Максим проснулся без будильника. Спать не хотелось. Вставать, впрочем, тоже. Так бы и лежал под одеялом, как парниковый овощ. До лучших времен. Наступят ли они? Жена уже грохотала посудой на кухне. Ризеншнауцер Ирвин, поскуливая, нервно цокал когтями по паркету. Сквозь неплотно закрытые шторы мрачно проступало небо цвета мокрого асфальта.

В коридоре его встретил пес и ткнулся ледяным и мокрым носом в еще не остывшую ногу. Максима передернуло. На кухне орудовала жена с помятым подушкой, недовольным лицом. Они сказали друг другу «привет», будто выдавив из тюбика засохшую пасту.

Он сделал себе кофе, выпил и пошел в туалет покурить. В комнате заныл ребенок. Собака пищала – просилась на улицу. Максим сидел на унитазе, курил, тупо уставившись в стену. В трубах гудело, клокотало и вибрировало. Так случалось каждое утро, когда дом просыпался. Максим вспомнил, как ровно четыре года назад, вечером, он стоял у роддома и думал о том, что вот родился в этом мире, не то чтобы очень приспособленном для жизни, еще один человек.

«Мы внесем его в обшарпанный подъезд нашего дома, где выбиты лампочки, пахнет мочой и на стене синей краской написано слово из трех букв. И он станет здесь жить – поживать, добра наживать.

Почему мы так хотели ребенка? В свое время мечтали о собаке. Она выросла и стала раздражать внезапным лаем, блохами, необходимостью выходить с ней в любую погоду два раза на дню. В последние годы я стал задумываться над тем, где и как я буду ее хоронить. Где я возьму лопату. Кто из друзей поможет мне рыть могилу… «У попа была собака, он ее любил, она съела кусок мяса, он ее убил…» Теперь мы решили завести ребенка.