В канун Рождества 1943 года в Москву прилетел генерал Уильям Донован, возглавлявший первое американское централизованное разведывательное учреждение —Управление стратегических служб (УСС). Он только что завершил изнурительную поездку в Китай и прибыл в Советский Союз с твердым намерением завязать контакт со своими советскими коллегами, аналогичный тому, что установлен у Советов с Британией. К большому удивлению сотрудников американского посольства, Донован уже на следующий день отправился в Министерство иностранных дел к Вячеславу Молотову и изложил ему свой план болгарской операции. И хотя Молотову, наверняка, пришлись не по душе намерения УСС в отношении Балкан, ибо они явно не совпадали с советскими претензиями в этом регионе, он довольно быстро организовал Доновану встречу с работниками Советской внешней разведки

[1]

.

Через два дня Донован был представлен комиссару государственной безопасности Павлу Фитину, главе внешней разведки Народного Комиссариата Государственной Безопасности (НКГБ). Фитин в свою очередь представил полковника Александра Осипова, возглавлявшего отдел подрывной деятельности на оккупированной Германией территории. Переводил Фитину полковник Осипов, чей английский язык был с явным американским акцентом. Легко представить возможную реакцию Донована, если бы он узнал, что «полковник Осипов» это на самом деле Гайк Ова-кимян, известный ФБР как «хитрый армянин». В 1941 году он был арестован и обвинен в шпионаже, но освобожден после германского вторжения в Советский Союз, а теперь стал заместителем Фитина, ответственным за англо-американские операции

[2]

. Несмотря на то, что об этой встрече рассказывали многие, столь подробно о «полковнике Осипове», его личности и деятельности, здесь говорится впервые

[3]

.

Изумление Донована было бы еще сильнее, если бы он знал, что Овакимян внимательно следил за внедрением в УСС, которое началось, едва американская служба разведки была организована в июле 1941 года, как подчиненный Рузвельту Департамент координации информации (ДКИ). У НКГБ было несколько отлично законспирированных агентов в УСС, известном советской разведке под кодовым названием «Изба». Агентом был, например, Данкан Чаплин Ли (Кох), заместитель главного советника и один из личных советников Донована

Если учесть, что Советы были неплохо информированы о планах и программах УСС, то становится понятной быстрота, с которой Доновану удалось добиться согласия на обмен разведывательной информацией и организацию отделов связи в Москве и Вашингтоне. Однако идея размещения отдела связи НКГБ в Вашингтоне была отвергнута директором ФБР, Эдгаром Гувером, на том основании, что это может ослабить безопасность США.

Несмотря на это препятствие, связь УСС и НКГБ была налажена и осуществлялась через военную миссию США в Москве. Положение НКГБ напоминало положение кошки, играющей с птичкой. Его агенты в УСС могли получить любую информацию, включая документы из Государственного и Военного департаментов, которые УСС не собиралось рассекречивать. Таким образом НКГБ обеспечивал Иосифа Сталина, Вячеслава Молотова и Лаврентия Берия официальной и неофициальной информацией, подтвержденной, как правило, другими многочисленными источниками, в первую очередь в Германии

4 июля 1945 года, то есть в первый же день, как только это стало возможным, в Берлин была послана команда сотрудников УСС. Самолет приземлился в американском секторе на аэродроме Темплхоф, когда весь город находился еще под советским контролем. Для работы УСС Аллен Даллес выбрал здание на тихой, не очень широкой улице Ференвег в популярном среди небогатых людей пригороде Далем в районе Целендорф, который почти не пострадал от бомбежек. Уходя под землю на несколько этажей, где были кабинеты сотрудников, сохранив квартиры и мастерские, дом выглядел идеальной декорацией для фильма по роману Ле Карре

[11]

.

Однако Даллес ненадолго задержался в этом здании. Попытки Донована из УСС создать сугубо гражданскую службу провалились, и 1 октября отделы разведки и контрразведки были переданы военным как один из отделов стратегической службы. Берлинское подразделение УСС стало Берлинской базой Департамента стратегической службы (ДСС) в военном ведомстве, а Даллес вернулся к своей юридической практике.

Перед отъездом он повидался с генералом Люцием Клеем и обговорил с ним проблемы, которые должны были встать перед ДСС в Германии и которые было невозможно решать с имевшимися у него сотрудниками. В то время генерал Клей был старшим американским офицером в Берлине. Даллес сослался на резкое снижение финансирования, отзыв сотрудников УСС и нежелание наиболее талантливых разведчиков оставаться в организации, не имевшей будущего

[12]

.

Не все трудности Берлинской базы были связаны с «советским преимуществом». Отношения с военными оставляли желать лучшего. Многие американские офицеры, включая генералов Эйзенхауэра и Клея, сразу заявили, что будь у них возможность напрямую вести переговоры с советскими оккупационными властями, многих проблем не было бы и в помине

[13]

. Однако американцы не понимали, насколько зависимы были и маршал Жуков и его заместитель, маршал Василий Соколовский, которые постоянно ощущали себя под властью политических надсмотрщиков типа Андрея Вышинского или тайных агентов вроде Ивана Серова. Через много лет Жуков, вспоминая свою первую встречу с Эйзенхауэром, скажет с грустью: «Знаете, я никогда не разговаривал с Эйзенхауэром наедине; рядом всегда был Вышинский»

Первоначально взгляд Клея на советско-американские отношения побуждал его опасаться, что направленные на советскую зону разведывательные операции повредят отношениям с командованием русских. Отсюда его желание, по словам Фрэнка Визнера, директора секретной разведки в Германии (УСС), «жестко контролировать нашу деятельность во всем ее объеме» и его участие в так называемом соглашении Клея—Соколовского, согласно которому перебежчики из СССР, обвиненные советскими чиновниками в совершении преступлений, были насильно возвращены в зону советского влияния. Однако к концу 1947 года Клей изменил свою точку зрения, ибо его отношения с советскими партнерами ухудшились, и он стал с гораздо большим вниманием читать информацию разведчиков БОБ

Поздним летом 1945 года у Берлинской Оперативной базы не было разведывательных задач. Понемногу собирались сведения о немцах, которые могли бы войти в будущее правительство, о новых профсоюзах, о деятельности местных чиновников, об актах насилия твердолобых наци. В общем-то, еще оставались сомнения в том, что БОБ станет центром разведки. Некоторые даже думали, будто Управление стратегических служб не планирует собирать информацию о том, что происходит за пределами американской зоны. А вот Советы на вопрос, надо или не надо действовать на территории союзников, всегда отвечали однозначно

[18]

.

Проблема расширения сферы разведывательной деятельности за пределы американской зоны была решена для УСС самими Советами. По мере того, как ужесточался контроль внутри советской демаркационной линии, американские военные получали все меньше информации об этой территории и не могли судить об экономической и политической ситуации в Восточной Германии. А так как такая информация была необходима, то БОБ стала чаще посылать донесения о перевозках, наличии продовольствия, земельной реформе, общественном мнении, состоянии промышленности, включая вывоз в Советский Союз целых заводов. Многие из этих донесений были основаны на беседах с беженцами, но постепенно БОБ организовывала разведывательную сеть, чтобы получать информацию постоянно.

Донесения о подчинении себе Советами железных дорог в Восточной Германии в конце августа 1945 года стали предвестником деятельности Берлинской Оперативной базы на этой ключевой системе перевозок — эта деятельность продолжалась и во время берлинской блокады. Кстати, БОБ первой получила информацию о Германской центральной администрации, которая была чем-то вроде теневого кабинета, организованного Советами для проведения в жизнь решений СВА, располагавшейся в военном городке Карлсхорст. Кстати, слово «Карлсхорст» стало вскоре синонимом советской власти и советской разведки в Восточной Германии

[19]

. Обратив внимание на сборпункт в Берлине-Лихтенберге, БОБ сумела добыть информацию о встрече представителей советской администрации с представителями центральной администрации (26—27 сентября), во время которой обсуждались вопросы промышленного развития в советской зоне. И также удалось обнаружить поезда, на которые грузили промышленное оборудование. Эта информация заставила политиков США в первый раз задуматься о сути экономической деятельности Советов в своей зоне

Политические донесения БОБ стали поступать в центр ближе к концу 1945 года. Поначалу американцы не очень верили во вмешательство СССР в политику Восточной Германии, однако несколько инцидентов в декабре 1945 года, коснувшихся Христианско-демократического союза (ХДС), привлекли их внимание

В политических донесениях БОБ постепенно стал фигурировать не только ХДС, но и кризис, спровоцированный решением Советов слить Коммунистическую партию Германии (КПГ) с Социал-демократической партией Германии (СДПГ). Когда западные коменданты, во главе которых встал генерал Клей, отказались дать разрешение на такое слияние в Западном Берлине (до тех пор, пока не согласится СДПГ), больше 29 000 человек проголосовали против слияния и меньше 3000 — за. Но даже и после того, как под большим давлением слияние все-таки произошло в Восточной Германии, результаты его для Советов были более чем неудовлетворительными. Например, в октябре 1946 года проголосовавших за восточногерманскую ХДС и Либерально-демократическую партию (ЛДП), еще одну «буржуазную» партию Национального фронта было больше, чем за недавно организованную Социалистическую единую партию Германии (СЕПГ). БОБ составила детальный отчет. Приложение №1 ясно показывает реакцию Советов. Унылой была встреча в декабре 1946 года маршала Василия Соколовского с руководством СЕПГ, в частности, с Вильгельмом Пиком и Вальтером Ульбрихтом, коммунистами со стажем, и Отто Гротеволем, бывшим функционером СДПГ, который смирился с объединением. Во время этой встречи лидеры СЕПГ обвинили советских представителей в своем провале на октябрьских выборах.

Следя за экономической политикой в советской зоне, БОБ установила факт перевозки промышленных объектов на территорию СССР. Поначалу советские представители говорили о восстановлении своей национальной экономики, разрушенной во время войны, и напоминали о соглашении союзников насчет военной промышленности в Германии. Но такой вывоз заводов и фабрик ничего не дал. В большинстве случаев оборудование доходило до места назначения абсолютно разбитым, бросалось, постепенно гнило и ржавело. Гораздо выгоднее было бы получать репарации от заводов, оставленных на территории Восточной Германии и руководимых восточногерманскими директорами

[25]

.

Одним из самых важных направлений работы разведки стала атомная бомба, которую Сталин вознамерился создать, используя восточногерманские ресурсы и даже нарушая соглашения союзников. Генерал Клей писал об этом времени: «Была организована советская корпорация для добычи урана, и слухи о насильственно согнанных туда рабочих начали доходить до нас»

[26]

. Эта корпорация называлась «Висмут» и была создана для добычи и перевозки восточно-германского урана.

Разведка в области советской атомной программы стала едва ли не самым главным делом БОБ, о котором пока еще никто должным образом не писал. Одной из первых успешных акций БОБ было обнаружение группы немецких ученых, вывезенных в Советский Союз в 1945 году. Урановые рудники и горно-обогатительная промышленность в Восточной Германии сразу стали ключевой целью, однако по мере того, как очевиднее становились замыслы Советов в отношении атомной бомбы, БОБ начала разведку в смежных областях, жизненно важных для СССР. Британские разведчики параллельно занимались тем же. Обе службы разрабатывали источники на заводе И.Г.Фарбена в Биттер-фельде в советской зоне, где выпускали очищенный кальций, необходимый для производства урана-235. БОБ принадлежит заслуга в подтверждении того, что кальций с завода в Биттерфельде вывозился прямиком в СССР, в подмосковный город Электросталь, получивший известность как производитель урана-235

БОБ также сообщила о производстве никелевой сетки на заводе Тева в Ньюштадте, также крайне необходимой Советам для использования в производстве урана-235. БОБ провела операцию по переправке наиболее квалифицированных рабочих завода в Западную Германию

Постепенно многие фирмы, снабжавшие своей продукцией «Висмут» и другие предприятия, стали советскими акционерными обществами под руководством Главного Управления советским имуществом в Германии (ГУСИМЗ). Один из источников сообщил в БОБ о производстве никелевой сетки в рамках ГУСИМЗ

Важными и неотложными оказались экономическая разведка вообще и внимание БОБ к ядерным интересам Советов в Восточной Германии особенно. Почему же тогда БОБ с такой настойчивостью занималась в 1946 году сбором информации о советских боевых приказах и дислокации войск? Ответ один. Инициатива здесь исходила не от БОБ. Это не было тщательно отработанной программой, но и такой, на-холящийся в стадии возникновения орган как ДСС, не считал возможным от нее отказаться. Можно сказать, что это была своеобразная борьба за выживание. Нам это стало известно из недавно рассекреченных документов ЦРУ.

Если в 1946 году германская миссия Управления стратегических служб была самой представительной из зарубежных миссий бывшего УСС, то БОБ являлась его самой большой базой. Зависела она исключительно от доброй воли военных в отношении ее снабжения, прикрытий и права проводить операции на оккупированной территории. Будущее всех нелегальных операций зависело от того, насколько миссия удачно функционирует в оккупированной Германии. Ее иерархическое положение было определено директивой от 30 января 1946 года, которая поставила подразделения разведки под контроль Генерального штаба и его старшего офицера разведки (Theater G-2), то есть генерала Эдвина Сиберта

[34]

. Сиберт стал офицером разведки «европейского театра» после того, как американцы потеряли свои передовые позиции в Восточной Германии в 1945 году. Теперь они стояли лицом к лицу с советскими войсками по всей демаркационной линии и не имели почти никакого представления о дислокации этих сил

[35]

.

Сиберт сделал решительный шаг. Он работал с поразительной энергией и упорством. За короткое время ему удалось превратить G-2 в главный разведывательный координатор на «европейском театре». Его офис контролировал всю армейскую разведку и контрразведку, однако поощрял ДСС в проведении независимых операций. За предоставление автономии БОБ обязалось уделять внимание военным объектам. Военно-разведывательная программа сбора информации под кодовым названием Грааль признала приоритет приобретения приказов и планов Советской армии по ведению военных действий

Грааль по сути являлся возвратом к операциям военного времени, когда досконально изучать врага было некогда. Этот способ ведения разведки мог быть успешным только при наличии мужественных и хладнокровных агентов, в чью мотивацию работать против Советов часто входили деньги и личные счеты — многие из немецких агентов воевали против Советской армии на Восточном фронте. Эти агенты контактировали со своими старыми знакомыми из восточногерманских городов, расположенных недалеко от советских гарнизонов, аэродромов, учебных полигонов. Местные агенты в свою очередь вербовали других, тех, кто помогал им собирать информацию. Большей частью местные агенты просто-напросто наблюдали за советскими сооружениями, иногда фотографировали их. Донесения привозили в Берлин курьеры или собирали агенты-групповоды.

В эту операцию было вовлечено более 250 агентов. Многие были арестованы, но их быстро заменяли другими, и операция продолжалась. Советские контрразведчики быстро засекли эту деятельность немцев и положили ей конец, выявив всю сеть и арестовав ее членов. Руководители советской контрразведки редко пытались приобретать двойников или перевербовывать агентов, вероятно, из-за их незначительного положения в БОБ. Арестованные были осуждены и отправлены в ГУЛАГ

Темным промозглым вечером на углу одной из улиц Восточного Берлина стоял советский капитан и нервно теребил в кармане листок бумаги. Ему предстояла встреча со связником, от которого он должен был получить помощь в переправке на Запад. От настоящей войны он был весьма далек. В Германию приехал незадолго до этого из Ленинграда как член команды торопливо отобранных специалистов. Их задача состояла в том, чтобы присматривать за выпуском остро необходимого Ленинграду оборудования для набиравшей силу электронной промышленности. Ему всегда нравилось, как живут на Западе, он любил американский джаз, поэтому, получив новое назначение, он даже не скрывал своей радости. Накануне отъезда он говорил об этом с другом, который недавно демобилизовался из армии и вернулся из Германии. Осторожно, с оглядкой, друг рассказал о некоем немце, который мог бы показать ему Берлин. Капитан познакомился с немцем и влюбился в яркие огни Западного Берлина. А его новый немецкий приятель намекнул, что знает одного человека и тот мог бы помочь ему остаться на Западе.

И теперь капитан ждал встречи. Несмотря на волнение и страх, он не мог сдержать улыбки, когда думал о той жизни, что ждала его на Западе. Рядом остановился черный «седан», и, помедлив мгновение, капитан сел в него. Молчаливый водитель повез их прочь от тьмы, которая за последние два с половиной года стала символом Восточного Берлина. В конце концов капитан повернулся к своему немецкому знакомому и взял у него сигарету. Этот простой, знакомый жест придал ему уверенности, и страх стал понемногу проходить. Когда они приехали на некую виллу, хозяева, пожимая ему руку, обращались к нему на этаком американском варианте английского языка. Оглядевшись и обратив внимание на форму встретивших его мужчин, капитан совсем успокоился.

На вилле капитан удобно устроился в мягком кресле, закурил еще одну сигарету и в ответ на расспросы американцев стал с воодушевлением рассказывать о себе. Один из офицеров переводил его речи на английский. Однако постепенно он стал ощущать растущее недовольство хозяев. И наконец, один из них, оборвав его на полуслове, воскликнул на чистейшем русском языке: «Все! Хватит! Теперь рассказывай о своих связях с американской разведкой в Ленинграде!»

Этот капитан никогда не был американским шпионом. Он стал жертвой операции

Операция под названием

Некоторые говорили, что если бы Запад сумел понять Сталина и методы, которыми он правил страной, «холодной войны» можно было бы избежать. Победив Германию в 1945 году, авторитет Сталина для русского народа, истерзанного войной и мечтающего о лучшей жизни, никогда не был столь высок. Однако ему все равно было мало власти и внутри страны и за ее рубежами. Московские чиновники, контролировавшие советскую разведку и контрразведку в Германии в 1945 году, в свою очередь контролировались бесчестным диктатором, который смотрел на разведку и контрразведку как на главный инструмент контроля и подавления. Людям, служившим в этих организациях, «хозяин» внушал страх и ужас. Большинство необъяснимых замен на ключевых постах в этих службах можно объяснить только стремлением Сталина, внедряя верных, но недалеких людей, контролировать своих амбициозных «слуг». Такая практика порождала ревность и возбуждала враждебность в Германии в конце войны и после ее окончания, когда соперники боролись за благосклонность Сталина. Даже после его смерти и десталинизации Советского Союза такая практика продолжала существовать

[56]

.

Первые разведывательные операции большевиков относятся к октябрю 1917 года. Феликс Дзержинский, польский революционер, большевик, создал ЧК — Чрезвычайную комиссию для борьбы с контрреволюцией и саботажем. Отдел внешней разведки ЧК был сформирован 20 декабря 1920 года

[57]

. ЧК была несколько раз переименована в 20-х годах, но до сих пор советских разведчиков и контрразведчиков называют чекистами.

В 1934 году Сталин создал новый Народный комиссариат внутренних дел (НКВД), который должен был заниматься государственной безопасностью и порядком в стране. Под руководством ее первого жестокого начальника Генриха Ягоды эта организация начала сталинские репрессии 30-х годов и внушила людям страх надолго после того, как она перестала существовать.

В 1936 году Сталин заменил Ягоду еще более жестоким Николаем Ежовым, а в декабре 1938-го убрал и его, сделав при этом козлом отпущения за чудовищные репрессии 1930-х годов

В 1938 году недоброй памяти Лаврентий Берия возглавил НКВД, приведя туда своих людей с Кавказа. В начале 1941 года Сталин затеял эксперимент с реорганизацией контрразведки и внешней разведки, когда ключевые учреждения выделились в отдельное ведомство — НКГБ (Народный комиссариат государственной безопасности). После нападения Германии в июне 1941 года они снова стали частью НКВД, которым руководил Берия. Несмотря на свою паранойю, Сталин, по-видимому, решил рискнуть, возвращая Берия прежнее положение, ибо понимал, что только твердая рука может консолидировать и координировать службы, занимающиеся внутренними делами и государственной безопасностью, если приходится противостоять беспрецедентной угрозе его личной власти. Война с Германией до самого ее конца была главным делом советской службы безопасности и внешней разведки.

В своих неопубликованных мемуарах Павел Фитин, глава внешней разведки, описывает решение ЦК в отношении проблем, связанных с Германией

[59]

. Из-за того, что организация стала предпринимать большие усилия для подготовки разведывательных групп и расширению поля их деятельности, ЦК решил разделить ее на два управления — Первое и Четвертое. Первое, то есть внешняя разведка, должен был собирать информацию о Германии и ее союзниках, а также о политике Соединенных Штатов и Англии в отношении Советского Союза и Германии и о политике других капиталистических стран, не участвующих в войне. Ему также вменялось в обязанность заниматься промышленной разведкой и контрразведкой за рубежом.

Четвертое управление (диверсионно-разведывательное), организовывало и руководило группами, воевавшими вместе с партизанами за линией фронта. Фитин пишет, что один из его заместителей — Павел Судоплатов — был начальником этого управления

[60]

. Разведывательное управление, главной задачей которого было руководство внешней разведкой, помогало Четвертому управлению. На самом деле происходил постоянный обмен кадрами между Первым и Четвертым управлениями

[61]

.

В апреле 1943 года, когда в войне наступил перелом в пользу Сталина, советская контрразведка и разведка вновь были реорганизованы, на сей раз в нечто, продержавшееся до конца войны. Главное управление государственной безопасности получило самостоятельность в качестве НКГБ 14 апреля 1943 года и под руководством Всеволода Меркулова, бывшего начальника и верного Берии человека, вновь взяло под свой контроль контрразведку и внешнюю разведку. Берия остался руководителем НКВД и членом Государственного Комитета обороны. НКВД под управлением Берия вместе с тысячами специальных войсковых групп провели депортацию многочисленных этнических групп с их родных мест

[62]

. В этих операциях Берия помогали Иван Серов и Богдан Кобулов, сыгравшие потом значительную роль в послевоенной Германии.

В то же время военная контрразведка приобрела новую структуру в рамках советской бюрократии. Она занималась выявлением германских агентов в Советской армии и была ответственна за политическую надежность всего воинского состава от генералов до рядовых. Ее специальные подразделения (особые отделы) были выведены — вместе с их начальником Виктором Абакумовым — из Главного управления государственной безопасности НКВД и составили новую организацию, то есть Третье главное управление контрразведки, или СМЕРШ (смерть шпионам) в рамках Народного комиссариата обороны (НКО). Эта реорганизация облегчила координацию контрразведывательных операций и военных планов. Однако большинство сотрудников военной разведки не ощутило разницу ни в своих обязанностях, ни в отношениях с войсками, к которым они были прикомандированы. Не было изменений и в штате сотрудников. Например, Абакумов, новый руководитель СМЕРШа и бывший руководитель военной контрразведки в службе государственной безопасности, продолжал занимать тот же кабинет в здании НКГБ на Лубянке, несмотря на переподчинение комиссариату обороны

Сталин затеял эту реорганизацию, почуяв потенциальную угрозу своей власти из-за растущей популярности его генералов и неизбежного знакомства солдат и офицеров с заграничной жизнью, о которой они, вернувшись домой, могли рассказать

Человеком, выбранным для переориентации этих организаций на операции мирного времени в Германии, был генерал-полковник Иван Александрович Серов. Приехав из Польши, где он называл себя генералом Ивановым, Серов взял на себя управление операциями, которые должны были проложить дорогу прокоммунистическому правительству в Германии. Для всего мира Серов был заместителем маршала Жукова, главы Советской Военной администрации, однако его богатый послужной список в органах государственной безопасности указывает на совсем другой род деятельности. В действительности он был личным представителем Народного комиссара внутренних дел (НКВД СССР) в группе Советских оккупационных войск в Германии (уполномоченный НКВД в Германии)

[67]

. Таким образом Серов руководил Управлением внутренних дел. Например, 27 июля 1945 года Серов отдал приказ об организации специальных лагерей НКВД для нацистов и всех, кто противостоит политике Социалистической единой партии Германии (СЕПГ) в Восточной Германии

[68]

. Управления внутренних дел, занимавшиеся полицейскими функциями, пожарными частями, тюрьмами и охраной, были также организованы во всех районах, контролируемых советской администрацией. Серов использовал их для организации новой германской службы безопасности и судебной системы.

Однако самым важным направлением деятельности Серова в конце войны было создание невоенной контрразведывательной группы, которая могла бы бороться с остававшимися нацистами и будущими оппонентами советской оккупационной политики. Советская контрразведка так же, как американская, была озабочена донесениями об активной деятельности нацистского подполья. Более того, Советы боялись, что это подполье уже объединилось с «реакционными кругами в Англии и Соединенных Штатах ради организации антисоветского фронта»

[69]

.

Имея такую власть в своих руках, Серов стал ключевым персонажем в иерархии советского государства, таким, который занял свое положение, с готовностью подчиняясь малейшему желанию Сталина. Серов охранял сталинского сы-на-алкоголика, который служил в ВВС в Германии. Но так как Серов перепрофилировал некоторые подразделения СМЕРШа на новую роль службы государственной безопасности, то тем самым он нажил себе в Москве врагов.

В Берлине безопасность была на первом месте, поэтому Серов поручил офицерам из СМЕРШа 1-го Белорусского фронта сформировать Берлинский оперативный сектор (Берлинский оперсектор). Первым послевоенным руководителем сектора был генерал-майор Алексей Матвеевич Сиднев, протеже Серова. Его официальное звание — начальник отдела общественной безопасности и внутренних дел при Советской Военной администрации

В дополнение к берлинскому оперсектору были организованы оперативные секторы НКГБ в столице каждой провинции (земли) для проведения контрразведывательных операций. Сотрудников набирали из управлений СМЕРШа и контрразведки органов государственной безопасности на территории Советского Союза. В Берлине оперативные группы были во всех районах. Обычно работавшие в контакте с советской военной комендатурой или управлением НКВД, они являлись орудиями советской политики в отношении Германии в послевоенные годы.

Приоритетной задачей Советских властей было установление контроля над советской зоной, поэтому Серов был полностью поглощен новыми оперативными секторами и группами НКГБ. Тем не менее управление внешней разведки НКГБ стремилось начать деятельность в Германии. Но начинать приходилось с основ. Надо было установить свое присутствие в Германии. Резидентуры, которая прежде была в Берлине, не стало в июне 1941 года. И тут, основываясь на архивных данных, мы впервые проследим методы работы НКГБ по ее созданию в Восточном Берлине. Это было совсем иначе, нежели у берлинской службы американцев.

16 апреля 1945 года Сталин в качестве предварительного шага одобрил план прикомандирования политических советников к штабу каждого фронта, занятого совместными операциями на чужой территории

[76]

. Помимо этих советников, были еще оперативные группы, состоявшие из трех офицеров, радиооператора и шифровальщика.

Когда фронты вошли в Германию, эти группы должны были снабжать Москву информацией о положении в стране, включая настроения жителей и экономическую ситуацию. Они также сообщали о деятельности представителей британцев и американцев в регионах, находившихся под совместным контролем, и готовили почву для операций на Западе после падения Германии

[77]

. Начиная с июня 1945 года группы, прикомандированные к 1-му и 2-му Белорусским фронтам и 1-му Украинскому фронту, были соединены и отданы в подчинение Первому (внешняя разведка) управлению НКГБ в Москве. К августу резидентура в Карлсхорсте уже начала работу. Ее первым резидентом стал Александр Коротков, опытный разведчик, который был заместителем резидента в Берлине в 1941 году

[78]

.

Во время войны Коротков служил в Первом управлении, довольно часто совершая поездки за границу (Афганистан — 1943 г., Польша и Румыния — 1944 г.). Кроме того, он часто бывал на фронте в связи с операциями с агентами-двойниками и радиооперациями, где участвовали немцы под советским контролем. У него был богатый оперативный опыт, и он хорошо знал положение в Германии, поэтому его назначение в Берлин представлялось разумным

После создания Советской Военной администрации во главе с Жуковым в Карлсхорсте резидента Короткова назначили заместителем политсоветника Аркадия Александровича Соболева и резидентура получила прикрытие в Управлении политсоветника

По мере того, как росло недовольство восточных немцев советской оккупационной политикой и усилились противоречия между бывшими союзниками спорадические проверки Советами наземного транспорта и самолетов, держащих курс на Западный Берлин, превратились в блокаду, вызывавшую страх новой войны. И хотя Советы называли блокаду ответом на действия Запада, касающихся денежной реформы, очень скоро она стала проверкой решимости Запада остаться в Берлине. У западных лидеров сложилось мнение, что они потеряли Чехословакию в качестве свободного государства, кроме того, они чувствовали большой военный нажим в Берлине, поэтому они решили создать западно германское государство как часть обороны Европы, которая будет поддерживать крепкие экономические, законодательные связи с Западным Берлином. Разведки играли ключевую роль в определении позиции обеих сторон во время кризиса. Так донесения БОБ о военных возможностях и намерениях СССР и Восточной Германии смягчали опасения Запада по поводу развязывания новой войны. В то же время обширные доклады советской разведки о решимости Запада остаться в Берлине не пугали Сталина, пока не началось массированное снабжение Западного Берлина продовольствием, одеждой и т.д., ибо КИ их не предвидел и не доносил о них, и тогда он снял блокаду. Разведывательные аспекты блокады, как она виделась с обеих сторон, никогда прежде не предавались широкой огласке.

1947 год закончился так же, как 1945 год. Советская Военная администрация не скрывала планов насчет смещения лидеров Христианско-демократической партии в своей зоне. Когда маршал Жуков выступил с обвинением лидеров партии в декабре 1945 года, донесение о его демарше, посланное БОБ, предупредило о намерениях Советов, в которые многим было трудно поверить, но и игнорировать которые оказалось уже невозможно. Для многих американских официальных лиц в Берлине желание Советов открыто продемонстрировать свою нетерпимость к политической оппозиции означало то, что Советы готовы выставить западных союзников из Берлина. Пресса в советской зоне уже ставила под сомнение эффективность четырехсторонней оккупации Берлина, и американское посольство в Москве предсказывало «шумную кампанию с целью «выкурить» нас»

[120]

. Оказалось, дело далеко не только в шуме. 22 декабря 1947 года ЦРУ доложило, что «возможно, советские власти предпримут шаги, чтобы заставить своих союзников вывести войска из Берлина»

[121]

.

Генерал Клей, который после захвата Берлина не переставал утверждать, что с политикой СССР в Восточной Германии надо бороться в открытых дискуссиях, был среди американских лидеров, переменивших свои взгляды после получения доказательств, подтверждавших намерения СССР. Его новая точка зрения появилась как раз вовремя, чтобы поддержать идею денежной реформы. К 1947 году генерал Клей совершенно убедился, что дальнейшее обновление экономики в западной зоне невозможно, пока люди не верят в устойчивость имеющихся у них и ничего не стоящих денежных знаков. Денежная реформа стала необходимостью для всей Германии, но если это было недостижимо, то ее следовало провести в западной зоне, даже несмотря на возражения Советов, которые видели в плане Клея прямой вызов и понимали, что денежная реформа в Западной Германии не просто сделает разрыв между зонами необратимым, но еще более остро противопоставит друг другу две экономические системы.

Советы довольно быстро узнали о денежной реформе, предложенной Клеем, однако донесения и доклады Сталину составлялись таким образом, чтобы успокоить диктатора, который был убежден, что американцы, если на них надавить, оставят Берлин. 31 декабря 1947 года, например, из КИ в Берлине ушло к Сталину донесение якобы от «хорошо информированных американцев», сообщавшее, что «берлинский вопрос вызывает у американцев большое беспокойство», так как они понимают, что денежная реформа, ограниченная западными зонами, лишит их возможности остаться в Берлине даже при сохранении нынешней четырехсторонней администрации. В то же время вся нелегальная антисоветская пропаганда, направляемая ими в советскую зону, идет из Берлина... Они хотят удержать Берлин что бы это ни стоило и даже готовы на уступки»

[122]

.

Другие доклады были еще более определенными и должны были быть приняты во внимание. 5 января 1948 года источник КИ сообщал о переговорах Клея с Джеком Беннетом, его финансовым советником, и Теодором Боллом, главой финансового управления Военной администрации, о необходимости денежной реформы во всех четырех зонах и настойчивом желании США печатать новые деньги в Берлине. Источнику было сказано, что если возникнет необходимость в проведении денежной реформы только в Западной Германии, то купюры уже отпечатаны и привезены в американскую зону

20 января 1948 года маршал Соколовский резко отверг предложение о денежной реформе, которое генерал Клей сделал Союзному Контрольному совету. Клей был огорчен реакцией Соколовского, так как увидел в ней подтверждение ужесточающейся политики СССР в Контрольном совете и союзнической комендатуре, ответственной за порядок в Берлине после провала в декабре совещания министров иностранных дел. На Потсдамской конференции в июле 1945 года было принято решение ,о том, что министры иностранных дел четырех государств — США, СССР, Великобритании и Франции — будут встречаться каждые три месяца для обсуждения германских дел. Встреча в Лондоне в декабре 1947 года должна была стать последней попыткой разрешить противоречия союзников. И она провалилась.

5 марта Клей послал тревожную телеграмму в Вашингтон, предупреждая, что война «может начаться с драматической внезапностью». Это была удивительная телеграмма, так как не основывалась на донесениях разведки о подготовке Советов к войне. Лишь 12 марта начальник БОБ Дана Дюранд и его заместитель Питер Сичел узнали о телеграмме Клея. И они вновь повторили оценку обстановки, данную ими ранее, в декабре 1947 года: Советы не собираются использовать в Германии военную силу для достижения политических целей. 16 марта ЦРУ заверило президента Трумэна в том, что «нет достоверных сведений о подготовке Советами военных действий, которые могли бы начаться в ближайшие шестьдесят дней»

Глядя с позиций сегодняшнего времени, легко понять, что Советы были полны решимости использовать кризис 1948— 1949 годов, добиваясь своей цели прекращения присутствия представителей Запада в Берлине, а не добившись этого, укрепить свою власть в Восточной Германии. Однако в то время ситуация не казалась такой простой. Было много факторов и внешне не связанных между собой событий, определивших результат. Январь и февраль 1948 года прошли относительно спокойно, несмотря на попытки Советов мешать американским и английским транспортам и обычные пререкания в Контрольном совете и Союзной комендатуре. Неожиданно, в конце февраля, события в Праге эхом отозвались в Берлине. Хотя решение, принятое чехословаками летом предыдущего года, не участвовать в плане Маршалла, внушало опасения, все же ставшая после войны у власти непростая коалиция казалась довольно крепкой. Все закончилось, когда лидер чехословацкой коммунистической партии Клемент Готвальд, поддержанный рабочей милицией, заставил президента Эдуарда Бенеша подать в отставку. Хотя западные лидеры и осознавали ненадежность чехословацкой коалиции, скрытое влияние Советов на правительство Бенеша и твердое намерение Готвальда добиться полной власти вызвало шок на Западе. Захват коммунистами Праги создал атмосферу страха в Европе. И, естественно, это в первую очередь сказалось на «кризисной» телеграмме Клея.

К марту вмешательство Советов в железнодорожное и автомобильное сообщение западных союзников в Берлин и из Берлина стало очевидным. Затем Советы потребовали закрыть американскую станцию скорой помощи на дороге Берлин-Гельмштедт и убрать американских военных связистов, отвечающих за содержание кабельных линий дальней связи, проходящих через советскую зону в американскую зону

[126]

. 20 марта Советы вышли из Союзного Контрольного совета. К концу месяца они пригрозили остановить весь военный транспорт, если им не будет предоставлена возможность осматривать груз и документы пассажиров. Некоторые думали, будто эти акции являются частью широкомасштабной кампании Советов по выдворению союзников из Берлина

6 апреля напряжение усилилось, когда советский истребитель, занимавшийся беспокоящими маневрами, столкнулся с английским пассажирским самолетом. Последний разбился, погибли все пассажиры. 15 мая КИ доложил о разговоре генерала Клея, известном от «близкого к генералу американца». Клей заявил, что «американцы будут оставаться в Берлине, пока он не получит приказ покинуть город». Он также сказал, что опасается следующего шага русских в их кампании по выдворению западных союзников из Берлина, который наверняка будет заключаться в полном перекрытии воздушных коридоров. В этом случае ему «придется организовать защиту американского транспорта с помощью истребителей... Если русские захотят запретить американским самолетам летать, им придется открывать огонь по американским истребителям».

Англичане и французы заняли несколько иную позицию. В донесении говорилось, что Клей в том же разговоре упомянул, будто «французы «сыты по горло» происходящим, да и англичане недалеко от них ушли. Сэр Брайан Робертсон, британский военный губернатор, например, имел «приказ из Лондона не ужесточать отношения с русскими». Правительство Великобритании связало Робертсона по рукам и ногам. Когда 6 апреля случилась авиакатастрофа, Робертсон довольно энергично говорил с Соколовским, а потом получил указание из Лондона написать «более мягкую ноту». КИ, который получил копию этого донесения, приписал: «Информация достойна доверия. Руководство СВА проинформировано»

Когда западные союзники ввели 20 июня новую купюру — западную марку — в своих зонах, Советы прекратили подачу электричества в западные секторы Берлина, перекрыли автомобильные дороги, остановили железнодорожный транспорт и баржи. Прекратились поставки продовольствия и горючего из восточной зоны, на которые рассчитывал Западный Берлин. В конце июня началась блокада. 1 июля советские представители вышли из комендатуры.

Аскольд Лебедев, член секретариата СВА в то время, вспоминает начало блокады, как оно виделось из Карлсхор-ста. С его точки зрения, споры насчет денег были вторичными в решении Советов заставить союзников покинуть Берлин. Сотрудники Соколовского радовались, когда началась блокада, думая, что теперь-то союзники оставят весь город им. Им даже в голову не приходило, что блокада может закончиться неудачей. Многие считали само собой разумеющимся, что без еды и топлива из Восточной Германии у западных держав нет выбора и придется уходить

[129]

. Однако американцы раскрыли совсем неожиданную карту. Едва началась блокада, как все необходимое стало доставляться в Западный Берлин по воздуху. Это удивило Советы и успокоило жителей Западного Берлина, которые поняли, что американцы решили остаться и поддержать жизнь в городе во время кризиса.

После снятия блокады видимое возвращение к нормальным отношениям между четырьмя союзниками затруднило Западу работу по организации обороны Западной Европы. Противники ее перевооружения были еще весьма сильны, хотя западные союзники понимали, что без германского участия СССР выиграет в военной конфронтации в Европе. Корейская война драматически все изменила. Захват Южной Кореи северокорейской армией в июне 1950 года многие восприняли как прелюдию подобного же захвата Германии самим СССР или набирающим силу восточногерманскими вооруженными силами. Запад энергично стремился к расширению НАТО и включению Западной Германии в европейский оборонительный союз. Однако Сталин не располагал достаточной информацией о том, почему Запад жаждет защитить себя в случае возможного конфликта с Советами. До сих пор доклады КИ были недоступны историкам, занимающимся доказательствами германской «ремилитаризации», а теперь известно, что в них отсутствует упоминание о корейском конфликте. Исторические исследования о корейской войне, относящиеся ко времени после «холодной войны» и пытающиеся понять причину северокорейского вторжения, делают упор на взаимоотношения Сталина, Мао-Цзэдуна и Ким-Ир-Сена. Они почти не обращают внимание на неспособность Сталина просчитать резонанс от этого вторжения в Западной Европе и США. А ведь именно эта большая ошибочная оценка заложила фундамент стратегической конфронтации, лежавшей в основе «холодной войны» до самого ее конца

[191]

.

Имея великолепные источники во французском правительстве, КИ был отлично информирован о ситуации в Западном Берлине после снятия блокады и введения новой западной марки. Особое внимание, уделяемое КИ экономическим вопросам, и регулярное направление докладов на эту тему в Москву отражают личную озабоченность Сталина проблемами мировой экономики и, в частности, германской экономики. Однако его интерес уходил корнями в «жесткий экономический детерминизм, лежавший в основе империализма большевиков», в который верили или делали вид, что верят, даже самые опытные советские дипломаты. Таким образом, большая часть донесений КИ о нормальных экономических недоразумениях между западными странами имела тенденцию преувеличивать эти «противоречия» и таким образом укреплять взгляды Сталина и его советников

[192]

.

Советы особенно интересовались Рурским районом, промышленным и добывающим центром, который сыграл очень важную роль для германского производства вооружений в обеих мировых войнах. 22 октября 1949 года берлинская резидентура КИ составила доклад о различных спорных вопросах, касающихся Рура, и об американских инвестициях, угрожавших местной инициативе. Американцы настаивали, например, на том, чтобы электрификация железных дорог была доверена частным, а не государственным фирмам. Этот и другие примеры влияния американского капитализма, как говорилось в докладе, побуждали некоторые западногерманские и европейские фирмы выступать против экспансии американского влияния в Европе. Доклад, по-видимому, основанный на достоверной информации, заканчивается нелепым прогнозом, мол, после окончания действия плана Маршалла в Соединенных Штатах начнется экономический кризис

[193]

.

29 августа 1949 года берлинская резидентура составила четырехстраничный доклад о тяжелом экономическом положении в Западной Германии после образования Федеративной республики. Отметив, что промышленность Западной Германии работает ниже уровня своих возможностей, автор доклада делает пессимистический анализ ситуации в Западной Германии летом 1949 года. Вероятно, доклад написан одним человеком, однако выраженные в нем взгляды, по-видимому, отражали информацию доступных, открытых изданий

23 октября 1949 года КИ распространил доклад, в котором говорилось об упадке в промышленности и увеличении безработицы в Западном Берлине — эти проблемы якобы возникли после введения западной марки и усилились за несколько последующих месяцев. В документе говорилось, что проблемы стали результатом решения западноберлинских властей возражать против восстановления «нормальных экономических отношений между западными секторами и советской оккупационной зоной, особенно в области добычи сырья». Дальше следовало: «Берлинская секция экономического совета Бизонии заявляет, что «в возникшей политической ситуации преимущества жизни в восточной зоне послужат стимулом для объединения Берлина с этой зоной». Согласно докладу, другой причиной безработицы было постепенное закрытие промышленных предприятий в Западном Берлине и частичный перевод их в Западную Германию. В заключение сказано, что «неизбежным результатом расхождения интересов западных держав и их германских протеже, несомненно, будет подчинение экономики западных секторов Берлина интересам американской монополии»

Негативный взгляд на западногерманскую экономику был подкреплен докладом о безработице в западных секторах. Распространенное КИ резюме (12 декабря) основывалось на ежемесячных отчетах с июля по октябрь берлинской секции экономического совета Бизонии. Замминистра иностранных дел Валериан Зорин в своей сопроводительной записке сетовал на то, «серьезные экономические трудности ускоряют процесс пролетаризации населения и уничтожение техников и ремесленников». В последнем параграфе он отметил, что о сути доклада Сталин и члены Политбюро проинформированы

Советы стремились получить доказательства разногласий западных стран в отношении Германии. Шифрованная телеграмма из парижской резидентуры КИ, например, говорит о недовольстве французского коменданта Жана Ганева-ля заинтересованностью американцев и англичан в превращении Западного Берлина в двенадцатую землю Западной Германии и цитирует высказывания французского верховного комиссара Андре Франсуа-Понсе, имевшего намерение поговорить с Аденауэром на эту тему

[199]

. У американцев и англичан были свои разногласия. Согласно сообщению московского КИ в берлинскую резидентуру КИ, «англичане полностью поддерживают американцев в вопросе восстановления германского империализма для борьбы с СССР, однако они в то же время боятся, что возрождение германской промышленности создаст опасного конкурента британской промышленности и сократит их экспортные возможности». Москва продолжала давить на берлинскую резидентуру КИ, ибо ей нужна была информация, которая помогла бы создать конфликт между соперничавшими капиталистическими странами.

Когда министры иностранных дел Соединенных Штатов, Великобритании и Франции встретились в Париже 9—10 ноября 1949 года для обсуждения германских проблем, КИ предоставил Сталину и членам Политбюро полный протокол переговоров — великолепный пример возможностей КИ добывать информацию. Шестистраничный сопроводительный доклад содержал анализ переговоров. Хотя «германский вопрос» был поставлен на повестку дня по инициативе Британии, пишет КИ, госсекретарь США Дин Ачесон играл лидирующую роль в дискуссиях. Он «настаивал на принятии самых далекоидущих решений, направленных на восстановление политического и военно-экономического потенциала Германии». Аналитики КИ писали: «Бевин поддерживал Ачесона во всех принципиальных вопросах, хотя его собственное выступление было более осторожным. Французский министр иностранных дел Робер Шуман пытался противостоять американскому давлению... однако в заключительной дискуссии согласился с позицией США по всем принципиальным вопросам»

КИ очень чутко относился к попыткам восстановить «военно-экономический потенциал Германии». Доклад берлинской резидентуры от 29 августа 1949 года, озаглавленный «О вопросах, обсуждаемых на конференциях генеральных штабов Западных держав во Франкфурте-на-Майне», соединяет решительно просоветскую и антиамериканскую точки зрения нескольких источников. Этот доклад, возможно, подготовленный источниками КПГ в Западной Германии, был прочитан самыми влиятельными советскими деятелями, причастными к принятию решений. В нем говорилось, что западногерманский Совет земель противостоит планам ввести Западную Германию в европейскую оборону без консультаций с ним. Многие источники считали, что причиной лихорадочной спешки американских политиков была атомная бомба, которая вот-вот должна была появиться в СССР. В заключение было сказано, что немцы против перевооружения из-за воспоминаний о диких бомбежках союзников во время войны. Авторы доклада были уверены, что сопротивление будет зависеть от того, как «пролетариат и его партия смогут помешать Западной Германии трансформироваться в оплот фашизма и антикоммунизма»

Из общего содержания докладов КИ об экономических проблемах Запада и разногласиях западных союзников в этот период Сталин должен был сделать вывод, что у него есть хороший шанс упрочить советское положение в Германии. В начале 1950 года в ФРГ были отменены карточки, однако экономические проблемы оставались. Разногласия союзников насчет своих отношений с западногерманским государством были у всех на уме, и это было главным. Корейская политическая ситуация почти ничего не значила для европейцев. 21 марта Аденауэр предложил экономический союз Франции и Германии, и в мае министр иностранных дел Франции Шуман сделал предложение — объединить французскую и германскую угледобывающую и сталелитейную промышленности под общим руководством.

Понимая, что Франция останется ключевой фигурой в определении положения Западной Германии в послевоенной Европе, КИ всеми силами добывал информацию о взглядах лидеров Франции на Германию. В середине июня источник КИ изложил свой разговор с Жаном Моннэ, Генеральным комиссаром французского плана, в котором Моннэ сказал, что «надо винить американскую «атомную дипломатию» за ухудшение положения в Германии», однако еще не слишком поздно «возвратиться к четырехстороннему контролю над Германией». Моннэ продолжал: «Если нельзя договориться с русскими, Франции необходимо принять предложение Аденауэра о франко-германском экономическом союзе, несмотря на всю его рискованность». Моннэ подчеркнул, что «безопасность Франции ни в коей мере не обеспечена Атлантическим пактом, потому что у американцев [в Европе] всего две дивизии. Что до американского вооружения, то Франция примет его, но тихо, и не только из-за того, что СССР испугается, но поднимать шум означало бы играть на руку французским коммунистам»

Вторжение Народной армии Северной Кореи в Южную Корею 25 июня 1950 года привело в шок политиков и военных по обе стороны Атлантического океана. После 1950 года было много споров о причинах корейской войны и почему так гневно реагировали США, после того как они (США) заявили, что Корея находится вне границ их обороны. Историки последнего времени, изучив действия Советов, приведшие к нападению, сделали вывод, что Ким-Ир-Сен был подстрекателем. Очевидно, Ким уговорил Сталина оказать ему необходимую поддержку для вторжения на юг после того, как Сталин убедился, зная заявления американских деятелей, «что Соединенные Штаты не вмешаются». Со своей стороны, Сталин, наверняка, был под влиянием того, что Мао поддержал предложение Кима

[205]

. Но даже если вторжение было совершено по инициативе Ким-Ир-Сена или из-за пассивности Сталина, его бы не было без санкции СССР, принимая во внимание множество связанных с этим тяжелейших проблем тылового обеспечения

[206]

. Влияние этого нападения на Соединенные Штаты и их европейских союзников повлекло далеко идущие последствия в отношении Германии, и в конечном счете привело к американской политике «холодной войны» в Европе.

Даже Дин Ачесон, автор речи 12 января 1950 года, в которой сказал, что Южная Корея находится вне оборонительных границ США, заявил, что нападение Северной Кореи стало «откровенным, ни с чем не сравнимым вызовом нашей международно признанной позиции как защитников Южной Кореи»

[207]

. Реакция Европы на нападение была еще более резкой

[208]

. Ни один ответственный политик западного альянса не ожидал, что Советы будут угрожать послевоенному устройству военной конфронтацией. Вызов, сделанный в Южной Корее местными войсками, обученными и вооруженными Советской армией, предполагал нечто подобное и в Германии — хотя, как указывал Эйзенхауэр, «использование восточногерманских войск по корейской модели будет означать почти открытое объявление войны... Это потому, что... [советские] войска сейчас оккупировали Восточную Германию и реально контролируют эту территорию»

Могли бы восточногерманские войска собственными силами вторгнуться в Западную Германию в 1950 году? Наверное, нет. Как мы указывали, когда говорили о блокаде, создание восточногерманской армии по модели Народной армии Северной Кореи заняло бы несколько лет. Советы начали работать с корейской армией в начале 1946 года под прикрытием бюро школ подготовки офицеров безопасности в рамках Управления внутренних дел. Военачальники для северокорейской армии были набраны из корейцев, которые служили в китайских коммунистических войсках или жили в Советском Союзе, насильно вывезенные в 30-х годах подальше от границы в Среднюю Азию. Многие из этих людей и их детей служили в Советской армии во время войны и свободно говорили по-корейски и по-русски. Кроме них, были еще советские советники и инструкторы из оккупационных войск. В отличие от китайской коммунистической армии в Манчжурии, которой приходилось воевать захваченным японским оружием, отданным ей Советами, корейцы получили новое вооружение

Из-за эффективного прикрытия «тренировочных школ» западным разведкам трудно было определить их боевые приказы. Однако к середине 1947 года Запад уже знал о двух стрелковых дивизиях и, по крайней мере, об одной (возможно, двух) независимой смешанной бригаде — это были как бы запасные кадры для дополнительных дивизий. Советские офицеры продолжали обучать корейцев, делая это на всех уровнях. Например, они наблюдали за штабными операциями и давали инструкции во время комбинированных армейских операций. К концу 1947 года фиговый листочек, прикрывавший «школы», совсем истончился, появились дезертиры, рассказывавшие западным агентам о частях Народной армии. Однако лишь в феврале 1948 года все узнали о ее существовании, когда она вдруг возникла как будто из ничего в форме по советскому образцу

Теперь нам известно, что восточногерманские соединения не имели возможности предпринять независимые действия, сравнимые с действиями северных корейцев, даже против небольшой окруженной территории Западного Берлина. Однако в то время параллели, возникшие между двумя послевоенными оккупационными режимами Советов, испугали западных союзников. Когда верховные комиссары союзников встретились с Аденауэром сразу после нападения Северной Кореи, западногерманский канцлер выразил надежду, что «были сделаны приготовления для обеспечения стабильности на случай нападения Volkspolizei»

[213]

.

Volkspolizei, о которой говорил Аденауэр, это так называная полиция быстрого реагирования (Bereitschaftspolizei) под началом Восточногерманской центральной администрации по внутренним делам (Deutsche Verwaltung des Intern), которая была создана в советской зоне в 1948 году. Поначалу моральное состояние этих частей было невысоким, и, как предсказывали некоторые источники, они не были готовы играть активную роль в Западном Берлине во время блокады. Однако в 1949 году дисциплина в них улучшилась, когда администрация объединила их в рамках Управления подготовки, — это было прикрытием для военизированной секции Центральной администрации по внутренним делам. Нечто похожее происходило в Корее во время создания северокорейской Народной армии. Несмотря на многочисленные донесения западных разведок о поставке Советами вооружения этим соединениям и участии Советов в полевых учебных операциях, в конце 1949 года западные союзники пришли к выводу, что «Быстрая» полиция — или Казарменная полиция (Kasernierte Volkspolizei) — все еще не проявила себя и ее надежность не проверена»

[214]

.

К концу 1951 года внешняя разведка КИ была передана МГБ. В докладах МГБ, которые, подобно докладам и донесениям КИ, никогда прежде не предоставлялись западным исследователям, сообщается, что в 1952 году Казарменная полиция стала получать в значительных количествах оружие из СССР. Очевидно, Москва была озабочена, как войска примут советские транспорты с оружием, и МГБ затребовало сведения о настроениях в войсках, потому что «оно могло определить возможность военного сотрудничества в защите безопасности ГДР и СССР». Именно тогда был подготовлен доклад для Сталина и членов Политбюро (24 июня 1952 г.), согласно которому «подавляющее большинство резервно-казарменной полиции отнеслось положительно к получению советского оружия. Во многих частях заметно укрепилась дисциплина, в лучшую сторону изменилось отношение к своим обязанностям». Многие считали, что должны продлить сроки службы после получения советского оружия. Но в том же докладе сказано, что на меры ГДР «по вооружению полиции население чаще всего реагирует негативно»

Общественная поддержка была слабой и наблюдалась значительная оппозиция. К сожалению, реальный объем поставок оружия СССР в Восточную Германию не всегда документирован, а активные антивоенные настроения в ГДР не отражены в западных донесениях. Например, в докладе ЦРУ (Office of Reports and Estimates), посланном президенту США 21 августа 1950 года, сказано, что «до сих пор все вооружение полиция... получала из захваченных германских складов. В марте 1950 г., однако, она стала тайно получать советское вооружение, включая танки». Более того, в докладе указывается, что низкий моральный уровень в этих полицейских частях, которые, как считалось, активно выступали против участия в операциях за пределами ГДР, по-видимому, укрепился, благодаря успехам Северной Кореи. В любом случае, в сентябре 1950 года этот же отдел ЦРУ предсказал, что такие военизированные образования будут «представлять потенциальную угрозу Западной Германии и непосредственную угрозу Западному Берлину»

Продвижение северокорейских войск в Южной Корее в июле 1950 года было быстрым и драматичным. Был ли страх, который испытывали западные столицы по отношению к возможности вооруженного нападения на Западную Германию обоснован — не суть важно. Важно то, что этот страх существовал, и он тотчас сказался в незамедлительной постановке вопроса о роли Западной Германии в обороне Европы. Газеты в Западной Германии и Западном Берлине пестрели заголовками типа «Война в Корее», «Коммунисты из Северной Кореи вторглись в Южную Корею», которые становились все более зловещими по мере того, как Народная армия Северной Кореи продвигалась вперед, одолевая слабое сопротивление южан