Сын человеческий

Бастос Аугусто Роа

В 1959 году в Аргентине увидел свет роман "Сын человеческий". В 1960–1962 годах роман был отмечен тремя литературными премиями в Аргентине, США и Италии как выдающееся произведение современной литературы Латинской Америки. Христианские и языческие легенды пронизывают всю ткань романа. Эти легенды и образы входят в повседневный быт парагвайца, во многом определяют его поведение и поступки, вкусы и привязанности. Реалистический роман, отображающий жизнь народа, передает и эту сторону его миросозерцания.

Подлинный герой романа рабочий Кристобаль Хара, которому его товарищи дали ироническое прозвище "Кирито" (на гуарани Христос). Это настоящий народный вожак, руководитель одного из многих партизанских отрядов начала 30-х годов.

ПАРАГВАЙ, МИФ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

«Башмаки — да, книги — нет!» Вот первое, что услышал смертельно усталый брюнет с огромными меланхоличными глазами, очутившись знойным январским утром 1947 года в «Афинах Южной Америки», как называют столицу Аргентины Буэнос-Айрес. Кошмар, от которого он бежал со своей родины, Парагвая, продолжал преследовать его. Такая же толпа крестьян выкрикивала фашистские призывы вперемежку со здравицами своему вождю и угрозами растерзать его противников. Но здесь, по крайней мере, людей не убивали прямо на площадях, как это делалось в Парагвае, не громили домов, не жгли книг на кострах и не забивали насмерть всякого, кто на свое несчастье оделся во что-нибудь голубое и на этом основании причислялся к преследуемой либеральной партии, партии «голубых».

И тогда в памяти молодого парагвайского поэта Аугусто Роа Бастоса (он родился в 1918 году) поплыли картины детства: деревня Итурбе, сахарные плантации, где батрачил его отец, первые в жизни башмаки, которые в складчину соседи подарили ему, восьмилетнему мальчонке, собиравшемуся в школу. Да, он хорошо понимал своих полунищих односельчан. Нужда преследовала его по пятам, была самым верным, неотвязным спутником. Она отступала только тогда, когда маленький Аугусто, забравшись в библиотеку своего дяди, священника Эрменехильдо Роа, погружался в чтение. Так будущий писатель научился понимать, что башмаки нельзя противополагать книгам. Кому же было выгодно такое противопоставление, стало понятным много лет спустя. Во всяком случае, колледж «Сан-Хосе», в который с большим трудом попал одаренный подросток, хотя и помог усвоить английский язык, ответа на этот вопрос не дал. Вспыхнувшая в 1932 году воина с Боливией прервала учение. Далее события развертывались как в кинематографе: призыв в армию, раскаленная безводная пустыня Чако, фронт, демобилизация, нудная чиновничья служба в банке. После долгих мытарств Роа Бастосу удалось устроиться репортером в ежедневную газету «Эль Пайс». В поисках материала он исколесил страну вдоль и поперек. В 1938 году в «Эль Пайс» были опубликованы его сонеты, выдержанные в стиле классической испанской поэзии. Так началась трудная литературная судьба Аугусто Роа Бастоса. Он приобщился к цеху тех людей, которые «делают книги». Но кто из образованной молодежи в Парагвае не писал и не печатал однажды своих стихов?

По-настоящему Роа Бастос вошел в литературный цех позднее. Этим он был обязан прежде всего человеку, вместе с которым бежал в 1947 году на лодке, ночью, из Асунсьона в Аргентину. То был Эриб Кампос Сервера (1908–1953), зачинатель революционного направления в парагвайской поэзии, автор таких стихов, как «Дровосек», «За решеткой», «Песнь о Димитрове».

Встреча с Эрибом Кампосом, который вернулся на родину из эмиграции, когда над Европой занялся пожар второй мировой войны, перевернула представления Роа Бастоса о жизни, о человеческой личности, о поэзии и о самом Парагвае. «Искусство должно служить жизни, — убеждал молодых поэтов Кампос Сервера, справедливо считавшийся среди своих соотечественников образованным марксистом. — Нет и не должно быть бесполезной красоты».

Кампос сумел убедить Роа в том, что его сонеты — явление скорее испанской, нежели национальной литературы, что необходим новый подход к осмыслению и творческому освоению парагвайской действительности.