Любовь (…) устремленность (…) необходимо включает в себя порыв и волю. …ее нельзя принудительно ни вызвать, ни преодолеть. (…) Осмысление любви в мифе и древнейших системах философии берет любовь как «эрос», видя в ней космическую силу, подобную силе тяготения. (…) Это мифологически – философское учение о любви как строящей, сплачивающей, движущей и соразмеряющей энергии мироздания характерно для греческой мысли. (…) Продолжая эту же линию, Посидоний разработал учение о всемирной «симпатии» вещей и природных сил, необычайно популярное в последние века античности, а позднее привлекавшее многих мыслителей и поэтов Ренессанса и нового времени (вплоть до И. В. Гете)

На рубеже 19–20 веков З. Фрейд предпринял систематическое перевёртывание платоновской доктрины любви. Как и Платон в «Пире», Фрейд постулирует принципиальное единство истока, соединяющего проявления половой страсти с явлениями духовной жизни… (…) Единственно реальным аспектом любви (притом всякой, не только половой любви) объявлен биологический, к нему и предлагается сводить без остатка всё богатство проявлений любви и творчества. (…) В «философии жизни» любовь выступает в качестве одного из синонимов самой «жизни», начала творческой свободы и динамики (так у А. Бургсона понятие «порыва любви» непосредственно соотнесено с ключевым понятием «жизненного порыва»).

В марксистской философии… (…) Любовь есть переживание, всегда детерминированное внешним воздействием, которое преломляется через внутренние условия духовной жизни человека, а также через инстинктивные потребности и влечения.

Любовь выявляется в её устремлённости не просто на существо иного пола, а на личность с её уникальностью… (…) Ценность объекта любви определяется его значением для данной личности, для её потребностей, интересов и идеалов, что и создаёт условия для актуализации механизмов любви. (…)

Любовь (…) всегда выступает целестремительной и соединительной силой. (…)

В диалоге Платона «Пир» (…) воссоединительная функция любви предстает как главная: «любовью называется жажда целостности и стремление к ней»… (…)

Этими обсуждениями в древности были заданы фундаментальные характеристики любви как чувства, которое, во – первых, устремляет любящего к объекту любви и, во – вторых, заставляет любящего жертвовать собой ради того, кого он любит. (…)

…со времен Платона и его интерпретации Эроса как силы, устремляющей к возвышенному и прекрасному (в свете этого и проясняется подлинный смысл выражения «платоническая любовь»), любовь воспринимается и как фундаментальная познавательная и творческая сила. (…)

Еще одна знаменательная работа, посвященная в 20 в. любви, «Искусство любить» (1956), принадлежит Э. Фромму… (…) Главная особенность любви заключается, по Фромму, в том, что любовь – это активность, деятельность. (…) Другая особенность любви заключается в том, что любовь – это забота…

Любовь

есть чувствование, чрезвычайно разнообразное по содержанию и силе. Главные виды любви: 1) половая любовь – влечение существа одного пола к другому для соединения с ним и взаимного восполнения жизни; 2) Любовь кровная, родственная, имеет своим источником половую любовь (стремление родителей найти продолжение своей жизни в детях), жалость к нуждающимся в защите и заботах беспомощных, слабых существ (родительская любовь), чувства благодарности, привязанности за заботы и ласки (детская любовь), привычку общей жизни (любовь братская); 3) любовь общечеловеческая – продукт позднейшего социального развития; путем воспитания и наследственности сознание общности интересов людей и равноценности человеческой личности превращается в прочное чувство альтруистической любви, способное в своем высшем напряжении доходить до аффектов самопожертвования; 4) любовь, как высшая духовная эмоция, выражается в чувствах благоговения и восторга при умственном созерцании образа, олицетворяющего высшее совершенство и красоту. Здесь источник религиозного и художественного творчества.

Влюбился, как сажа в рожу влепился.

Влюбился, как мышь в короб ввалился.

Всех любить сердца не хватит.

Где сердце лежит, туда оно и бежит.

Живут душа в душу.

Уныние и печаль – самые красноречивые толкователи любви и передаются от одного страждущего к другому с невероятной быстротой. У страдальцев развито какое – то внутреннее зрение, они полно и верно читают мысли друг друга и одинаково воспринимают все впечатления (2; 139).

Любовь передается. Чувство кладет на все свою печать, оно летит через пространства. Письмо – это сама душа, эхо того, кто говорит, настолько точное, что люди тонкой души относят письма к самым ценным сокровищам души. Бессознательное чувство папаши Горио достигало высшей степени собачьей чуткости, и он почуял удивительную доброту, юношескую симпатию, сочувствие к нему, возникшие в душе студента (2; 376).

Взять хотя бы самое невежественное существо: стоит ему проявить подлинную, сильную любовь, оно сейчас же начинает излучать особый ток, который преображает его внешность, оживляет жесты, скрашивает голос (2; 390).

Ничего, – ответил он, вскидывая на нее глаза, в которых потух свет души и любовный пламень (4; 351).

«Одно мне всегда было странно: я никогда не делался рабом любимой женщины; напротив, я всегда приобретал над их волей и сердцем непобедимую власть, вовсе об этом не стараясь. Отчего это? – оттого ли, что я никогда ничем очень не дорожу, и что они ежеминутно боялись выпустить меня из рук? или это –

магнетическое влияние

сильного организма?» (с. 547);

«Я часто себя спрашиваю, зачем я так упорно добиваюсь любви молоденькой девочки,» «…это не та беспокойная

потребность

любви, которая нас мучит в первые годы молодости,» (с. 559);

«Люблю тебя, милая девушка!» – а я слышала, что он говорил: Люблю! Люблю! – твердил его взгляд, его рука; и свет, и тень, и воздух, и все твердило то же самое».

«Пускай он скажет: люблю, словами скажет: люблю…» (3; 101).

«Не знаю, но люблю, – отвечал он, глядя на меня своим внимательным, притягивающим взглядом» (3; 115).

«Я только что хотел сказать тебе «ты», – проговорил он, – только теперь мне кажется, что ты совсем моя, – и спокойный, счастливый, притягивающий взгляд остановился на мне (3; 116).

В том, что эти двое, то есть Земля и Эрот, родились после Хаоса, с Гесиодом согласен и Акусилай. А Парменид говорит о рождающей силе, что первым из всех богов она сотворила Эрота. (…)

…покинуть строй или бросить оружие влюбленному легче при ком угодно, чем при любимом, и нередко он предпочитает смерть такому позору; а уж бросить возлюбленного на произвол судьбы или не помочь ему, когда он в опасности, – да разве найдется на свете такой трус, в которого сам Эрот не вдохнул бы доблесть, уподобив его прирожденному храбрецу? И если Гомер говорит, что некоторым героям отвагу внушает бог, то любящим дает ее не кто иной, как Эрот. (…)

Ведь любящий божественнее любимого, потому что вдохновлен богом. Вот почему, послав Ахилла на Острова блаженных, боги удостоили его большей чести, чем Алкестиду. Итак, я утверждаю, что Эрот – самый древний, самый почтенный и самый могущественный из богов, наиболее способный наделить людей доблестью и даровать им блаженство при жизни и после смерти. (…)

Что Эрот двойствен, это, по – моему, очень верное наблюдение. Но наше искусство – искусство врачевания – показывает мне, что живет он не только в человеческой душе и не только в ее стремлении к прекрасным людям, но и во многих других ее порывах, да и вообще во многом другом на свете – в телах любых животных, в растениях, во всем, можно сказать, сущем, ибо он бог великий, удивительный и всеобъемлющий, причастный ко всем делам людей и богов. И начну я с врачевания, чтобы нам, кстати, и почтить это искусство. (…) Двойственный этот Эрот заключен в самой природе тела. (…)

Таким образом, бытие есть

тайна

созерцания, ощущения, любви.

Только в ощущении, только в любви «

это

», то есть это лицо, эта вещь, иначе говоря, эта единичная сущность, обладает абсолютной ценностью, только в ощущении

конечное

оказывается

бесконечным

; в нем, и только в нем, коренится безмерная глубина, божественность и истинность любви. Только в любви бог, для которого все волосы на голове сочтены, истинен и реален. Христианский бог сам есть лишь абстракция человеческой любви, только образ любви. Но именно потому, что «

это

» имеет абсолютную ценность лишь в любви, – только в ней, а не в абстрактном мышлении заключается тайна бытия. Любовь есть страсть, и только страсть есть признак бытия. Существует только то, что является

объектом страсти

, будь он действительный или возможный. Абстрактное мышление без ощущения и страсти разрушает

отличие между бытием и небытием

, а для любви это ускользающее от мысли отличие составляет реальность. Любить – значит не что иное, как убеждаться в этом отличии. Кто ничего не любит, тому все равно, существует ли что-нибудь или нет, – каков бы ни был предмет этой любви.

Поскольку же вообще отличие между бытием и небытием дано мне только в любви, в ощущении, постольку мне лишь и дается

объект

в отличие от меня самого. Боль есть громкий протест против отождествления субъективного и объективного. Страдание любви свидетельствует, что в действительности

нет

того, что есть в представлении. Здесь субъективное оказывается объективным, представление – объектом; но этого

не должно быть

. Это – противоречие, это – ложь, это – несчастье, – отсюда стремление к восстановлению истинного взаимоотношения, где субъективное и объективное не совпадают. Даже животная боль достаточно выразительно выявляет это различие. Страдание от голода заключается только в том, что в желудке не оказывается ничего предметного, желудок сам для себя является словно объектом, пустые стенки трутся друг о друга вместо того, чтобы перетирать другое вещество. Поэтому значение человеческих ощущений не эмпирическое, не антропологическое в смысле старой трансцендентной философии, – ощущения имеют онтологическое

Религия – это первая любовь, юношеская любовь, та любовь, которая думает, что она

Поэзия – это связь запоминаемых образов, опосредованная только двумя словами «я» и «люблю». (220).

Миросозерцание Достоевского

Он ведь производил эксперименты над человеческой природой и хотел исследовать глубину ее, поставив человека в исключительные условия (…) Любовь у Достоевского почти всегда демонична, она порож дает беснование, накаляет окружающую атмосферу до белого каления. Не только любящие начинают сходить с ума, но начинают сходить с ума и все окружающие (77).

Мы имеем в виду идею

вчувствования

(Einfühlung) как формально – содержательный принцип эстетического отношения автора – созерцателя к предмету вообще и к герою (наиболее глубокое обоснование дал Липпс) и идею

эстетической любви

(социальной симпатии Гюйо и – в совершенно иной плоскости – эстетической любви у Когена). …Но и в общеэстетической плоскости мы не можем вполне принять ни тот ни другой принцип, хотя и тому и другому присуща значительная доля истины. И с тою и с другой точкой зрения нам придется считаться в дальнейшем, здесь же мы не можем их подвергать общему рассмотрению и оценке (13).

Нужно согласиться с тем, что живопись одновременно так приятно занимает глаза, ум и воображение, что часто как будто каким – то колдовством смягчает и воспоминание о прошедших горестях и боль настоящих. Это изящное искусство не только создает бесконечные радости тем, кто его знает и понимает, но и тем, кто предается ему с любовью и находит в своих занятиях прелести, трудно выразимые словами (3, 317).

Всегда увлеченный

любовью

к своему искусству, я желал оставить потомству вечный памятник и предмет для изучения молодым художникам (3, 375).

Наша любовь и привязанность к

простоте

в значительной мере проистекает от нашего отвращения ко всякого рода

искусственности

(3, 420).

Страстная

любовь к искусству

и настойчивое желание преуспеть вполне заменят школьную методу (3, 423).

Основной причиной достижения совершенства была

любовь

Гейнсборо к искусству, которому он посвятил всю свою душу и с которым он связывал все остальное… (3, 434).

Своими произведениями я стремился внушать

любовь к добродетели…

(4, 38).