«Мужчина должен любить меч, весло и женщину. Если он не знает хотя бы одного из этого, он не живет сам, а его живут».

– Друг-Докай, – Ростик поднял голову от каменной плиты, – я уже не вижу, что здесь нарисовано. Пойдем наверх.

– Нет, друг-Ростик, – Докай был суров, даже не отрывался от той каменной страницы, которую читал, – света достаточно. Ты просто устал. Но все равно читай.

Рост снова попробовал сложить вычурные штрихи в текст. Получалось что-то странное. «Если не знаешь меч, тогда ты раб, не сумеешь защитить место, где живешь. Если не знаешь весло, ты не поймешь, как торговать и питаться. Если не знаешь женщину, ты не сможешь продолжить род. Тогда лучше бы на тебе все и кончилось». Ростик улыбнулся, подумал, что он не знает меча, а женщины сами делали из него… продолжение рода.

– Ты знаешь оружие, – проговорил Докай, не поворачиваясь к Росту. – Ты умеешь стрелять, как мне говорили, получается у тебя неплохо.

Подвал, где находилась свежая кладка автоклавов с гигантами, показался Ростику куда больше, чем он ожидал. Странное это было чувство, ведь со временем все вещи в мире становятся меньше, это каждый замечает, но что касается этого помещения… Рост оглядел полати в солдатских два этажа, на которых спали очередные, выбранные Докай, наездники гигантов, стол с какой-то немного несвежей снедью, табуретки, стены. Да, помещение показалось ему выше и просторнее.

Кучу шкур в углу, где когда-то он пестовал Гулливера, убрали, потому что места и без того не хватало. Теперь там стояло несколько каменного литья бочонков с водой и молдвуном. Запах грибковой культуры бил в ноздри с силой тарана, которым атакующая армия лупит в ворота осажденной крепости.

– Вы чего так-то? – спросил он Просинечку, указывая на бочонки.

Людочка состроила гримаску, ее волновало совсем другое, к тому же с ее техническими интересами толковой кормилицей она никогда не была. Хоть и не девочка уже, могла бы научиться, подумал Рост, пробуя подавить неожиданное раздражение. Ладно, решил он, тогда осмотримся, выясним, что у них не так?

«Не так» оказалась полоса светлого камня, словно бы нарисованная на стене в самом темном, дальнем от входа и от автоклавов углу. Она выглядела чрезмерно узкой, например, Квадратный наверняка должен был бы входить в нее боком, если бы это была дверь… И тогда Рост понял.

Комнатуха была та самая, где когда-то, еще при Рымолове, Дондик принимал Гринева, с боковым помещением, где тогда стояла кровать с панцирной сеткой, умывальником, который, естественно, не работал, и вешалкой. Тогда на ней еще висела шинель Дондика с голубыми погонами. Теперь двери в эту комнатку не было, сожгли, вероятно, или еще где-нибудь использовали, поэтому Ростик, подходя к столу Председателя, заглянул в нее. С той поры немногое изменилось, только на вешалке висела портупея, да кровать была не застелена простынками, а на ней ворохом топорщились одеяла. Эта скудость обстановки красноречивее слов свидетельствовала, что в личном плане у Председателя не сложилось.

Как ни удивительно, у Ростика это вызывало уважение, выходило, что Дондику немного нужно, он вполне по-офицерски склонен к аскезе, если уж дело касалось его самого, и вполне умел обходиться самым необходимым. Это было правильно – иметь руководителя, который не требовал для себя показного благополучия, особенно тут, в Полдневье.

И вел себя Дондик в этой комнатке более свободно, чем в своем кабинете, чаще улыбался, и глаза у него оставались спокойными. Даже когда Рост докладывал про аппарат, который удалось обнаружить в подвале на алюминиевом. Еще на этих посиделках – потому что назвать это заседанием или совещанием язык не поворачивался – присутствовали Герундий и Мурад.

Вот Мурада Ростик совсем не рад был видеть, но делать нечего, приходилось с ним считаться, потому что командовал здесь Дондик. Мурад, кстати, постройнел, стал суше, безэмоциональнее и даже благороднее, что с азиатами часто происходит, когда они взрослеют. И слушал он Ростиков рассказ внимательно, только чуть более нервно поводил усами, которые его совсем не красили, по мнению Роста. Сам-то он оброс, пока читал каменные скрижали в Чужом, словно хип какой-нибудь, даже неудобно перед начальством было.

– Та-ак, – протянул Герундий, – говоришь, мы получили исключительный способ разведки? А недавнее прошлое эта твоя подглядывающая машинка может устанавливать? Например, произошло преступление, кража или ограбление, вот я и думаю…

ВОдессу прилетели только на следующее утро. Так получилось. Необходимо было хотя бы отоспаться, если уж не по-настоящему отдохнуть, прежде чем переключаться на новое задание с чувством и толком. Ладу с Кимом тем не менее не слишком взволновало, когда Ростик поведал им о результатах позднего собеседования, на котором оба пилота не присутствовали. Ким только свистнул:

– Даже у меня слегка дух захватывает.

– А по мне – все к лучшему, – Лада обернулась, чтобы посмотреть на Ростика, который сидел, по обыкновению, за их спинами, в пушечной башенке. – Даже то, что ты на этот раз удумал. – И тут же занялась более насущными проблемами, повернулась к Киму. – Командир, у Чужого присядем, чтобы Никудышника подхватить?

Они присели у Чужого, Ким куда-то сбегал, привел своего бакумура, вдобавок к тому п'току, которого им на алюминиевом присоветовала Людочка, с двумя загребными полетели дальше. У Одессы Лада неожиданно принялась ругаться:

– Нет, ты посмотри, что они делают? Может, шугануть их для порядка?

Море было желтым, как латунь. Как в одном романе Ремарка, правда, там речь шла о небе, но о Полдневном небе лучше было не вспоминать. Море было лучше, и оно плескалось под ногами, не считая ниже своего достоинства облизывать Ростиковы подошвы, хотя он знал, что это – нарочито.

Он стоял и ждал. Василиса, давняя подружка, стояла сзади и тоже ждала, только без особого энтузиазма. Ей все это не нравилось, она понимала, что Ростик задумал.

А он думал совсем не о том, о чем полагала Василиса, он просто хотел есть, еще спать, но это была почти привычная надобность, как у каждого солдата, и, конечно, его качало от слабости. Он даже не понимал, как проплывет те несколько десятков метров, на которые к берегу подойдет касатка. И как она его в таком состоянии примет.

Касатки резвились. Складывалось впечатление, что они терлись друг о друга прощаясь. А еще вернее, они прощались со свободой. Каждой из них было понятно: когда придет Гринев, будет не до игрищ. Наконец одна из них выползла из тесного клубка почти любовных объятий, насколько это было доступно этим живым торпедам, и направилась к берегу. Ростик разделся, решил померзнуть, потому что не знал, к чему предстоит готовиться. Вася хлопнула его по плечу, но ничего не сказала, уже понимала девушка, что он не принадлежит этому миру обычных человеческих, или квазичеловеческих, в любом случае – житейских отношений.

Касатка подошла к берегу очень близко, даже брюхом слегка села на песок, поерзала на нем, потом развернулась в сторону большой воды. Кажется, видеть перед собой непонятный и твердый берег ей было нежелательно, она хотела уйти на глубину. До нее было – по грудь. Потом произошла обыденная, но и странная штука – ее горб, почти уродливый, стал больше, раскрылся, как кровоточащая рана, и из него появилось… Это был, конечно, человек.

Казалось, невероятный караван рыболюдей растянулся на полсотни километров, не меньше. Виноват был, конечно, малый обзор, который в самой чистой и прозрачной воде охватывал едва ли сорок метров, но чаще – и того меньше. И, конечно, сказывалась необходимость кормиться на марше. Хотя с этим-то проблем не было. Викрамы так ловко устраивали охоты, что пресловутые семь кланов, или семейств, или колонн практически не пересекались, а как-то разъединялись, иногда по направлениям, иногда по времени. То есть иногда охотилась одна колонна, а охотники из другой направлялись в другую сторону, а иногда одно из семейств, наевшись, давало возможность поохотиться в том же косяке рыбешек своим соратникам из соседнего сообщества.

Это не требовало никакого контроля, никаких распоряжений, викрамы все делали самостоятельно, и, пожалуй, даже в штыки встретили бы любую мелочную опеку. Им требовалось только, чтобы касатки с людьми шли впереди и отслеживали общее направление, разумеется, с учетом наилучших мест для охоты. Чем Рост и остальные члены его касаточной команды с успехом занимались.

Кроме того, Ростика порадовало, что очень маленьких викрамчиков в караванах не было, в этот поход отправились только те, кто мог уже считаться подростками, обоего пола, конечно. Старшие, более опытные мамаши их опекали, но тоже, пока не вышли из залива, не слишком плотно.

Коридор в ядовитых водорослях проходили в ускоренном темпе. Должно быть, поэтому перед самим проходом весь отряд в сорок тысяч викрамов, как показалось Ростику, да и не только ему, но и другим людям в касатках, слегка притормозил, отдохнул с денек, а затем припустил вперед.

Проход между темными зарослями, стоящими стеной, плавно колышущимися в воде, выглядел бы торжественно и красиво, если бы не спешка. И удушье, которое возникало от воды, отравленной водорослями, и странное беспокойство, которое одолело почти всех викрамов разом.

Первые же стычки с океанскими в новых условиях, когда они должны были сражаться на выживание, очень Ростика обеспокоили. И дело было даже не в том, что океанских стало много. Просто его грызло два не совсем ясных для него сомнения. Во-первых, он беспокоился, что те викрамы, которые засели в устье реки и сдерживали до сих пор атаки океанских, не сумеют их опознать. Поймут ли они, что подошли свои, поддержат ли атакой? И второе, гораздо более серьезное. Он не вполне был уверен в тех заливных рыболюдях, которые по старинному своему обыкновению атаковали океанских чуть ли не в одиночку, демонстрируя личную смелость, геройство, готовность к самопожертвованию.

Кроме того что такая тактика была неэффективной, это могло обернуться захватом драгоценных ружей. То есть грозило усилением противника за счет трофеев. Он понял это, когда после нескольких довольно неопасных для основного каравана, разрозненных стычек к нему вдруг примчалась Ия Просинечка.

– Командир, они в нас стреляют! – заорала она еще за полкилометра, да так, что у Роста едва уши не заложило.

– Как? – стараясь оставаться спокойным, отозвался Ростик. – Почему?

И бросился в бой, злой как черт, пробуя самостоятельно разобраться в том, что происходит. Драка получилась довольно бестолковой, но достаточно успешной. Семь касаток буквально разорвали подряд два немалых отряда океанских бойцов, под сотню каждый, действуя по привычной схеме, парами, когда одна выскакивала вперед, успевая перебить иногда до полудюжины врагов, а когда влипала в контратаку противника, ее выручал партнер, сбивая их дополнительной атакой своим рылом, зубами и массой… С этим все было понятно, и затруднений не вызвало. Но все-таки Рост стал свидетелем, как несколько раз океанские выстрелили.

Михайлов подошел очень близко, примерно так же, как они держались, когда вместе шли на Гвинею.

– Командир, твое состояние нас беспокоит.

– Кого это – вас? И почему беспокоит?

– Ты не заметил, кажется, но кое-кто считает, ты утратил волю к победе.

Ростик даже не нашелся, что ответить. Он только скромно спросил, может быть, слишком уж уклончиво:

– Значит, – настаивал Рындин, – они просто очистили море, чтобы напасть на купцов, везущих паукам оружие… вне своей береговой полосы. А почему?

– Откуда я знаю, – Рост еще не сердился на эти расспросы, привык, должно быть, что именно к нему всегда вот с такими глупостями и лезут, как будто он все на свете знает.

– Может, они расчищают себе оперативный простор, чтобы было куда отступать? – предположила Вика, она после своего похода с Ростиком, и главным образом именно потому, что сама нашла погибший корабль, стала, как и ожидалось, смелее. Даже пробовала теоретизировать, пусть и не всегда удачно, но этим уже не смущалась.

– Может, – устало согласился Рост.

– Это все равно не объясняет, почему они напали на купцов, – высказалась Ия. – Кроме того, они же защищаться собираются, а не отступать… куда глаза глядят. – А как они всех этих чудовищных зверюг заставили из глубины на нас попереть? – спросил Михайлов.

Ростик держался со своими касатками у входа в великолепный фьорд. Это был самый узкий вход в шхеры, шириной едва ли более пары километров, и к тому же, как ему ощущалось, этот фьорд был самым разветвленным, большим по площади и густонаселенным океанскими викрамами.

Они уже миновали с десяток таких же входов во фьорды, которые чем-то не устраивали его войско. Оно сильно поредело, едва ли не треть бойцов пришлось оставить на дне у этих скал при продвижении на восток, но главное было впереди – следовало захватить базу океанских, чтобы заливным было где обосноваться, и к тому же следовало отыскать место, куда можно было вводить корабли с условной Тасмании.

Вообще внезапно и довольно резко все стало очень сложно. Да, они отвоевали этот берег у океанских, перебили их главные силы, заставили уцелевших укрыться в шхерах… Но главная цель этой войны еще не была достигнута. Следовало создать такие условия, чтобы даже теми малыми силами, которые Ростик привел сюда, можно было контролировать все шхеры, что протянулись тут на две-три сотни километров и где обитали еще многие тысячи океанских викрамов, может быть, до сотни тысяч. А у него осталось менее трех десятков тысяч бойцов. Пусть они были отлично вооружены, пусть выработали наилучшую тактику сражения в море, пусть даже контролировали берег у самых скал, обращенных в океан, по сути, войну они еще не выиграли.

К тому же Рост никак не мог избавиться от мысли – сила людей, как оказалось, заключалась в том, что они, даже побеждая в драке с местными племенами, не добивали эти племена, а включали их в свои экономические и прочие отношения. Так с людьми примирились пернатики, бакумуры, двары и даже сами викрамы, не говоря уж о пленных пурпурных. Вот то же самое теперь следовало проделать и с викрамами, разумеется, выбрав на главенствующую роль людей на берегу и заливных викрамов как их союзников в море. Но как это сделать сейчас?

Именно это предстояло объяснить заливным, чтобы они постепенно, не форсируя события, осуществили то же самое, попутно давая жесткий, иногда смертельный отпор всем океанским, которые, возможно, еще придут из открытого моря, чтобы вернуть себе господствующее положение. Как им объяснить, что только таким образом они выиграют войну, закрепят за собой этот берег?