– Гипномагия даст тебе то, о чем ты даже не догадываешься. Она даст такую власть, что остальные, если бы только узнали, пришли от этого в ужас. Все они пешки, всего лишь пешки, мой мальчик. Чего ты боишься? Неужели власти? – Ментепер рассмеялся.

Я сидел перед ним на стуле, связанный магическими путами, как не так давно сидел Бэйзел. Черный пол, с вкраплениями золота, разрастался вокруг нас, словно вставала сияющая звездами ночь, а мы проваливались в эту сияющую бездну.

– Знаю, чего ты боишься, – прошипел Ментепер, склоняясь ко мне. – Оно настигнет тебя, и тебе никуда от этого не деться, Тэрсел. Я твое проклятие на всю твою оставшуюся жизнь!

Я встрепенулся, пробудившись. На лбу выступили капельки пота, и я, еще не очнувшийся полностью от видения, машинально утер их рукой. Весь месяц, с того самого времени, как я покинул Бинаин, меня мучили подобные кошмары. Я огляделся. Полутемный трактир давно опустел. Трактирщик, облокотившись на стойку, тихо переговаривался со своей служанкой, иногда умолкая и посматривая на меня, устроившегося за самым дальним столом. И гораздо чаще его настороженный взгляд скользил по Шэду, спавшему у моих ног. В углу, между камином и трактирщиком расположился другой припозднившийся постоялец – менестрель задумчиво перебирал струны лютни, и мелодия складывалась грустная и безнадежная. За окошком в ночи ей вторили завывания ветра, швырявшего в стекло пригоршни сухого мелкого снега. Язычки пламени горящих на люстре свечей под струйками сквозняка давали дрожащий свет и порождали целый хоровод теней, кружащих по стенам трапезного зала. Такие же беспокойные отсветы давал угасающий огонь в большом камине. Я допил вино в бокале и вернулся к раскрытой передо мной книге в потрепанной синей обложке. В который уже раз рассеянно пролистал ее и, решившись, поднялся. Трактирщик не сводил с меня глаз. Я же подошел к камину и бросил книгу в пламя. Менестрель от удивления даже перестал пощипывать струны. Огонь окрасился черным, на миг приобрел ядовито-зеленый цвет, с шипеньем охватив книгу подобно разозленной змее, но сразу же отступил, приняв прежний рыжий оттенок. А я выругался. Книга сгорать не желала. Я протянул за ней руку. Пламя почти угасло, позволив взять книгу и погрузив трактир в еще большую темень, но потом вновь разгорелось. Трактирщик прокашлялся.

Итак, я покинул мир Вилена, решив продвигаться дальше, изучая миры и делая зарисовки в альбоме, сопровождая рисунки краткими записями. Ни один мир, кроме Бинаина, не имел названия, поэтому мне пришлось просто нумеровать их. Отсчет я вел от мира первой обители. Бинаин выходил шестнадцатым, а технически развитый мир, в которой жил Вилен, сорок шестым. Все миры, лежащие между ними, немного походили на Бинаин, но являлись безлюдными или малозаселенными. Технический мир неожиданно выделялся среди них. И я подумывал, что возможно дальше меня ожидает нечто подобное. Однако я ошибся. Вновь потянулись однообразные мирки с мелкими городками или, еще чаще, безлюдными степными землями. В одних мирах не было ни морей, ни океанов, в других – ничего, кроме песка бесконечных пустынь. Впрочем, попадались и заросшие невероятно дремучими лесами миры. В эти дебри мне лезть не хотелось.

В каждом из миров я раскрывал портал, изучал окрестности с высоты птичьего полета и, если находил что-то интересное, делал зарисовки. Так я минул около пятнадцати миров, безлюдных, с нетронутой природой. Мой альбом в итоге украсили несколько рисунков. Я нарисовал величественный водопад, срывающийся тонкой струей разбившегося и сверкающего под солнцем хрусталя с невероятной высоты в бирюзовую чашу озера. Нарисовал желтые скалы, пронзенные золотыми лучами рассвета, слегка тонувшие в утреннем тумане и похожие из-за многовекового сурового ветра на дырявый окаменевший сыр. Нарисовал странную хищную птицу – огромную, с кроваво-красным оперением, ухватившую мощным клювом в бледно-изумрудной чаще крупную змею, такую же зеленую, что ее чешуя казалась плотно вросшими в ее гибкое тело мелкими листьями.

Потом я пропустил несколько миров представлявших собой сплошные болота. В одном из них заметил, как водоплавающую птицу атаковала целая армия мелких червей, вынырнувших из склизкого топкого берега. От бедной пташки даже перышка не осталось. Я только присвистнул и, перелистнув портал, как великую книгу бытия, раскрыл следующий. Увиденное на болоте невольно вызвало воспоминания нашего знакомства с Гастом. Когда он узнал, что я умею отворять порталы, то удивился и спросил, неужели мне не хотелось побывать там. Тогда я ему ответил, что во многих мирах достаточно опасно. Даже слишком опасно. Я знал, о чем говорил. И болотные черви, способные сожрать любого за несколько мгновений, – не самое худшее, что могло произойти с невнимательным путником. Впрочем, таких опасных миров не так много, если судить по древним книгам, которые я просматривал и в темной обители, и в библиотеке Игнифероса в техническом мире. Путешественники, кто бы они ни были – маги или люди, рассказывали не меньше чем о сотне миров. И я постепенно приближался к этой границе. Что лежало дальше, мне предстояло выяснять уже на свой страх и риск.

Каждый раз, делая записи и зарисовки, я размышлял, как далеко простирается эта бесконечная цепь. Приведет ли меня путь когда-нибудь в тупик, как это произошло с первой обителью? Окажется ли вселенная миров не такой уж бесконечной, и найдутся ли у нее свои рамки?

Ретч иногда кратко писал мне в связующую книгу о событиях в Темной обители, впрочем, малозначительных. Скорее, он это делал, чтобы получить от меня ответное послание. В ответ же я обычно переносил из альбома в книгу какой-нибудь рисунок, в котором недавно побывал. Так почти незаметно прошло полгода, и, наконец, от Ретча появилась первая важная запись, которую я обнаружил на привале после скромного ужина.

Подходил к концу третий год странствий, когда число миров, в которых я побывал, перевалило за середину второй сотни. И тут очередной мир неожиданно поразил меня своей непохожестью на предыдущие. Вокруг раскинулись живописные взгорья. Отвесные скалы зубами древних чудовищ торчали из земли. Небольшие, но глубокие, озера лежали во впадинах гор и казались множеством зеленых глаз, устремленных в желто-зеленое небо. Мы с Шэдом долго не могли привыкнуть к этому небу, постоянно обращая наши взоры ввысь. Местное солнце, впрочем, выглядело вполне обычным, разве что более бледным и тусклым, а вот облака приобретали тот же странный небесный зелено-желтоватый оттенок, на закатах то превращающийся в охру, то приобретающий изумрудную зелень. Конечно, я не упустил случай, достал альбом и сделал несколько рисунков. Один я поместил в связующей книге с соответствующими комментариями. Ретч мне на это ответил: «Такое мне и во сне бы не привиделось. Хотя вот на две луны в первой обители тебе бы не помешало взглянуть. Уверен, тебе бы понравились здешние ночи. Кстати, малыш сейчас со мной. Не удержался и показал твои рисунки. Не беспокойся, он мне дал слово, что никому не скажет. Такой же настырный и любознательный как и ты – совсем замучил меня вопросами. Больше всего спрашивает, когда ты, наконец, вернешься. Я говорю, что уже совсем скоро. Прости, наверное, я травлю тебе душу, но… малыш тебе сам скажет…»

А дальше в книге возникло несколько слов на светлом наречии, написанных несколько корявеньким, неумелым подчерком. И обведенная чернилами детская ладошка.

– Я тоже люблю тебя, Эрси, – прошептал я, прижавшись губами к рисунку.

И написал несколько слов сыну. После этого вновь появилась надпись, сделанная рукой Ретча. «Он не знает темного наречия. Один раз я попытался взяться обучать его, но Авориэн меня чуть не убила». «Сам потом займусь этим, – написал я в ответ. – Спасибо, Ретч».

Я развел костер, на прутиках подвесил поджариваться над огнем пойманных мной перепелок. Откинувшись спиной на скалу, я еще долго смотрел на нарисованную ладошку Эрслайта, вспоминал, как Авориэн взяла с меня слово отказаться от него. Каким нелепым мне все это теперь казалось. Я очнулся от размышлений, когда Шэд настороженно поднял голову, вглядываясь во тьму и потягивая носом. А сам я почувствовал, как к нам кто-то медленно приближается в гуще ночного леса, что кто-то следит за нами. Шэд поднялся на ноги и оскалил пасть, издав такой угрожающий рык, что у меня от него побежали мурашки. Я подскочил, а из тьмы леса к нам выскользнули огромные тени. Свет костра отразился в их хищных глазах, а языки в оскаленных пастях оказались такими же яркими как языки пламени. Шерсть на Шэде встала дыбом, и он попятился ко мне. Чудовища шагнули следом, но их почти тут же остановили натянувшиеся поводки. Вслед за зверьми в круг костра шагнули их хозяева, одинаково одетые в плотные кожаные штаны и куртки, а на пястях у них имелись металлические накладки с шипами. В руках каждого находилась огненная плеть. И я тут же вспомнил, что видел такую у Ментепера, когда он пытался приказывать Шэду. Неужели я встретил магов, занимавшихся приручением оборотней?

Шэд потянул носом сухой, еще полный тепла воздух. Вокруг нас лежала залитая маревом уходящего дня вечерняя степь, на белесую, растрескавшуюся землю которой охряными волнами барханов наступала пустыня. Стелились по земле кустики ломких засохших растений, пожухлые травы, а ветер поднимал пыльные облачка. Солнце валилось за горизонт прямо перед нами, как раз на границе степи и барханов. Где-то впереди, чуть левее светила вырисовывался темный силуэт поселения.

– Шэд, – я потрепал зверя.

Он потянулся, встряхнулся, и я вскочил на него. Мы неспешно направились к поселению. Это оказался небольшой городок, окруженный облепленной глиной изгородью. У ворот стоял полусонный пожилой охранник. Увидев нас, он встрепенулся и направил в мою сторону копье. Шэд чуть напрягся, но я успокаивающе похлопал его по шее. Охранник что-то произнес. Наречие, к моему удивлению, походило на язык Бинаина, и я смог ему ответить.

– Я путешественник, – заверил я его. – У вас можно остановиться на ночлег?

Он внимательно оглядел меня.