Январские праздники всегда проходили по заранее утверждённому сценарию. Кем и когда был разработан ритуал, Паша Сабелькин не ведал, но серьезность, с которой жена и тёща относились к новогодней атрибутике, позволяла предполагать, что корни семейной традиции уходят вглубь веков. Утром тридцать первого декабря Паша взялся устанавливать ёлку. Оно, вроде бы ничего особенного, любой мужик справится. Достаточно прибить крестовину из пары дощечек к стволу деревца и поставить вертикально зеленую, пахнущую хвоей и снегом красавицу. Но когда из разных углов комнаты раздаются возгласы: «Ставь ровнее!», «Поверни немного!», «Эта сторона совсем лысая!», «С другого ракурса макушка завалена!», «Шторы не зацепи!», настроение начинает портиться, и скопившиеся где-то на самом дне угнетенной души слова просятся наружу.

За неполных два года супружества дерзить Паша отучился. Тёща сразу дала понять, что проживающий на её жилплощади зять право голоса имеет только в том случае, если у женщин возникнет интерес выслушать этого никчёмного самца человека. И так должен быть счастлив, что не снимает в чужом для себя городе угол за бешеные деньги, а живет на всем готовом. Накормлен, обстиран, и даже деньги на проезд до работы и обратно ему выделяются исправно. По первости Паша пытался бунтовать, дескать, нельзя так относиться к человеку, чья заработная плата на четыре пятых составляла совокупный семейный бюджет, за что был заклеймён «жлобом». А далее последовали санкции от любимой супруги. Целиком находившаяся под влиянием матери Ирочка, заявление мужа восприняла как личную обиду, и после того случая Сабелькин лишился доступа к телу жены на целый месяц.

Со временем Паша привык не доводить дело до явных конфликтов. Когда казалось, что чаша терпения вот-вот переполнится, и хлынет через край сокрушительная волна гневного неприятия, Сабелькин мысленно придумывал тёще причудливые прозвища, благо воображением был не обделен. Это помогало не сорваться, оно же и сгубило, когда суета вокруг ёлки достигла апогея, и Паша оступился. Падая, о себе уже не думал, старался не зацепить новогоднее дерево, а колено, по закону подлости, нашло точку опоры среди разбросанных по полу саморезов. Сабелькин издал вопль раненого выхухоля, на миг ослабил самоконтроль и озвучил вертевшуюся на языке фразу:

— Свирипея Аспидовна!!! Ну, нельзя же под руку постоянно бубнить!

Тёща не любила, когда искажались её имя и отчество. Звалась она Серафимой Орестовной и каждый раз недовольно фыркала, когда зять с непривычки называл Аристарховной, хорошо хоть скандала не устраивала. Но сейчас оскорбительных намерений со стороны Паши не заметил бы только глухой. Таковых в квартире не оказалось.