# 1.
Вышло как-то по-дурацки, сначала Рыжов думал, что он определит Борсину и Раздвигина, потом даст поручение Мятлеву и Супруну, а затем и сам, как положено командиру, который имеет особый мандат Омской губчека, согласно приказу, полученному из московской ВЧК, отправится по адресу, где его ждут. Но на предложение оставить всех четверых до выяснения обстоятельств на вокзале, Борсина ответила отказом. Да в такой форме, что Рыжову стало неловко.
– Вы что же, господин товарищ командир, полагаете, что мы арестованы? Вы с нами и без того всю дорогу обращались, словно мы… – И Борсина вдруг едва не заплакала. Вот так просто, по-женски, и уже сквозь набегающие следы проговорила: – Если мы арестованы, везите нас в ваше узилище. А если нет, то определите хотя бы к моим… друзьям. Я укажу, где нас приютят, и мы сможем искупаться после дороги.
– Да поймите же, Анна Владиславовна, я и сам не знаю, что нам предстоит. Я должен действовать…
– Она права, командир, – вмешался и Раздвигин. – Есть обвинение, значит, мы люди несвободные. Нет обвинения, вы не можете нас удерживать.
– Я удерживаю, как вы выразились, вас обоих только потому, что сам не знаю…
# 2.
Но сразу же начинать работу, которую поручили Рыжову в ВЧК, не получилось. Почти два дня ушло на то, чтобы оформлять всякие документы, ходить по кабинетам, а потом еще и переписывать всякие бумаги, которые оказались по мнению строгого седого дядьки в отделе кадров еще и неправильно заполнены. Кажется, никогда Рыжову не приходилось столько писать, чтобы выложить о себе все, что помнил, и даже то, чего не помнил, но что требовалось указать по мнению кадровиков.
Тем же самым, хотя в меньшей мере, как показалось Рыжову, занимались и Раздвигин с Борсиной. Но им все это не казалось сложным, наоборот, Раздвигин даже шутил:
– Вот она, великая русская бюрократия, теперь даже как-то надеяться начинаешь, что скоро все придет в норму.
– Вы, господин инженер, не слишком обольщайтесь, что мы с вами в этой системе найдем себя.
– Я не обольщаюсь, я просто знаю, что все когда-нибудь кончается, даже плохие времена или революции.
