Олег Иванович с Ваней стояли у верхних ступеней Большой Лестницы. Перед ними, внизу, раскинулась панорама Одесского порта. Каменное здание Морского вокзала, бесконечные крыши пакгаузов, стрелы кранов… и корабли — пароходы и парусники! Густой лес мачт, перечеркнутых тонкими поперечинками реев, паутина снастей, и над всем этим — портовый гомон, который долетает даже сюда, через бесчисленные ступеньки этой, самой знаменитой в Европе, лестницы.

— Так это, значит, здесь она и катилась?

— Кто? — не сразу понял Олег Иванович. — А, ты о коляске Эйзнштейновской…

[1]

— Да, наверное. Специалисты уверяют — лучший пропагандистский кадр в истории.

Народу вокруг было море. На белых бесконечных ступенях то там, то здесь виднелись люди — дамы в длиннющих платьях, кавалеры в полотняных парах, мальчишки, няни с детьми в смешных кружавчиках. Ваня с любопытством озирался; в поезде он перечитал одесский цикл Катаева и все старался углядеть вокруг что-то из знакомых по книге реалий. Увы, знаменитые одесские каштаны уже отцвели и не радовали публику стройными, пахучими свечами своих соцветий. Но небо было все так же бездонным и по южному синим, отовсюду несся гомон праздной публики. Шум толпы прорезали крики мальчишек-газетчиков и лоточников:

— Пан Никол! Прощенья прошу, можно вас на маленькую минуточку?

Голос Яши вывел Николку из раздумий. Со времени отъезда Семеновых прошло почти две недели; третьего дня почтальон доставил телеграмму, извещающую, что путешественники грузятся на пароход и оставляют Одессу, а вместе с ней — и пределы Российской Империи. И теперь остро переживал несправедливость обстоятельств, из-за которых ему пришлось остаться в Москве. А тут еще Яша… впрочем, Николка обещал Олегу Ивановичу при случае посодействовать его помощнику.

— Здравствуйте, Яков. У вас ко мне дело от господина Семенова?

Яша озадаченно посмотрел на Николку:

— Какое же дело, пан гимназист? Олег Иванович вот уже две недели как в отъезде!

Из путевых записок О.И. Семенова.

На другой день с утра паломники принялись собираться на пароход. К подворью подали подводы (платформы, как их именуют в Одессе), нанятые монахами; с паломников исправно брали деньги за транспорт. Одесские мастера извозного промысла, те самые «биндюжники», заслуживают особого интереса — они будто сошли со страниц «Одесских рассказов» Бабеля и из песен Бернеса. Отслужив напутственный молебен в церкви подворья, монахи проводили паломников в путь. Среди тех, что победнее, ходили тревожные разговоры — оказывается, многие не получили назад паспорта.

Помнится, в «Наставлении Палестинского общества», полученном еще в Москве, подробно перечислялись сборы: за гербовые марки, за бланк паспорта, за визу турецкого консула, за регистрацию вида в полиции, за бланки прошений. А в конце перечня говорилось, что, даже понеся все эти хлопоты и расходы, паломник «может всё-таки не получить заграничного паспорта и возвратиться обратно на родину, не посетив святых мест». Россия есть Россия — и революции, в сущности, меняют здесь не так уж и много…

Итак, за номер заплачено (справедливости ради отметим — содрали монахи нисколько не меньше, чем в обычной гостинице); оставалось погрузить багаж, взять извозчика для себя, любимых, и отбыть на пароход — с тем, чтобы прибыть за 2 часа до отхода. Пристань заполонена толпой народа. Поднимающихся на борт провожали в салон 2-го класса, где за сдвинутыми столами сидело несколько жандармов. Они вырезали из паспортных книжек листы и ставили штемпели, а затем пофамильно выкликали владельцев паспортов и вручали вожделенные документы:

— Петров?

— Ну что, убедились, пан Никол? — Яша опасливо озирался, но не сбавил шага.

Да что вы все «пан» да «пан», — поморщился Николка. — Сколько можно? Какой я вам пан?

— Ну как же… — растерялся молодой человек, — а как еще прикажете вас называть?

— Слушайте, Яков, давайте будем на «ты»? Вы же, наверное, старше меня. Сколько вам лет?

— Шестнадцать в феврале стукнуло. — ответил Яша. — Только, как же так, пан Никол? Ваш батюшка — офицер, моряк, дворянин. Значит и вы а я кто? Еврейский гимназист из черты оседлости, да еще и экстерн!

Техника будущего еще ни разу не подводила Николку. За время недолгого знакомства этими с волшебными приспособлениями, мальчик привык, что они всегда работают, как надо — если, конечно, делать все правильно и нажимать нужные кнопки. Всегда!

Вот и на этот раз — выйдя из портала, мальчик в точности выполнил указание Олега Ивановича: не медля ни единой лишней секунды, он достал мобильный телефон. Черная коробочка мигнула экраном, высветила вожделенный номер доктора… и внезапно погасла. Николка не поверил своим глазам и заученно нажал кнопку с красной телефонной трубкой. Телефон снова мигнул, пискнул, экран загорелся… но вместо привычного логотипа сотового оператора на нем появилось «зарядите аккумулятор». Мальчик трижды повторил эту операцию — напрасно. Телефон с унылой безнадежностью выдавал одну и ту же рекомендацию, а в последний раз не сделал даже этого — погас, едва мигнув экраном.

Оставалось… что? Вернуться? И сычом сидеть в комнате, ожидая, когда зловредный Стрейкер придумает, как выкурить его наружу? Или попросить помощи у дяди — и выдать тщательно оберегаемую тайну? Подвести друзей, которые уехали на край света, доверившись ему, Николке? Немыслимо. Мальчик вспотел, руки его дрожали — а проклятый аппарат по прежнему не подавал признаков жизни!

Но ведь можно попросить помощи — сообразил Николка. Как раз навстречу вышагивает господин в странной пятнистой, явно военной форме. Даже погоны есть — тоже сплошь зеленого цвета. Правда, он без сабли, но подобная мелочь не могло смутить попавшего в переплет мальчика:

— Господин офицер! Простите великодушно, вы мне не поможете?

Попадись мне в руки книга о нашем путешествии, то я бы сказал — «все, о чем тут написано, автор сочинил, следуя канонам приключенческого романа, да такого, что его не погнушались бы и Буссенар с Хоггардом». А что? Странствие через пустыню, древний монастырь в горах, роковая тайна… Ну и бегство, конечно. Погони со стрельбой только не хватает. (Чур-чур-чур, типун мне на язык!) Впрочем — покатит и стычка с бедуинами.

Однако — по порядку.

Мать-настоятельница оказалась милейшей женщиной: приняла нас, расспросила, как мы добрались из России — и тут же дала разрешение посетить монастырскую крипту. Или, как там называется этот сводчатый подвал под алтарем? Ах да, «нижняя церковь»; крипта — это у католиков.

Так вот. Подвал этот, еле освященный лампадками, уставлен каменными сундуками, в каждом из которых хранится бесценная святыня. Пахнет в подвале не сыростью или плесенью, как можно было ожидать, а совсем наоборот — ладаном и ещё чем-то еще специфически церковным.

Сундуков — десятка полтора; нам указали на один из них и вежливо попросили подождать. Двое служек с натугой своротили крышку, и…

В ушах звенело. Глаза были залиты чем-то теплым, липким; в щеку впился какой-то острый предмет. На ноги ощутимо давило, будто на них уселся слон. Николка вытянул из-под себя руку, уперся в пол, попытался перевернуться на бок — не вышло, мешала сидящая на ногах ушастая серая скотина. Тогда мальчик, дотянувшись до лица, попробовал протереть глаза.

Получилось! Мальчик принялся озираться вокруг. Комната тонула в белесой пыли. Прямо перед носом валялся стул без спинки — то есть, спинка-то была, но — висела на обрывке обивочной ткани. Расколотая деревяшка топорщилась длинными, острыми щепками. Повозившись, Николка сумел-таки перекатиться на бок — и увидел, что придавивший его ноги слон был на самом деле бароном Корфом. Отставной ротмистр лежал навзничь, навалившись своим крупным телом на ступни гимназиста — да так, что Николка перестал их чувствовать.

«Убит!» — ахнул Николка и задергался, пытаясь освободиться. После первых рывков барон зашевелился, застонал и непечатно выругался. У мальчика отлегло от сердца.

— Барон, мон шер, здесь, в конце концов, дамы и дети! Возьмите себя в руки…

— Подите вы к черту, Серж! — ответствовал барон. — Мало того, что вы втравили меня в историю, ни слова не сказав, о том, ради чего, собственно, затеян весь этот декаданс — так теперь мне еще и с домовладельцем объясняться насчет побитых горшков! Да что ж это за напасть такая…

Из путевых записок О.И. Семёнова.

Любому, кто возьмет в руки эти записки, знакомо понятие «Северная Пальмира» — порой репортеры и литераторы называют так Петербург. Знакомо оно и мне; но лишь попав в этот оазис посреди пустыни, я понял настоящий смысл этой аллегории.

Пальмира, (слово это произошло от арамейского Тадмор, «город пальм») некогда была цветущим городом. Слава ее гремела по Лаванту, Средиземноморью и Малой Азии, достигая на западе Геркулесовых столбов, а на Востоке — Колхиды

[38]

. Город лежит в оазисе, между Дамаском и Евфратом, в 140-ка километрах от последнего. И Библия и Иосиф Флавий уверяют, что основал Пальмиру царь Соломон; вам самим, мои читатели, решать, который из этих источников заслуживает доверия: по мне, так все едино, тем более, в этом вопросе они сходятся.

Поначалу Пальмира была аванпостом, оплотом против арамейских орд, покушавшихся на владения Соломона — о простирались они тогда до самого Ефрата; позже город был разорен Навуходоносором, шедшим на Иepyсалим. Однако же, крайне выгодное положение Пальмиры — между Средиземным морем с одной стороны и цветущей долиной Евфрата с другой, — не позволило ей долго пребывать в запустении. Город был отстроен, дав пристанище торговым караванам и разместив за своими стенами и богатые склады товаров, переправлявшихся по древнему тракту с Запада на Восток и обратно. Вскоре город стал столицей, государства Пальмирена; держава эта была устроена весьма разумно и управлялась, по уверениям Флавия, государями, сенатом и народным собранием. Римляне, воюя с парфянами, в 41-м году до Рождества Христова, покушались на Пальмиру, но приз этот не дался им в руки. При Траяне она была снова разорена римскими войсками; император Адриан восстановил город и переименовал в Адрианополь — один из многих других, коих сей достойный муж наплодил что в Азии, что в Европе. Позже город то становился римской колонией, то восставал против Империи, то переживал настоящий взлет. В 267-м году от Рождества Христова, некая Зеновия, чей супруг, правивший ранее Пальмирой, был злодейски убит собственным племянником, так расширила пределы государства, что вознамерилась соперничать с Римом. Кончилось, это, как водится, печально — император Аврелиан пленил амбициозную дамочку и опустошил ее столицу, в очередной раз превратив Пальмирену в римскую провинцию. Позже Диоклетиана затем и Юстиниан пытались восстановить разорённый город, но не так и не сумели вернуть ему прежний блеск.

Вконец опустошённая арабами в 774-м году, Пальмира в наши дни день влачит жалкое существование; в 17-м веке европейцы заново открыли миру ее великолепные руины, способные затмить сам Парфенон.

— Ну вот, господа, значит, бельгийца этого на квартире не оказалось. — докладывал Яша. — Я расспросил, кого смог — и мальчишек которые на Кузнецком, и дворника из дома, что напротив Веллингова шалмана. Оказывается, Стрейкер съехал, еще утром; вчера весь день сидел, безвылазно, и все к нему какие-то люди бегали; под вечер послал Николаевский вокзал, за плацкартой и билетом

[42]

до Петербурга. А сегодня, с утра — уехал. Налегке почти что, между прочим — из багажа только ручной саквояж и портплед.

— Ясно! Господин шустрый, зачем ему себя отягощать… — усмехнулся Корф. — Да ты говори, говори, — кивнул он Яше.

Тот с готовностью продолжил:

— Ну вот. На вокзал он приехал, чин по чину, взял, как полагается носильщика. Я его потом даже нашел… — Яша зашарил по карманам. — Вот, бляха номер двадцать три. Здоровый такой, белобрысый, судя по выговору — с вологодчины. И этот белобрысый сказал, что отнес багаж иностранного барина не к вагону, — хотя до отхода скорого Петербургского оставалось всего ничего, — а к ресторану. Там господин подозвал лакея, о чем-то с ним переговорил и пошел в ресторан — а лакей, значит, свистнул посыльного, и тот поклажу утащил. Все, больше ничего не знаю — мальчишку того я отыскать не смог, как ни старался — ресторанные, которые при вокзале, за места крепко держатся и лишнего нипочем не скажут.

— Ну да, тебе-то — и не скажут, — хмыкнул Корф. — Ты, брат, хитрая бестия, всюду пролезешь…

Когда-то, еще в той жизни (в смысле — до того, как встречены нами на Садовой гимназист Николенька поведал нам о портале в девятнадцатый век), мы с отцом любили обсуждать фантастические романы. И особо популярны были у нас книги о «попаданцах» и «робинзонады». Сам-то я больше люблю киберпанк и постапокалиптику, но отец каждый раз выбирал книги, в котором группа наших «земляков» и по планете или времени, попадает в чужое время, или в чужой мир. И как-то он, обсасывая очередной сюжет, как-то заявил: ценнейшим информационным ресурсом для такого вот «переселенца» может стать не кипа современных технических или научных трудов (пусть и в электронном виде), а энциклопедия Брокгауза и Ефрона

[45]

. Отец говорил, что его старый друг отца, дядя Петр, которого я немного даже знал (он умер три года назад от сердечного приступа), всякий раз, стоило заспорить об одном из бесчисленных фантастических миров, которые они плодили как горячие пирожки, обращался именно к этому кладезю знаний. Энциклопедия, причем не в репринтном, а в настоящем, дореволюционном издании, стояла у него в книжном шкафу; отец уверяет, что в ней можно найти подробную справку о всяких полезных вещах, которые с ходу и не вдруг из современных справочников. Как приготовит поташ? Кто такие троглодиты? Как строился панамский канал? Как устроен кузнечный мех? В общем, то, что вряд ли пригодится в нормальной жизни, зато станет бесценным подспорьем в инопланетной или иновремённой робинзонаде.

А потому, отправляясь в путь, я закачал в планшет — сканированного с оригинала Брокгауза. И ни разу не пожалел — стоило упомянуть какой-то географический пункт, исторического деятеля, да и вообще любой предмет, о котором мы с отцом понятия не имели — я тут же лез в Брокгауза, и, как правило, находил подробную и детальную справку. Оставалось сделать поправку на время (все же, почти все статьи написаны в начале 20 века) — и дело в шляпе.

Не верите? Пожалуйста: