В 1969 году мне впервые представился случай воочию увидеть знаменитую Стену плача. Оказалось, что она вовсе не похожа на рисунок, украшавший деревянный переплет моего молитвенника: там ее окружали высокие кипарисы, а тут я не углядел ни единого деревца. Дорогу к Стене охранял израильский солдат. Я пришел сюда в самый разгар дня и увидел огромную толпу. Кого тут только не было: ашкеназы и сефарды, юноши с пейсами до плеч, в коротких брюках, черных шляпах и ботинках, переговаривались на венгерском идише, а раввин-сефард в белом, окруженный толпой любопытных, вещал на иврите о приходе Мессии. Кто-то читал поминальные молитвы, кто-то произносил Восемнадцать благословений; одни переплетали руки ремешками филактерии, другие раскачивались над Книгой Псалмов. Все, даже те, кто не носил бороды, были в кипах. Нищие тянули руки за подаянием и временами выражали возмущение, если, на их взгляд, им дали недостаточно. Двадцать четыре часа в сутки Всемогущий творил здесь Свои дела.

Я смотрел на Стену и соседние улицы, населенные арабами. Дома там нависали один над другим и, казалось, расталкивали друг друга, чтобы лучше рассмотреть каменную стену, стоявшую напоминанием о Священном Храме. Нещадно пекло солнце, и все вокруг наводило на мысли о пустыне, древних руинах и вечности еврейской истории.

Внезапно ко мне подошел невысокий человек в лапсердаке и бархатной шляпе. Кисти предписанной ритуалом бахромчатой нижней рубашки свисали чуть ли не до колен. Несмотря на проседь в бороде, его черные и блестящие, словно вишни, глаза говорили, что мужчина совсем не стар.

— Я знал, что вы придете сюда, — сказал он.