек. Это дело относится к периоду от 2-24 июня 1915 г. Легион пришел на отдых в деревню Оиллу, и здесь впервые группа волонтеров стала серьезно обсуждать вопрос о том, что делать и как положить конец создавшемуся чрезвычайно трудному положению. В результате решено было требовать вызвать представителей русских властей, а в случае отказа — не идти в траншеи. Мгновенно весть эта облетела остальные части, и русские других секций обещали свое содействие. Слух обо всем происходящем дошел до начальства, и через несколько часов волонтерам, собранным в сарай, было поставлено ультимативное требование идти немедленно в траншеи. Согласные должны были отправиться сейчас же, отказавшиеся — оставаться на местах. Среди ушедших был волонтер Федоров, эмигрант, чрезвычайно честный и хороший товарищ. Он вскоре вернулся с целью убедить непокорных идти в траншеи и попытаться оказать давление на командующего ими офицера. Разговор был длинным, офицер расплакался, говорил, что любит солдат, плакали солдаты. Но вызвали полковника Ознобишина, а он без своего капитана ни на что не решался, и путного ничего из этого разговора не вышло. В штаб было дано знать, что 1-я секция идти в траншеи отказывается. Солдаты об этом ничего не знали. Переговоры и дискуссии продолжались еще довольно долго. Но вскоре пришло известие, что русские других секций сдались, и в результате решено было идти в траншеи. Приготовили саки… Разошлись есть суп… В 5 часов — сбор. Бунтовщиков вывели последними и присоединили к уже вышедшей роте. Между «сбором и супом» приехал капитан из Генерального штаба, говорил с офицерами, с одним из волонтеров. Прежде чем идти к капитану, поручик со злорадством сказал: «Раньше я плакал, а вы смеялись, теперь наши роли поменялись!» Вечером пошли в траншеи; пробыли в них три дня и 16 июня спустились на отдых, и там поодиночке все были вызваны к капитану, который подробно расспросил о причинах, вызвавших бунт. Солдаты заявили, что в Легионе оставаться больше не было сил, и просили в один голос о переводе их в ряды регулярной французской армии или об отправке в Россию. 17 июня был днем отдыха. Дело происходило в селе Оилли на реке Айсне, в 6 верстах далее Краонна. Солдаты тихо разговаривали, когда неожиданно пронесся приказ о сборе. В полном молчании, оцепленные караулом, в сопровождении жандармов, «бунтовщики» были отведены в маленькое здание, как оказалось, здание суда. Волонтеры не знали, куда их ведут, не допуская мысли, что их могут предать военному суду. Обстановка суда была неслыханная. Защитник, которого добровольцы в глаза не видели, знакомился с делом. На заседании суд состоял из подполковника и двух более младших офицеров. Прокурором был лейтенант. Начался допрос. Солдаты держались очень хорошо, все в один голос подтвердили ужасные моральные условия жизни в Легионе. Волонтер Глувняк приводил целый ряд случаев избиения, из которых побои Якубовича привели к тому, что капрал-легионер, в этом повинный, потерял нашивки. Глувняк говорил в такой резкой форме, что Фальк, служивший ему переводчиком, не мог от волнения передать все то, что тот говорил. Многое было изменено, многое — пропущено. Но основное положение, заключавшееся в том, что ни один волонтер не отказывался сражаться, а только требовал перевода из Легиона, было ясно и точно сформулировано. Единственное, на чем основывался прокурор, была бумага от коменданта, подтверждавшая хорошее отношение и человеческое якобы обращение с легионерами и объяснявшая бунт усталостью и трудностью пути. Заседание продолжалось несколько часов, но выяснить причины придания суду не удалось. Это произвело впечатление. Полковнику, видимо, не хотелось выставлять все напоказ. Тогда стали искать зачинщиков, допрашивать свидетелей, но и это не дало никаких результатов. Прокурор потребовал минимума наказания, т. е. 5 лет каторжных работ. Роль защитника сводилась к одному — «они согрешили, их надо пожалеть, уменьшить кару». Ответом было краткое: «Невозможно!» Суд удалился, и через 5 минут был прочитан приговор, осуждавший всех на 5 лет каторжных работ. Все это «дело» для самого начальства было до такой степени явно беззаконным, что по прочтении приговора прокурор созвал осужденных и объявил им, что все это — для формы и что в случае хорошего поведения наказание будет с них снято. Тот же прокурор, как оказалось впоследствии, просил о приостановке исполнения судебного решения. Ему было отказано генералом, который нашел, что данное наказание было слишком мало. Вечером, с сумерками, выступили в поход. На 3-й остановке осужденных окружили жандармы, вывели из рядов и заперли в сарае. Наутро перед собранным в строй батальоном провели их, одели цепи на руки и 18 июня 1915 г. отправили в Африку. Каторга. Кошмарная, звериная жизнь. Без выходных, без конца… Забытые и беспомощные, волонтеры стали писать, подавать прошения. Писали отдельно и коллективно, писали атташе и консулам, генералам и депутатам. Писали по-еврейски, по-эстонски и по-русски. Писали через тюремное начальство, через арестантов, официально и неофициально. Ответа ни на что не получалось, несмотря на то что алжирский консул оповестил их о пересылке писем в Париж. Это был единственный представитель русских властей, который как-то откликнулся и что-то сделал. После Маскары осужденные были отправлены в Периго и оттуда 30 ноября 1915 г. — в Бель-Аббес. Там они пробыли до 4 января 1916 г., а затем через Бизерту, неожиданно помилованные, были отосланы на Восточный фронт. Рассказ Киреева о событиях 20 июня 1915 г. в Курландоне: «Это все было в 15 километрах от фронта. Сменили позиции и пришли в деревню. Утром является к нам командир взвода и выдает за храбрость всей секции 20 франков на вино. Послали мы, значит, Кононова и Каска. Ждем — нет их да нет. Тогда мы с Элефантом пошли их искать. Вдруг — навстречу нам разжалованный тогда за мордование в сержанты 3-й роты Баррас. Хочет посадить. Я объясняю, что мы, дескать, по заданию поручика, а тут выскакивают Кононов и Каск, раньше нашего задержанные. Их он опять запихнул в кутузку, а нас с Элефантом загнал во двор и вызвал секцию на усмирение, написав бумагу, что, дескать, «происходит бунт». В вызванной секции оказались товарищи-волонтеры: Адамчевский и Колодин. Они, как узнали, в чем дело, побросали оружие, перелезли к нам и говорят: «Остаемся!» Пришел командир батальона, не разобрал, в чем дело, и велел нас связать. Я долго не давался, но против силы не пойдешь. В то время приходил поручик 3-й роты, лейтенант Сандрэ, и вместе с Баррасом давай нас, связанных, бить ногами. Я говорю: «Не убьешь!» Тогда нам завязали рты, чтобы не кричали, а мне пихали палку в рот. Рот завязан, идет кровь… Жалко смотреть. Фельдшер, русский, хотел нас перевязать, так куда! Сандрэ ему и говорит: «Если вмешиваться будете, я и вас свяжу!» То было в 12 часов дня, а лежали мы, связанные, до 6 часов вечера, покуда не пришел капитан Жаксон и не велел поручику Марокиньи нас развязать в присутствии Сандрэ. А тот дал приказ: «Охраняйте этих людей. Завтра они будут расстреляны». Жаксон спрашивает: «Кто их избил?» Сандрэ отвечает: «Сами побились». Капитан говорит: «Как же они это сделали, ведь они связаны?» Спрашивает меня, я отвечаю: «Баррас и Сандрэ». Подтвердили все это бабы и учительница, что в школе при всем этом были. Капитан дал нам капрала Ковалькова в охрану, и просидели мы до 6 утра. А тут — приказ идти в поход, брать саки. Мы отказываемся. «Не можем, — говорим, — мы не солдаты Легиона. Не пойдем!» Жаксон три раза приходил, уговаривая Кононова, Каска и меня, предупреждал — дескать, в грязное дело попадете. Саки забрали. Нас позади всего батальона ведут. Приходим в деревню, а там Элефант и Шапиро под арестом сидят. На другой день приходит поручик Марокиньи. Кононов ему своих денег, 20 франков, что на вино тогда дал, отдает. «Не хотим, — говорит, — ваших денег». Так просидели три дня. Назначают поход. Находились мы в 15 километрах от линий. Опять мы свое, отказываемся идти с Легионом. Пошлите в какой хотите французский полк — всюду пойдем. Шапиро и Элефант, значит, тоже за нас, отказались идти. Приходит командир батальона, велит жандарму «на нас саки надеть». Мы скидываем: «С Легионом не пойдем!» Командир батальона снова пришел, говорит: «Баррас разжалован». Опять велел одеваться, идти в окопы. Мы требуем, чтобы доктор пришел, сказал, можем ли мы избитыми идти. Командир ушел. Приходит опять жандармский полковник с жандармами: «Сейчас всех расстреляю, если в окопы не пойдете!» И снова мы отказались. Через несколько минут, смотрим, приводят Дикмана из 1-й роты, потом Петрова и Николаева. Допросили и пригнали к нам. Потом — еще партию из 3-й роты: Портнера, Аркуса, Левинсона, Забрано, Лившица, Иоффе и 7 человек армян. Скомандовали трогаться. Пошли в карауле с жандармами в другую деревню, где стоял 43-й пехотный полк. Там командир батальона очень хорошо повстречал. Положил спать без стражи, а наутро, в 12 часов, пришли взводы и повели нас, ровно скот, в суд. Судьи все как есть легионеры, кроме прокурора и защитника, которые были французскими офицерами. Судей было трое: аджудан, «коммандант» и су-лейтенант. С первых слов мы стали требовать французских судей. Отказали. Защитник просил, чтобы дали подсудимым сказать защитное слово. Никакого внимания на его заявление обращено не было. Я на председателя только смотрю и говорю: «Во французской армии солдат бьют?» Отвечает: «Нет». Я говорю: «А почему же нас били?» На это он ничего не ответил. Четыре часа судили. Темно уже было, как свели нас в деревню, в погреб. А наутро согнали всех вместе на чтение приказа, когда истек наш срок на кассацию в 24 часа… Как прочли, которых к расстрелу, которых к каторге объявили, так и разъединили нас. Меня и других в погреб согнали, а смертников увели и больше мы их не видели. Через час, надо быть, расстреляли их чернокожие… Целую ночь просидели мы в погребе. Потом сковали нас по трое жандармы и угнали дальше, на станцию Фимес. Оттуда и удалось Вам написать письма, потому что солдат хороший попался, обещался помочь и отправить. А из Фимес через Нойси ле Сак, Орлеан, Кермонт-Ферранд, Марсель — в Африку, в Баугу. Усы сбрили по-каторжному, всех сравняли. Ну и началась каторга. Как пришли мы, капитану, начальнику охраны обо всем рассказали, просили вернуть на фронт. Капитан ответил, что через 3 месяца у нас будет право подать прошение, а тем временем нас угнали строить дороги. Начальство дали французское; кормили и обращались очень плохо — только одна лишь разница, что французов били, руки и ноги сковывали, а нас не трогали. Только, что называется, голодом брали. В 11 часов утра — полгамели легюма — рис или макароны. А вечером — полгамели супу — водичка одна, а в ней мяса приблизительно, как с кусок сахара было. Плата — 25 сантимов в день. Четыре месяца каторги отбыли и только в самом конце получили приказ перейти в зуавы. Ну и угнали нас в Константину. Там немного вздохнули. Начальство попалось хорошее. Позволили подать прошение… Стали похожими на людей. Ну а там и помилование пришло. Только тех, что расстреляли, не воротишь… Горюем о них… Смертью пострадали, чтобы для нас лучше было».