I

Миноносец «Живой»

«Минулъ годъ съ того дня, какъ начались мои испытанія. 23-го октября 19-го года пришлось оставить вмѣстѣ съ колонной добровольцевъ родной городъ. Я покинулъ домъ не по своей волѣ — мнѣ нечего было ждать, кромѣ преслѣдованій, вѣдь я считался царскимъ чиновникомъ и могъ быть разстрѣлянъ какъ заложникъ.

Уходили отъ большевиковъ всѣ, кто могъ. Шли подъ дождемъ и въ морозъ въ легкомъ одѣяніи, безъ вѣщей и денегъ, не зная куда…»

Ноябрьский ветер рвал из рук тетрадку. Это была уже четвертая — еще три, исписанные от корки до корки, он таскал с собой от самого Чернигова, по бесчисленным эшелонам, вокзалам, гостиничным номерам. Дневник был последней ниточкой, связывающей Адриана Никоновича с прежней жизнью. Жена умерла за два года до войны. Дочь Ольга поступила сестрой милосердия в санитарный обоз дроздовцев, и после новороссийской катастрофы оказалась сначала в Констанце, а потом в Греции, откуда и переслала отцу письмо. Это само по себе казалось чудом: почта давно не действовала, да и постоянного адреса у Адриана Никоновича не имелось. Он устроился в технический отдел службы тыла армии Врангеля, где и нашло его послание.

I

ПСКР «Адамант»

Начинаю привыкать к путешествиям во времени, подумал Андрей. В первый раз было потрясение: удар, лиловый вихрь, осознание новой реальности, полное мучительного непонимания и ожиданий неизвестно чего. Во второй раз, когда они возвращались в двадцать первый век, им владело одно чувство — страх. Страх, что опять что-то пойдет не так, что магия Переноса снова сыграет злую шутку: забросит куда-нибудь не туда или вовсе распылит на какие-нибудь кварки, словно смерч, разносящий по соломинке попавшийся на пути стог. Хлоп — и сотни жизней растаяли в лиловом

ничто, нигде

и

никогда

.

Нечто подобное испытывали и другие, а Эссен и вовсе признался, что незадолго до «часа «Ч» опорожнил бутыль трофейного, взятого на «Фьюриесе» рома и в момент Переноса пребывал в блаженном беспамятстве. Вестовой выволок его палубу, и глазам предстала Балаклавская бухта, корабли с незнакомыми обводами, небо, прочерченное белесыми полосами… а когда над головой повис вертолет, стало ясно, что самое страшное позади.

На этот раз все прошло вполне буднично. По трансляции начался обратный отсчет: «три, два, один…» Палубы опустели: броняшки задраены, оптика закрыта заслонками, электроника, на всякий случай, обесточена. Тряхнуло, правда, изрядно, но и только. Никакой волны вселенского холода, лишь мгновенно возникшая и пропавшая лиловая пелена.

I

Севастополь и окрестности.

Грузовиков раздобыли целых пять: английский «Пирс-Эрроу», оставшийся от немцев «Бенц», два «Фиата» с тентами на железных дугах и еще одного «итальянца» — грузовик SPA для перевозки аэропланов. При нем даже был водитель — унтер, присланный хлопотать об эвакуации забытой в суматохе Качинской авиашколы. Бедняга целый день мотался по городу в поисках начальства, но до аэропланов уже никому не было дела. А потому константиновцы «экспроприировали» и грузовик и унтера, пообещав по дороге завернуть в Качу.

Газойля было вволю — за портовыми пакгаузами громоздились штабеля железных бочек. Кто-то из юнкеров предложил их подпалить, чтобы не оставлять краснопузым, но ротный жестко осадил шутника. Юнкера опешили, а поручик спокойно разъяснил: армия Юга России оставляет Севастополь, ничего не разоряя, не взрывая, не поджигая. Только на этом условии красные давали им несколько лишних дней для эвакуации.

Пока прикидывали, как разместиться в кузове «аэропланного» грузовика, пока грузили пулеметы, ящики с гранатами и патронами, пока раздавали по рукам сухари и консервы, Михеев с приятелями подогнали броневики. Их тут же облепили любопытные, а поручик Ветреников с Колькой Михеевым забрались в «Ланчестер» и принялись греметь железом — снимали пушку, для которой не нашлось снарядов. Предназначенный на замену «Гочкис» лежал тут же, на брезенте. Это был один из тех пулеметов, что стояли на присланных Врангелю английских танках «Уиппет». Они, в отличие от обычных, пехотных питались патронными лентами, а не обоймами, с которыми — поди, повозись в тесноте броневой рубки. Где юнкера сперли это творение французских оружейников, так и осталось тайной.

I

Миноносец «Живой».

Ночь и половина следующего дня прошли в отчаянных попытках удержать миноносец носом к волне. Слабосильный «Херсонес» не справлялся, не выгребал против крепчающего ветра. Караван ушел вперед, оставив их наедине с морем, низким осенним небом, дождем.

Качка выматывала душу. Глебовский, человек сугубо сухопутный, неожиданно оказался стоек к морской болезни. Остальные же — и казачьи офицеры и гражданские, до отказа заполнившие миноносец, мучились ужасно. В отсеках висел густой запах рвоты и немытых человеческих тел; Адриан Никонович только сунулся туда, и ему сразу сделалось дурно. На палубе инженеру полегчало, не пришлось даже «травить за борт». Беженцы, жавшиеся к надстройкам в тщетных попытках укрыться от брызг и дождя, вполголоса ругались, сетовали на погоду, материли красных. Рассказывали о казачьем уряднике, который застрелился, не выдержав качки, тесноты, безнадеги. Адриан Никонович верил — в скитаниях по охваченному войной югу России он навидался и не такого.

Миноносец сносило к осту. Буксирный трос лопался уже раза три, и каждый раз с «Херсонеса» подавали новый. В последний раз вместо каната завели якорную цепь, но неудачно — «Живой» навалился на буксир, свернул набок форштевень и проделал в его борту изрядных размеров дыру, по счастью, выше ватерлинии. Боцман стервенел, матами разгоняя пассажиров, мешавших аварийной партии; кто-то заорал «Тонем!» и вспыхнула паника. В давке инженеру заехали локтем между лопаток и он, не взвидя света от боли, полетел с ног. Схватившись за какую-то трубу, он сумел подняться. Рядом хлопнул выстрел, закричали женщины, и чей-то голос проревел в рупор, перекрывая вой ветра: «Кто сойдет с места, застрелю!» Инженер, притиснутый к надстройке, совсем было упал духом, но тут его пальцы нащупали скобу трапа. Спасение! Глебовский судорожно вцепился в ледяной металл и полез вверх.

I

Симферополь.

Штаб Южного Фронта

Главнокомандующему

вооруженными силами юга России

I

Из мемуаров С.Б. Велесова

Изд. Товарищество И. Д. Сытина,

Санкт-Петербург 1884/29 гг.

«…разжал кулак. На потной ладони лежала флешка — прощальный презент профессора.

I

Из мемуаров Велесова

«…но довольно о хронофизических теориях. Каждый из «невозвращенцев» отрезал себя от предыдущей жизни, и вынужден будет начинать все заново. И лишь мне одному известно, что разлука на самом деле, будет не такой уж долгой: сколько там Груздев обещал, год? Хотя, возможно, и Фомченко в курсе — перед отъездом из Севастополя, он имел долгую беседу с Груздевым, о чем профессор почему-то предпочел умолчать. Об их встрече я узнал уже после отбытия кораблей, случайно — и крепко задумался…

Итак, по порядку. Фомченко занимал в Проекте крупный административный пост, но, по слухам, был не в фаворе у высокого начальства. Недаром его не включили в состав основной экспедиции, чего он (опять-таки, если верить слухам) упорно добивался. Но судьба решила по другому: аномальная Воронка, «Адамант» проваливается в прошлое, а генерал неожиданно оказывается самым старшим из «попаданцев» — и по званию и по должности.

Казалось бы — бери руководство экспедицией на себя! Но нет, он влезает в глупейшую свару, настраивает против себя всех и каждого, и в итоге, оказывается отстраненным от руководства: Кременецкий недвусмысленно запрещает членам команды сторожевика выполнять распоряжения генерала.

I

Из мемуаров Велесова

«Ночью прошли Босфор. Ждали грандиозной канонады, дождя ядер, вихрz картечи… Собирались идти на прорыв, паля изо всех орудий, слепя турецких наводчиком лучами прожекторов, поливая брустверы батарей пулеметным огнем — в cамом узком месте ширина пролива всего-то семь сотен метров, и как раз эту узость стерегут тяжелые пушки с обоих берегов.

Босфор — самый опасный участок маршрута, и единственная возможность просочиться в это игольное ушко — ночью, в туман, в плохую погоду. Так что «Морской бык» двое суток отстаивался в открытом море, у входа в пролив, благо, радар и зоркое око «Горизонта» позволяли избегать нежелательных встреч. К вечеру третьего дня погода, наконец, испортилась. Низкая облачность, сплошной туман, снижающий видимость до нескольких саженей — ни один здешний шкипер в пролив не полезет. Румелийского и Анатолийского маяков еще и в помине — англичане собрались их строить, чтобы обеспечить навигацию судам, снабжающим крымскую экспедицию, но по известным причинам оставили эту затею.

На прорыв пошли в темноте, ориентируясь по локатору, на пяти узлах, без огней, беззвучно, на мягких лапах. Старший офицер сулил страшные кары тем, кто посмеет чиркнуть спичкой или хоть на долю секунды включит в каюте свет.

I

Из мемуаров Велесова

"Группу Белых мы высадили в Сицилии. Почему не во Франции, скажем, возле Марселя, или на севере, в Нормандии или Бретани? На итальянском варианте настояла неугомонная Фро — простите, Казанкова Ефросинья Георгиевна, урожденная княжна Трубецкая. С недавних пор, боевая подруга лихого спецназовца.

Эту энергичную дамочку, вдову петербургского конногвардейца, уехавшую на юг после скандальной связи с некоей особой царских кровей, бравый каплей спас из турецкого плена. В благодарность Фро (так ее называли близкие знакомые) составила ему протекцию у своего дядюшки, одесского генерал-губернатора, а спустя несколько дней, в полном соответствии с законами жанра, затащила спасителя в постель.

Затея Белых, рожденная на пару с контрабандистом Спиридоном Капитанаки, состояла в том, чтобы отправиться к турецким берегам в качестве каперов. Он рассчитывал захватить шхуну из числа тех, что возят грузы для войск в Крыму, и на ней нанести визит в Варну, главную тыловую базу армия вторжения.

I

Из «Меморандума Велесова»

«…удивляешься, почему «Зурбаган»? Великий князь тоже задавал этот вопрос. В названии придуманного Александром Грином города ему почудились татарские, восточные созвучия. Я честно ответил: «Всю жизнь мечтал об этом загадочном городе у моря…»

Николай Николаевич пообещал употребить свое влияние на венценосного батюшку, чтобы продавить мой проект. И если все пойдет, как задумано, не позже конца мая я буду в Севастополе. А оттуда мы вместе (надеюсь, ты все-таки приедешь!) отправимся в Евпаторию — только теперь она будет значиться на карте Таврической губернии под другим названием.

Зурбаган

.

I

"Загадка принца Наполеона».

А.И. Ульянов,

Серия «Тайные материалы Охранного отделения»

I

«Сборник указов Императора Николая I-го»

Изд. Императорского училища правоведения,

С-П-бург 1892 Р.Х. /37 Э.О.В.

I

«История Июньского Восстания

в материалах парижской прессы»

В.П. Загорулько

Труды кафедры современной

I

«События 1855 года в мировой прессе».

Труды каф. Современной истории З.И.У. 1897/42 гг.

«Die Presse», Вена:

I

«События 1855 года в мировой прессе».

«The Baltimore Sun», США:

«…майор Монтодон, представитель принца Жозефа Наполеона в Санкт-Петербурге заявил на приеме у греческого посланника:

«Соединенная эскадра миновала Проливы и вышла в Адриатику. Скоро принц высадится в Марселе и во главе Легиона Свободы двинется на Париж! И первое, что он сделает, заняв место, предназначенное ему Господом и народом Франции, — это разорвет союз с Англией и поддержит справедливые требования королевства Сардиния и свободолюбивых итальянцев. Австрия должна уйти и из Италии и из области Венето…»