Со своего ложа видит она как восходит Венера. Еще. Со своего ложа в ясную погоду видит она как восходит Венера а за ней солнце. Тогда она сердится на основные устои жизни. Еще. Вечером в ясную погоду она торжествует реванш. Над Венерой. У другого окна. Сидя прямо и неподвижно на старом своем стуле она сторожит лучезарную. Старый сосновый стул с перекладинами и без подлокотников. Она выплывает из последних лучей и все сильней и сильней сверкая клонится к горизонту и в свой черед низвергается в бездну. Венера. Еще. Прямая и неподвижная сидит в нарастающей тьме. Вся в черном. Это сильнее нее  — хранить осанку. Часто она застывает на месте когда встает на ноги и куда-то бредет. И лишь долгое время спустя находит силы идти дальше. Уже не помня ни куда ни зачем. Особенно трудно вставать с колен. Одна рука лежит поверх другой обе на что-нибудь опираются. Например на ножку кровати. А к ним прижимается голова. И вот она словно окаменела перед лицом ночи. Темноту прорезает только белизна волос и голубоватая белизна лица и рук. Для глаза которому больше не нужен свет чтобы видеть. Но это теперь. Словно она все еще жива бедная.

Хижина. Ее расположение. Осторожно. Пойти туда. Хижина. В несуществующем центре бесформенного пространства

[1]

. В конечном счете скорее круглого. Плоского разумеется. Чтобы выйти оттуда ходу по прямой минут пять-десять. Зависит от походки и радиуса. Она любит… она больше не умеет бродить и никогда здесь не бродит. Здесь масса гальки и становится все больше. Даже самая сорная трава попадается здесь все реже. Медленно отвоевывает себе пространство вклиниваясь в тощую известняковую почву. Никто с этим не борется. Никогда не боролся. Словно это рок. Что происходит с хижиной в таком месте? А что хорошего могло с ней произойти? Осторожно. Не спешить с ответом что в далекие времена когда она возводилась люцерна доходила до самых стен. Подразумевая к тому же что виновата она сама. А от нее потому что она и есть очаг зла как бы недосказать и распространилось зло. Хотя никто никогда не ратовал за ее разрушение. Словно ее хранит рок. Вот так. Меловая галька под луной бросается в глаза. Предположим что в ясную погоду луна стоит напротив. Тогда старуха скорей едва опомнившись после захода Венеры скорей к другому окну  — смотреть как восходит другое чудо. Как набирая высоту луна делается все белее и белее и все больше и больше выбеливает гальку. Она долго стоит изумляясь прямая и негнущаяся лицо и руки прижаты к стеклу.

Две зоны образуют огороженное пространство в форме неправильного круга. Словно вычерченное дрожащей рукой. Диаметр? Осторожно. Тысяча метров. Меньше. Приблизительно. По ту сторону лежит неизвестность. К счастью. Часто кажется что здесь ниже уровня моря. Особенно ночью в ясную погоду. Море невидимо хотя близко. Неслышимо. Вся поверхность покрыта травой. Если минуешь зону покрытую галькой. Кроме тех мест где она отходит от меловой почвы. Тысяча белесых пятен разной величины. Под луной это выглядит упоительно. А на самом деле это только животные овечья порода. После стольких сомнений. Белые и неприхотливые. Откуда вдруг явились  — тайна и куда ушли. Без пастуха блуждают где вздумается. Цветы? Осторожно. Только россыпь последних крокусов. Во времена ягнят. А человек? Людей уже наконец не стало совсем? Ну нет. Потому что если однажды она не увидит их больше она удивится не так ли? Не удивится больше она удивляться не может. Сколько? Да сколько угодно. Двенадцать

Тут больше пришлась бы кстати песчаная равнина. Но речь не о том что бы пришлось кстати. Нужны были ягнята. Так или иначе. На песчаной равнине это было бы в самый раз. Ягнята бы выбелили равнину. И по другим основаниям пока неясным. Другое основание. И чтобы вдруг оказалось что их не стало. Во времена ягнят. Чтобы время от времени она поднимала глаза  — а их больше нет. Песчаная равнина не исключала бы их появления. Но дело сделано. Какие еще ягнята. Ленивые вялые. Белые пятна в траве. Поодаль от своих безучастных матерей. Застывают на месте. Потом минутку побродят. Потом опять застывают. И так далее. Подумать что в этом веке еще есть живые. Спокойно.

Некое место ее влечет. Снова и снова. Там высится камень