(опубликовано 14 января 2002 в журнале «The New Yorker»)

Субботним утром полвека тому назад ночной паром из Саутгемптона подошел к пристани у Сен-Мало. Большинство пассажиров направились к поджидавшему их поезду до Парижа, меж тем как два представителя британского правящего класса приступили к неспешному завтраку с пивом. Убедившись в том, что благополучно опоздали на поезд, они взяли такси, чтобы преодолеть пятьдесят миль (правящий класс!) до Ренна, где заплатили водителю сорок пять франков, однако не дали чаевых (не очень правящий класс!). В Ренне они сели на менее очевидный поезд до Парижа, и пять лет их никто не видел.

Теперь, задним числом, нам точно известно, в чем было дело. Гай Берджесс и Дональд Маклин, советские шпионы, завербованные в Кембридже, бежали в Россию. Американцы вывели их на чистую воду, и британцы поручили своему следователю номер один — Уильяму Скардону, расколовшему ядерного шпиона Клауса Фукса, — приступить к работе по делу Маклина утром в ближайший понедельник. Лишь благодаря нестрогости слежки и нежеланию МИ-5 работать по выходным, двум шпионам удалось скрыться. Еще несколько десятилетий разведывательное управление медленно вытягивало на поверхность обжигающие корни кембриджского заговора. Берджесс и Маклин привели к Третьему человеку — Киму Филби (заподозрен в 1951 г., бежал в 1963-м), самому давнему и вредоносному члену группы. Третий привел к Четвертому — искусствоведу сэру Энтони Бланту (получил статус неприкосновенности в 1964 г., публично разоблачен в 1979-м), который стал героем новой захватывающей книги Миранды Картер «Энтони Блант: его жизни». Четвертый привел к Пятому, Джону Кернкроссу, и другим, ненумерованным, агентам.

В то время, однако, известно было совсем не много. Произошедшее с Берджессом и Маклином долго не давало покоя Сирилу Конноли, который неофициально общался с обоими (и разговаривал с Маклином накануне его побега); в 1952 г. он оформил свои предположения в книгу под названием «Пропавшие дипломаты». «Пропавшие»: нейтральность прилагательного говорит сама за себя. Неопределенность и робость гипотез по сей день придают монографии Конноли некоторую прелесть: несмотря на то, что автор не был для своих героев посторонним и имел все доказательства у себя глазами, он не смог сделать логических выводов. Прежде всего, как должен выглядеть шпион? Шпионом, как известно, может быть либо грязный тип, охочий до денег, либо хлопающий глазами идеалист. Берджесс и Маклин не попадали ни в ту, ни в другую категорию: частная школа, Кембридж… Они были частью «нас», веками правивших «ими». О Маклине, профессиональном дипломате, Конноли писал: «Все мы знали, что это человек-скала, что он всегда поможет в беде… Его обаяние держалось не на тщеславии, а на искренности». В Берджессе светскости было меньше — он был и более отчаянным пьяницей, и не скрывал своих гомосексуальных пристрастий, — однако незадолго до своего исчезновения признался одному из друзей, что никогда не сможет жить за границей и собирается приступить к «своей главной задаче: книге дополнений к биографии премьера-консерватора лорда Сэлисбери, написанной леди Гвендолен Сесил, которую считал лучшей биографией на английском языке». Разве могли такие люди быть предателями Короны?